СТОЛБНЯК

На конкурс "О любви"

Исповедь влюбленной женщины

Замуж я вышла в 22 года, когда закончила пед и по распределению уехала в Богом забытое Волохово. Там и встретила Алексея, который работал на машиностроительном заводе в строительном цехе. Жили у него в частном доме с палисадником и огородом.

Родители Алексея умерли один за другим еще до того, как мы познакомились. Я была полновластной хозяйкой в доме, но так мне казалось только поначалу. На самом деле была его рабыней – не мужа, а дома. Тот, кто жил в скрипучем, осевшем – окна до земли собственном владении, тот понимает, что такая собственность – пожизненная каторга. Муж на работе, я, бросив школу (шел 92 год, в стране бардак, зарплату не платили месяцами), погрязла по уши в хозяйстве: козы, два поросенка, куры-гуси-утки, огород, кухня... С утра до вечера, летом и зимой, без выходных и отгулов. Но так жили все – в Волохове или где-нибудь в Сибири заботы у всех одинаковые: продержаться, что-то заработать, купить красивую тряпку и радоваться, когда идешь с мужем по улице. Мне, уроженке большого города, было немного дико ходить по грязному, пыльному городишку в итальянских шпильках и «вечернем» платье, но... Так жили все, словно не замечая окружающей дряни, пьяни и облезлых собак.

Родился сын, забот прибавилось, прибавилось и радости...

Одно мне не давало покоя с первого дня замужества: я не знала радости от близости с мужем. В «дамских» романах урывками между «курями» и «поросями» читала о неземном блаженстве от секса, а сама ни разу не испытала ничего подобного. Мужу об этом стеснялась сказать, а он не замечал или думал, что я вместе с ним испытываю оргазм (ночной телек и видео научили меня притворяться).

Так, наверное, и прошла бы жизнь, если бы однажды...

Впрочем, все по порядку. Завод, на котором работал Алексей, отдал Богу душу. Леша с друзьями стал ездить на шабашку в Москву. Сначала приезжал раз в неделю домой, потом стал зависать в столице на полмесяца и дольше. Домой приезжал затраханный работой, но с большими, по волоховским понятиям и по тем временам, деньгами, привозил в месяц, как минимум, по 700 баксов. 250-300 давал мне «на Москву», остальное - в заначку.

Раз в два месяца я «отрывалась» в столице. Оставив киндера у Лешкиной сестры, обменяв баксы, я сначала устраивала шопинг, потом встречалась с кем-нибудь из сокурсниц, мы шли (плачу за все!) в средней руки кабактерий и до вечера откровенничали: у них были те же женские проблемы, что и у меня. Правда, Маечка преуспела в перевоспитании своего мужа, научила работать не только «головой», но и руками. Я же просто не могла себе представить, как я скажу «про это» Лешке, который за все время нашей интимной практики не издал ни одного звука, кроме завершающего кряхтенья.

В этот день Маечка, проводив до автовокзала, посадила меня не в драный лоховоз, по ее выражению, а в забугорную тачку. Авто было тоже не новье, но настроение праздника сохраняло. Водила, он же владелец «пежопеля» - тоже Маечкина примочка, был старше моего Лешки лет на 10, но мужчина вполне приличный. В салоне благоухала Франция, машина плыла, как на воздушной подушке, голубоглазый  водитель с оголенными до локтей мощными волосатыми клешнями невольно возвращал меня из темы дорожного разговора про природу и погоду в тему Майкиного щебетанья про дела постельные. «А эти руки что-нибудь умеют?» – подумала я... Александр Николаевич – так представился мой штурман, тормознул возле обочины. -

- Если вы пропустите время цветения черемухи, - пророкотал он, - вы потеряете ровно год.

Он вышел из машины, открыл мою дверцу и крепко взял за руку. От его прикосновения у меня как болты срезало: все поплыло перед глазами, и я рухнула в черемуховый запах. «Лишь бы не заметил», - мелькнула мысль. Но он заметил.

Не отпуская руки, он вел меня в заросли черемухи, а я шла как сомнамбула. Когда я осмелилась взглянуть ему в лицо, то встретилась с обжегшими меня глазами, и мы остановились, как в столбняке.

Сколько длился обморок? Не знаю. Он говорит, что тоже не помнит время улета. Но потом глаза его отмякли, повлажнели, и он мягко и нежно провел рукой по моим волосам. Мы рассмеялись: и моя голова, и его светлая шевелюра были сплошь усыпаны черемуховыми лепестками. В эту минуту никого ближе, дороже и желанней не было никого.

- Я тебя будто ждал сто лет. Я никого еще так не желал, - вдруг услышала я.

Он забыл закрыть машину, хотя ключи были в руках, и мы пошли прочь от дороги в заросли ближнего леса.

О, эти руки умели многое. Когда я вспоминаю его руки в день нашего первого грехопадения, я негодую на весь род мужской: почему на свете столько несчастных фригидных женщин? Он сразу понял, что я неопытна и стыдлива. Но его мощные руки и пальцы были такими нежными… Я только сейчас догадываюсь, как он довел меня до взрыва, ослепительного взрыва новой звезды. Я увидела его разгоревшийся факел и, в религиозном каком-то экстазе, целовала его – всего.

Теперь моя и его жизни уже третий год тускло ползут от свидания к свиданию. И я ловлю себя на постыдной мысли, что Он мне дороже не только мужа, но и самой себя.

Майка говорит, что все проходит, пройдет и мой «загул». «Ты, - говорит, - как на кактус рухнула, но иголки вынимать будешь всю жизнь. Лучше Лешку научи трахаться».

А я не трахаюсь, я люблю.