Поэма с одним героем

ОТКРОЕМ СОБРАНЬЕ

«…Я надеюсь, нечистого духа Вы не смели сюда ввести.». А.Ахматова «Поэма без героя» 

С литературной подёнщиной расправляются быстро. Скорее отвязаться, сдать, получить копейку. Не то все это, не то! А если автор работает над вещью половину жизни, откладывая её и возвращаясь, переписывая и дорабатывая. Это крик души, или завещание гения, не обладающего ничем, кроме владения стихотворным размером?

Анатолий Найман назвал «Поэму без героя» «летописью событий XX столетия», которая создана «Ахматовой "поздней" об Ахматовой "ранней"» и уже только поэтому, как уникальный стихотворный опыт стоит особняком в ряду русских поэм.

"Из года сорокового, Как с башни на все гляжу. Как будто прощаюсь снова С тем, с чем давно простилась, Как будто перекрестилась И под темные своды схожу".

Да. Начата поэма была в предгрозовом сороковом. Завершена в 1943-м, в эвакуации. Два пути. Или «в стол» или на стол, редактору. Нет, Ахматова исправляет и переписывает поэму почти до самой смерти, до 1965 года. За эти годы вдвое увеличился не только объем текста, удвоилась и его грандиозность. И много лет спустя, исследователи называют поэму одним из «сложных, загадочных, интеллектуально насыщенных произведений XX века». А о чем она?

Или поэма - гениальное «ничто»? Кружева городов, фантастических героев и исторических персонажей сплетены в красивейшую, но местами страшноватую ассоциацию реальности, узнавать, и тем более, осознавать которую, совсем не хочется! А как красиво:

"Вы ошиблись: Венеция дожей Это рядом. Но маски в прихожей И плащи, и жезлы, и венцы Вам сегодня придется оставить. "

По меткому замечанию того же Наймана, в поэме самодостаточен каждый абзац, а иногда и каждая строка. Ведь действительно, Венеция всегда будет рядом, если ты сохранил её в душе.

"Лев на колонне, и ярко Львиные очи горят, Держит Евангелье Марка, Как серафимы, крылат"

Это уже не Ахматова. Это её муж. Во время свадебного путешествия Анна и Николай посещали волшебный город. Были и в соборе Святого Марка, изнутри светящимся темным византийским золотом, на которое бросают тусклый свет тяжелые рубиновые люстры, а венчает древнегреческая квадрига лошадей. Видели дворец Дожей, это белоснежное чудо в мавританском стиле, где античные и римские статуи не мешают проходу по запутанным, восточным коридорам дворцов-музеев. Венеция открыта морю, открыта жизни во всех её проявлениях.

Здесь же и Казанова, один из символов города. "- Вы дитя, синьор Казанова Как–нибудь побредем по мраку, Мы отсюда еще в «Собаку»... Вы отсюда куда? – «Бог весть!»

Только в Венеции плащи, венцы, шпаги, маски, паяцы, Дон Жуан в карнавальном наряде, рядом Фауст, и грустно взирающий с колонны на праздник страстей белый лев святого. Все герои и тени героев собрались? Так:

"Откроем собранье В новогодний торжественный день. Ту полночную Гофманиану"

Впрочем, «гофманиану» жившие в СССР наблюдали ежедневно, а иногда все же хотелось настоящего праздника. Но не так, чтобы:

"В глухих коридорах и в залах пустынных Сегодня собрались веселые маски, Сегодня в увитых цветами гостиных Прошли ураганом безумные пляски". Это тоже Гумилев.

Перекличка родных людей через года? Бессмысленные, и тем страшные сожаления о невысказанном, недосказанном, упущенном? Вспомним, что по представлениям многих народов в конце временного цикла, даже небольшого, годового, мир погружается в хаос. В диком, безликом маскараде многим виделся символ упразднения законной власти, и вообще, человеческой нравственности.

Недаром, переворот 1917-го свершился также почти на закате года. Ты как будто не значишься в списках.

"Полосатой наряжен верстой, Размалеванный пестро и грубо - Ты ровесник Мамврийского дуба, Вековой собеседник луны." Да, теперь её муж ровесник вечности и собеседник неведомого.

Ну, а «полосатая верста» - поэтический образ. Большевики не одевали своих жертв в тюремные костюмы. Некогда было. Расстрелы происходили круглосуточно. Экипировки не было ни у палачей, ни у приговоренных…

"Слышу несколько сбивчивых слов. После... лестницы плоской ступени, Вспышка газа и в отдаленьи Ясный голос: "Я к смерти готов". По сохранившимся воспоминаниям, именно так, спокойно и достойно принял Николай Гумилев свою кончину. Он знал, что Анна не забудет его, несмотря на не очень красивую историю их разрыва. В конце концов, он первый написал ей в 1915-м с фронта Первой Мировой: «…ты не только лучшая русская поэтесса, но и просто крупный поэт». Остальные разглядят позже. Два великих поэта не успели договорить, доспорить, может быть, долюбить.

Героев больше не осталось. Потом Ахматова много лет будет искать безымянную могилу Гумилева по ленинградским окраинам и пустырям. Сквозь года искала единственного собеседника? Ведь другие так не стали вровень с ним! Позже, много позже, один из гражданских мужей, Н. П. Пунин, скажет иное: «Ты поэт местного, царскосельского значения». Так что, поэма изначально была «без героя». Герой умер, как и её знаменитый «Сероглазый король».

Лишь фантомы и призраки прошлого бродили по её четверостишям.

"Или вправду там кто–то снова Между печкой и шкафом стоит? Бледен лоб, и глаза закрыты... Значит, хрупки могильные плиты, Значит, мягче воска гранит... Вздор, вздор, вздор! – От такого вздора Я седою сделаюсь скоро Или стану совсем другой. Что ты манишь меня рукой?!" 

Ну, а после смерти самой Ахматовой, Поэма стала еще более «без героя», чем была в годы своего возникновения. В данном случае нет разницы между судьбой Поэмы при жизни и после смерти автора. У Вечности нет порогов…

ПОЭТАМ ВООБЩЕ НЕ ПРИСТАЛИ ГРЕХИ

«Она пришла ко мне в ночь на 27 декабря 1940 г., прислав, как вестника, еще осенью один небольшой отрывок». Это рассказывала сама поэтесса о своем детище. Проплясать пред Ковчегом Завета, Или сгинуть... да что там! про это Лучше их рассказали стихи. Да, о жизни Ахматовой они рассказывали подробно. Здесь реализм в лучшем проявлении этого термина. И призвать в свидетели самого Байрона – тоже в порядке вещей.

Для гениев туннели времени открыты.

"В мою пылкую юность - Когда Георг Третий был королем... "

Георг III был королем Великобритании не только в «пылкую юность» поэта, но и, практически, всю его недолгую жизнь. Поэт пережил своего монарха всего на четыре года.

Анна Андреевна русского самодержца – на 48 лет. Пыл молодости, когда «...юность была как молитва воскресная», уступал место взрослым размышлениям и реальным, а не романтическим страданиям. Вот, На стене его тонкий профиль - Гавриил, или Мефистофель?

Воистину, в такие дни открыты и Ад и Рай. И их обитатели на земле заметны лишь особенно чутким и одаренным людям. А когда ещё кругом ряженые! В средневековое, в древнеславянское, в ангельское и дьявольское! И лишь тогда:

"Здесь под музыку дивного мэтра, Ленинградского дикого ветра Вижу танец придворных костей… " Похожее, очень похожее давно было у Блока. Но мы знаем, что Ахматова любила его стихи, да и плагиатом эти строки вряд ли можно счесть. Это уже другие кости. Блокадные.

"Их голоса я слышу и вспоминаю их, когда читаю поэму вслух, и этот тайный хор стал для меня навсегда оправданием этой вещи", говорила поэтесса. Их, это первых слушателей поэмы, вскоре погибших во время ленинградской блокады.

"Выходи ко мне смело навстречу, - Гороскоп твой давно готов." Эти строки о себе. Организованная властями эвакуация позволила сохранить жизнь большого поэта XX века. Но именно этого ей многие и не могли простить, сравнивали с Ольгой Берггольц, оставшейся в городе, но которую последствия кошмаров все-таки догонят позже.

Красиво умереть и стать легендой не только за талант, но и за гибель? Пушкин, Лермонтов, её муж, наконец! Антураж, товарищи, не тот. Серой тенью упасть на Невском и отправиться в братскую могилу? Чтобы потом много лет кормить советских литературоведов, неизменно завершающих свои опусы фразой: «Дальнейшая судьба поэтессы неизвестна»? Согласие Ахматовой на эвакуацию как раз и позволило нам читать сегодня «Поэму без героя».

А вакханалия страха и безысходности в стране продолжалась. Война ярче оттеняла не только героизм и порядочность, но и подлость, лицемерие. Страшный карнавал был в разгаре. А ведь должно, чтобы: "Были святки кострами согреты. И валились с мостов кареты…" Чтобы люди гуляли. Радовались, а не плакали. Чтобы у костров грелись не часовые, а уставшие от плясок ряженые, и молодежь, собравшаяся на ночное гадание.

Сам ритуал гадания Ахматова не описывает, то ли надеясь на прижизненную публикацию (что вряд ли), то ли сугубо личным христианским мотивам.

Но все же не зря само действие поэмы начинается в святочный канун. Нам известно, что Поэма писалась очень долго, неоднократно исправлялась и состоит из нескольких частей. Но по чёткому решению автора все части, и написанные первыми и исправленные уже в 1960-х годах – начинаются в один день – канун Святок. Первый раз новогодняя ситуа¬ция обозначена в "Третьем и последнем" посвящении:

"Он опоздает ночью туманной Новогоднее пить вино" Второй раз новогодняя тема звучит в эпиграфе. Ахматова создает цитату из своего же стихотворения 1914-го года:

"Новогод¬ний праздник длится пышно, Влажны стебли ново¬годних роз… " В третий раз канун Нового года обозначен в ремарке к Главе первой: Новогодний вечер. Фонтан¬ный Дом... И, наконец, четвертый раз встреча Нового - уже 1941-го. Герой отсутствует, но не опаздывает, а находится в разных измерениях с пишущим эти строки:

"И с тобой, ко мне не пришедшим, Сорок первый встречаю год… " Именно в такие дни инфернальные силы могут войти в мир живых. Кто-то их боится, а кто-то и завлекает на свои посиделки. Ведь известно, что празднование Святок на Руси пред¬ставляло собой смешение языческих и христианских обрядов, так как христианские праздники совпали по времени с древними языческими обрядами, знаменую¬щими зимний солнцеворот. Издревле содержанием этих обрядов было общение с миром мертвых, от кото¬рых зависело благополучие живых. По старинному по¬верью, в святочные дни начинался разгул сатанинских сил и с того света возвращались души умерших.

Имен¬но этот сюжетный инвариант становится ядром "Поэмы" и объединяет целый ряд, казалось бы, разнородных литературных и мифологических сущностей в единую смысловую линию. Автор якобы побаивается:

"Ну, а вдруг как вырвется тема, Кулаком в окно застучит? И на зов этот издалека Вдруг откликнется страшный звук - Клокотание, стон и клекот... И виденье скрещенных рук. Откликнулся тот страшный звук."

И не услышали его только духовные слепцы. Действие "Поэмы без героя" происходит главным образом в ночное время, ее дневной ландшафт мрачен, автор "гонит" ее "в темноту". Солнце появляется дважды; так Корнет называет "красавицу" и Поэму — автор. Ахматовой сразу веришь, что: "Я сразу услышала и увидела ее всю, я вижу ее совершенно единой и цельной". Её, Поэму. Но годами шлифуя каждую строфу, Ахматова все же пыталась добиться совершенства. Совершенства смысла, а не рифмы…

А ДУРМАНЯЩУЮ ДРЕМОТУ МНЕ ТРУДНЕЙ, ЧЕМ СМЕРТЬ ПРЕВОЗМОЧЬ

"Не отбиться от рухляди пестрой! Это старый чудит Калиостро За мою к нему нелюбовь."

Пёстрая рухлядь - незваные ряженые гости, возникающие из ниоткуда. А реальные люди в те дни, напротив, исчезали, и часто в никуда. Правда, некоторых маски спасали. Вообще же, по мнению Ахматовой, феномен ряженья, маски, сам по себе родствен демоническим пре¬вращениям. Ведь: маска пустотна, и эта пустота может обернуться любой личиной, предстать в любом обличье, вплоть до дьявольского: Хвост запрятал под фалды фрака... Как он хром и изящен... Это старый чудит Калиостро — Сам изящнейший сатана... Ахматовская интерпретация феноме¬на "маски" в Поэме вполне согласуется с народной традицией. Святочная маска, как утверждают исследователи, "предстает в народном суеверии как довольно опасный предмет и признается местом возможного обитания нечисти. Надевший маску уподобляется черту".

Ну а если еще вспомнить силу гипноза реального Калиостро, одновременно «выехавшего» из всех городских ворот Петербурга, согласно приказу Екатерины Великой, то компания подбирается воистину святочная. Кроме профессиональных булгаковедов мало кто знает, читала ли Ахматова «Мастера и Маргариту», но определенная перекличка с балом Воланда в Поэме присутствует. "Так и знай: обвинят в плагиате... Разве я других виноватей?."

 Нет, Анна Андреевна, просто часто таланты сходятся в единой точке. Не точке зрения, а точке пространства. И здесь Святки или Вальпургиева ночь особой роли не играют. Важно событие! Ведь если: "Санчо Пансы и Дон-Кихоты Смертоносный пробуют сок"… «Смертоносный сок» это перекличка с Гете.

Фауст пробует ведьмино зелье, которое для обычных людей является ядом. « - У меня имеется флакон», говорит колдунья. И Ахматова словно присутствовала на этом действе:

"И над тем надбитым флаконом, Языком прямым и зеленым, Неизвестный мне яд горел". «Неизвестный» яд долгие годы сжигал поэтессу изнутри. Страх за сына, за свои черновики, за друзей, которым доверяла тайны. О себе она уже думает мало, может лишь вскользь заметить: "Ту, что люди зовут весною, Одиночеством я зову". 

Печаль всегда лучше прятать в карнавальной суете. Вот поэтому мотивы ряженых, европейского карнавала и русского святочного маскарада словно встраивают славянский языческий обычай в общеевропейскую карнавальную традицию, восходящую ко временам Возрождения. А чем Петербург не европейская столица? Ведь жанровые сценки, вошедшие в Поэму, чрезвычайно ярко передают читателю карнавально-бесовскую, искусственно театрализованную атмосферу жизни предвоенного, предреволюционного города.

 Вот откуда на гранитных набережных Невы появились Фауст, Дориан Грей и другие, вошедшие в общемировую историю персонажи. И все они гуляют, там, где: Серебряный месяц ярко Над серебряным веком плыл. И не случайно Ахматова, от лица героини Поэмы подчеркивает, что она – единственная живая среди гостей. А кругом «там кости лязгают о кости».

Снова её любимый Блок. Но и его нет среди живых, как Мандельштама, Гумилева и многих, многих других: Только как же могло случиться, Что одна я из них жива. Вот поэтому, карнавал в Поэме не праздник жизни, а скорее – торжество смерти. И герои любимой Ахматовой итальянской комедии «дель арте» (комедии масок), также воспринимаются автором, а затем и читателем как символы потустороннего демонического мира. В мировосприятии автора они равны – русский Петрушка и итальянский Арлекин.

Вообще, Ахматова хорошо знала и любила Италию. Это её первая поездка за границу, в свадебное путешествие с Николаем Гумилевым. Это прекрасное знание истории, культуры и архитектуры Италии. И в конце концов, единственная литературная премия, полученная Ахматовой при жизни - «Этна-Таормина», также вручалась ей в Италии. А единственный из живых героев Поэмы, это сэр Исайя Берлин, историк идей, переводчик русской литературы и философской мысли, которому посвящены такие строки:

"Он не станет мне милым мужем, Но мы с ним такое заслужим, Что смутится Двадцатый Век". 

Но от подобного посвящения смутился сам сэр Берлин. Но он: "Запомнит Крещенский вечер, Клен в окне, венчальные свечи И поэмы смертный полет... " Английский философ русского происхождения посетил двух знаковых поэтов XX века – Ахматову и Пастернака. А много лет спустя, в Лондоне, к нему придет еще молодой Иосиф Бродский. Словно эстафетная палочка передается талант через годы и столетия. И об этом тоже, между строк, в «Поэме без героя». Потому что герои были, и смеем надеяться, что ещё будут. Хотела в это верить и Анна Ахматова, завершив это знаковое произведение всего за год до своего ухода. А пока: 

В хрустале утонуло пламя, "И вино, как отрава жжет". Но это уже не яд. От отравы бывают противоядия. Одним из них для Ахматовой была всенародная любовь. И хотя многие из тех, кто читал черновики Поэмы, не поняли её глубинного смысла, не осознать талант автора было невозможно. Поэтому каждое поколение, все дальше уходя и от зимнего Петербурга начала XX века, и от страшного боя часов, который мог принести не радость, а горе в дом, и от многих других, уже непонятных вещей, упорно продолжает находить в Поэме что-то свое. «Это обо мне»! И о тебе тоже…

Я СОГЛАСНА на НЕУДАЧУ и СМУЩЕНЬЕ СВОЕ не ПРЯЧУ

В «Записных книжках» Ахматовой есть интересное замечание: «Я начинаю замечать одно странное свойство Поэмы – её все принимают на свой счет, узнают себя в ней». Она знала, что так и будет, когда творила! "Ты мой грозный и мой последний, Светлый слушатель темных бредней"…

А вот к кому обращается поэтесса в этих строках, мы уже не узнаем. Неудачи в личной жизни заставляют выплеснуть на бумагу горькие строки: "Я сама, как тень на пороге, Стерегу последний уют".

И гадать на суженого в Святки уже бессмысленно. Вновь явятся только тени. Здесь можно добавить, что Ахматова любила и баллады Жуковского, также не лишенные мистики. Поэтому мотивы сна, видений, теней тоже перешли от одного классика к другому. Ведь: Крик петушиный нам только снится… 

А наяву что?

"Что мне Гамлетовы подвязки, Что мне вихрь Саломеиной пляски, Что мне поступь Железной Маски, Я еще пожелезней тех"...

Да, она была железной. В тюремных очередях и на партийных собраниях. Вежлива с доносчиками и недоброжелателями. Уходящая, ушедшая натура… И у героини Поэмы такая же жизнь. И к ней во время гадания приходит «мертвый жених» и предупреждает:

"Прощай! Пора! Я оставлю тебя живою, Но ты будешь м о е й вдовою"… Так, в общем, то и случилось. Почти всю жизнь Ахматова была обручена с русской литературой.