Про Ленина рассказ

Проходил тут мимо, гляжу, не любят у нас теперь Ленина, совсем не любят. Нет, не все, не все, но самые главные по власти, чину, высокой духовности никак его не любят. И поделом ему, говорят, за что любить, когда он народу накошмарил, накрошил ужас сколько! За то ему никакого снисхожденья не может быть. Ученику его усатому, какой в тыщи раз людей накрошить сумел, снисхождение и понимание возможно, а ему самому – никак нет. Он, мол, начал, и потому нет ему прощенья, а за ним ученики просто продолжили крошить по обычаю, по государственной и производственной даже надобности.

Только думаю я, что не за дела одни ему нет прощенья, а и за слова. За слова в первую очередь. Потому, когда бы дела одни были, то они были и сплыли, нету. А слова, если к месту сказаны, они в памяти людей на века зацепляются и живут там. Например, как нам, интеллигентам, простить, когда он нас, извините за выражение, «говном» назвал? Нас, которых «соль солью земли» величали, и по справедливости, а он такое. Ну и начальники наши, когда им ночью на стене слова выводятся, формула его – в ней надлежащее народное отношение к власти он сказал просто и внятно: «Грабь награбленное!» Нет, днем им не очень страшно, когда солнышко светит, ОМОН, девочки круглозаденькие, ФСБ кругом… А вот ночью, когда одни, когда темнота, стена, и слова огненные сами по себе пишутся, такие очевидные слова – это вам не «Мене, текел, фарес!» какой-нибудь, тут не засомневаешься.

Говорят, будто он такое не про всякую власть, а про антинародную, которая не кладет каждый час своего труда, каждый свой вздох на исполнение единственно нужной цели: «Наши дети будут жить при коммунизме!», – а кладет на что-то другое, скажем, на сладко жрать и пить, ну и красть там по-всякому для себя ласкового и ближних своих. И еще он сказал, что слова эти руководством станут, когда «верхи» совсем уже не смогут, чтобы «завтра было лучше, чем вчера», или хотя бы выглядело, а «низы» устанут, ожидаючи.

Как, скажете, можно простить такие слова? Никак. Дела что? Дела были, и нет их уже. Это слова не убить, какие к месту сказаны, даже если вынести его из дома его и в землю спрятать.

Только зря он интеллигентов обидел. Может, пошутил просто? Великие – они и пошутить могут. Пошутят себе, а нам потом с клеймом этим ходить – не переходить. Лучше бы, конечно, вовсе без них, без великих с их шутками. Без них спокойнее, но не получалось как-то без них… раньше не получалось.