Memento Hodor!

Если по секрету, то никакой революции в 91 году у нас не было, так, верхушечный переворот, каким стартовал переход от госсоциализма к колхозному, когда наш единый хозяйственный комплекс распался на множество разнообразных колхозов: больших и малых, нефтяных и угольных, стальных и рыбных, медицинских и образовательных, даже милицейских и армейских. Раз колхозы стали, то сперва им и «суверенитета столько, сколько проглотят». Суверенитета колхозным начальникам, кому еще. Одни колхозы, которые на дарах природы нашей, быстро забогатели, другие победнее остались, а третьи вообще никак: то ли помереть, то ли жалкость свою дальше влачить. Государство теперь предполагалось для того, чтобы отнять у богатых и бедным раздать, они благодаря выживут, потом, может, и сами богатеть станут. Отнимали в отсутствии правил – по произволу, но получалось поначалу у государства не очень, так что и на себя не хватало, куда там бедным раздавать.

Встали вновь проклятые вопросы: «Кто виноват?» в бедности кругом и «Что делать?» для роста общего и частного богатства. По первому вопросу начальникам apriori ясно, что это народ по природе вечной лени своей и вороватости. Его «за три рубля» заставить работать можно, но усердно нельзя ни за какие деньги – школы протестантской не прошел и университетов. Народу тоже все прозрачненько: вина на начальниках, которые и начальниками стали, чтоб красть, потому из своих все они вышли, не с Марса. Со вторым вопросом так просто не сложилось. Тут начальники Юкосовского колхоза – завидно богатого – слово взяли, мол, потому они богаты так, что организованы правильно для усердной работы людей, и организацию данную требуется распространить по всей стране нашей вместе с установлением общих правил отъема у богатых в пользу бедных, тогда через несколько лет станем все жить достойно, потому как умеем трудиться усердно на зависть всем. Но чекисты возразили, мол, готовы взять на себя «Слово и Дело». Их и так все боятся, потому они столько наотнимают, что на всех бедных хватит и еще останется в закрома родины положить на черный день. Все будет на сей раз по-честному, потому как у чекистов чистые руки, к ним в принципе ничего прилипнуть не может, и народ им верит по справедливости.

Народу и впрямь второй план показался как-то понятней и ближе, родней: отнять и поделить прямо теперь можно, а работу организовывать – это когда еще, да и толк какой: вон, сколько большевики наорганизовали и что? В общем, поверил народ людям с чистыми руками. Те сперва Юкосовский колхоз отняли, меж своих поделили, а начальство его посадили, чтоб в ногах не путались. Начальники других богатых колхозов перетрухнули сильно, пригнулись, пригнили, отдавать стали безропотней, а народ сел ждать, когда и с ним делиться начнут. Тут еще нам повалило, за дары природы нашей в страну бабло с проклятого Запада повалило – знай, отгребай!

Государство чекистское только и успевало грести, но пока не народу, нет, а чтоб закрома наполнить родины на черный день. Народу сказали немного еще обождать, а уж потом истинный настанет коммунизм, как в Кувейте, когда дорогие россияне все, как один, начальниками или, на крайний случай, чиновниками, а работают пусть китайцы с таджиками, ну и хохлы еще. Обождать пока и порадоваться, как Ходор этот, который «страну обворовал» и всех работать хотел научить, сидит теперь сам и варежки шить учится, а мы после работы, правда, по-прежнему «за три рубля» которая, но Петросяна смотрим и Камеди-клаб в ожидании богатства и счастья непременного.

Так и хорошо бы все, потому народ мы избранный, не то что евреи, но только колхозные начальники денежки, какие на увеличение богатства колхозов раньше тратили, все туда, на этот треклятый Запад принялись утаскивать, чтоб пришли чекисты с реквизицией, а ничего нет: пара компов старых, да мыши по углам дохлые и долги, долги, долги… Тут еще вдруг лафа денежная кончилась, так кончилась, что пришлось закрома отворять, чтоб с этим Западом рассчитаться. Виноват, понятно, Запад, но «Что делать?» Можно бы снова богатых потрясти, отнять у них, наросшее за жирные годы, но самые крутые колхозы теперь меж своих поделены, а своих трогать никак – это для чекистов святое. Начальников помельче пришлось «на цугундер», чтоб посидели там, подумали, сколько стоит свобода. Только этим закрома родины не наполнить, этого не хватит, чтоб верных государевых людей сытно кормить, каких опять сильно в числе прибавились.

«Что делать?» чекистам-государственникам, когда контрибуции и реквизиции бесполезны, ибо деньги либо неприкасаемы, поскольку у своих, либо недостижимы, ибо спрятались уже на тысячеклятом Западе вместе с хозяевами. Им самим бы туда сбежать, но колхозы богатые, какие к ручонкам шаловливым прилипли, бросать жалко. Они по себе знают, как собственности у нас нет, есть власть-собственность, и вторая без первой крайне опасна для обладателя: «Memento Hodor!» Да-да, всегда они о Ходоре помнят.

На «Что делать?» – нет у них ответа, а нет ответа, то и будущего нет, кроме как стать козлами виноватыми. Поскольку «закозлить» их все больше желающих, как вокруг власти, среди своих, так и в народе, то песнь им козлиную скоро исполнять, тут и к Ванге не ходи. Это нас, конечно, утешит, но на главный вопрос ответа не даст: «Что делать?» с государством нашим, таким грузным и тяжким, что никакому Боливару его не выдержать, сколько бы за дары природы Запад этот клятый нам ни отваливал. Может, того, уже у Ходора спросить: он, когда на зоне рукавички шьет, голова свободная, глядишь, чего и надумал? Вдруг нам всем стоит вспомнить о Ходоре.