Ильф и Петров описали нынешнего главного галерного гребца ещё 86 лет назад.

   Материалы Ильфа и Петрова даются в изложении.

   Завхоз 2‑го дома Старсобеса был застенчивый ворюга. Все существо его протестовало против краж, но не красть он не мог. Он крал, и ему было стыдно. Крал он постоянно, постоянно стыдился, и поэтому его хорошо бритые щечки всегда горели румянцем смущения, стыдливости, застенчивости и конфуза. Завхоза звали Александром Яковлевичем, а жену его Александрой Яковлевной. Он называл ее Сашхен, она звала его Альхен. Свет не видывал еще такого голубого воришки, как Александр Яковлевич.
   Он был не только завхозом, но и вообще заведующим. Прежнего зава за грубое обращение с воспитанницами семь месяцев назад сняли с работы и назначили капельмейстером симфонического оркестра. Альхен ничем не напоминал своего невоспитанного начальника. В порядке уплотненного рабочего дня он принял на себя управление домом и с пенсионерками обращался отменно вежливо, проводя в доме важные реформы и нововведения.
…

   Входит Остап Бендер.
- В этой комнате примусов не зажигают? Временные печи и тому подобное?

- Нет, нет. Здесь у нас занимаются кружки: хоровой, драматический, изобразительные искусства, музыкальный кружок:
   Дойдя до слова «музыкальный», Александр Яковлевич покраснел. Сначала запылал подбородок, потом лоб и щеки. Альхену было очень стыдно. Он давно уже продал все инструменты духовой капеллы. Слабые легкие старух все равно выдували из них только щенячий визг. Было смешно видеть эту громаду металла в таком беспомощном положении. Альхен не мог не украсть капеллу. И теперь ему было очень стыдно.
...

- Почему это у вас все наряды серого цвета, да и кисейка такая, что ею только окна вытирать?
   Застенчивый Альхен потупился еще больше.
- Кредитов отпускают в недостаточном количестве.
   Он был противен самому себе.
   Остап сомнительно посмотрел на него и сказал:
- К пожарной охране, которую я в настоящий момент представляю, это не относится.
   Альхен испугался.
- Против пожара, - заявил он, - у нас все меры приняты. Есть даже огнетушитель «Эклер».
   Инспектор, заглядывая по дороге в чуланчики, неохотно проследовал к огнетушителю. Красный жестяной конус, хотя и являлся единственным в доме предметом, имеющим отношение к пожарной охране, вызвал в инспекторе особое раздражение.
- На толкучке покупали?
   И, не дождавшись ответа как громом пораженного Александра Яковлевича, снял «Эклер» со ржавого гвоздя, повернул его острым концом к полу, без предупреждения разбил капсуль и быстро повернул конус кверху. Но, вместо ожидаемой пенной струи, конус выбросил из себя тонкое противное шипение, напоминавшее старинную мелодию «Коль славен наш господь в Сионе».
- Конечно, на толкучке, - подтвердил Остап свое первоначальное мнение и повесил продолжавший петь огнетушитель на прежнее место.
   Провожаемые шипением, они пошли дальше.
…

   Обед был готов. Запах подгоревшей каши заметно усилился и перебил все остальные кислые запахи, обитавшие в доме. В коридорах зашелестело. Старухи, неся впереди себя в обеих руках жестяные мисочки с кашей, осторожно выходили из кухни и садились обедать за общий стол, стараясь не глядеть на развешенные в столовой лозунги, сочиненные лично Александром Яковлевичем и художественно выполненные Александрой Яковлевной. Лозунги были такие: «Пища - источник здоровья», «Одно яйцо содержит столько же жиров, сколько ¹/₂ фунта мяса», «Тщательно следи за своими зубами», «Тщательно пережевывая пищу, ты помогаешь обществу» и «Мясо - вредно».
…

   Кроме старух, за столом сидели Исидор Яковлевич, Афанасий Яковлевич, Кирилл Яковлевич, Олег Яковлевич и Паша Эмильевич.

   Ни возрастом, ни полом эти молодые люди не гармонировали с задачами социального обеспечения, зато четыре Яковлевича были юными братьями Альхена, а Паша Эмильевич - двоюродным племянником Александры Яковлевны. Молодые люди, самым старшим из которых был 32‑летний Паша Эмильевич, не считали свою жизнь в доме собеса чем‑либо ненормальным. Они жили в доме на старушечьих правах, у них тоже были казенные постели с одеялами, на которых было написано «Ноги», облачены они были, как и старухи, в мышиный туальденор, но благодаря молодости и силе они питались лучше воспитанниц. Они крали в доме все, что не успевал украсть Альхен.

Паша Эмильевич мог слопать в один присест 5 фунтов тюльки, что он однажды и сделал, оставив весь дом без обеда.
   Не успели старухи основательно распробовать кашу, как Яковлевичи вместе с Эмильевичем, проглотив свои порции и отрыгиваясь, встали из‑за стола и пошли в кухню на поиски чего‑либо удобоваримого.
   Обед продолжался. Старушки загомонили:
- Сейчас нажрутся, станут песни орать!
- А Паша Эмильевич сегодня утром стул из красного уголка продал. С черного хода вынес перекупщику.
- Посмотрите, пьяный сегодня придет:
   В эту минуту разговор воспитанниц был прерван трубным сморканьем, заглушившим даже все продолжающееся пение огнетушителя в коридоре…
…

   Между тем помрачневший инспектор пожарной охраны спустился задом по чердачной лестнице и, снова очутившись в кухне, увидел пятерых граждан, которые прямо руками выкапывали из бочки кислую капусту и обжирались ею. Ели они в молчании. Один только Паша Эмильевич по‑гурмански крутил головой и, снимая с усов капустные водоросли, с трудом говорил:
- Такую капусту грешно есть помимо водки.
- Новая партия старушек? - спросил Остап.
- Это сироты, - ответил Альхен, выжимая плечом инспектора из кухни и исподволь грозя сиротам кулаком.
- Дети Поволжья?
   Альхен замялся.
- Тяжелое наследье царского режима?
   Альхен развел руками, мол, ничего не поделаешь, раз такое наследие.
- Совместное воспитание обоих полов по комплексному методу?
   Застенчивый Александр Яковлевич тут же, без промедления, пригласил пожарного инспектора отобедать чем бог послал.
   В этот день бог послал Александру Яковлевичу на обед бутылку зубровки, домашние грибки, форшмак из селедки, украинский борщ с мясом 1‑го сорта, курицу с рисом и компот из сушеных яблок.
- Сашхен, - сказал Александр Яковлевич, - познакомься с товарищем из Губпожара.
…

- Отчего, - спросил он, - в вашем кефирном заведении такой скудный инвентарь?
- Как же, - заволновался Альхен, - а фисгармония?
- Знаю, знаю - вокс гуманум. Но посидеть у вас со вкусом абсолютно не на чем. Одни садовые лоханки.
- В красном уголке есть стул, - обиделся Альхен, - английский стул. Говорят, еще от старой обстановки остался.
- А я, кстати, не видел вашего красного уголка. Как он в смысле пожарной охраны? Не подкачает? Придется посмотреть.
- Милости просим.
   Остап поблагодарил хозяйку за обед и тронулся.
   В красном уголке примусов не разводили, временных печей не было, дымоходы были в исправности и прочищались регулярно, но стула, к непомерному удивлению Альхена, не было. Остап даже заскрипел от недовольства. Бросились искать стул. Заглядывали под кровати и под скамейки, отодвинули для чего‑то фисгармонию, допытывались у старушек, которые опасливо поглядывали на Пашу Эмильевича, но стула так и не нашли. Паша Эмильевич проявил в розысках стула большое упорство. Все уже успокоились, а Паша Эмильевич все еще бродил по комнатам, заглядывал под графины, передвигал чайные жестяные кружки и бормотал:
- Где же он может быть? Сегодня он был, я видел его собственными глазами. Смешно даже.
- Грустно, девицы, - ледяным голосом сказал Остап.
- Это просто смешно! - нагло повторял Паша Эмильевич.
…

   Старухи, оставшись с Остапом наедине без начальства, сейчас же стали заявлять претензии.
- Брательников в доме поселил. Обжираются.
- Поросят молоком кормит, а нам кашу сует.
- Все из дому повыносил.
- Спокойно, девицы, - сказал Остап, отступая, - это к вам из инспекции труда придут. Меня сенат не уполномочил.
   Старухи не слушали.
- А Пашка‑то Мелентьевич, этот стул он сегодня унес и продал. Сама видела.
- Кому? - закричал Остап.
- Продал и все. Мое одеяло продать хотел.
…

   Старух послали мыть пол. Инспектор пожарной охраны втянул в себя воздух, пригнул голову и, слегка покачивая бедрами, подошел к Паше Эмильевичу.
- Один мой знакомый, - сказал Остап веско, - тоже продавал государственную мебель. Теперь он пошел в монахи - сидит в допре.
- Мне ваши беспочвенные обвинения странны, - заметил Паша Эмильевич, от которого шел сильный запах пенных струй.
- Ты кому продал стул? - спросил Остап позванивающим шепотом.
   Здесь Паша Эмильевич, обладавший сверхъестественным чутьем, понял, что сейчас его будут бить, может быть, даже ногами.
- Перекупщику, - ответил он.
…

   В коридоре к уходящему уже Бендеру подошел застенчивый Альхен и дал ему червонец.
- Это 114 статья Уголовного кодекса, - сказал Остап, - дача взятки должностному лицу при исполнении служебных обязанностей.
   Но деньги взял и, не попрощавшись с Александром Яковлевичем, направился к выходу.