Ещё раз о законе про сирот: кого забыли спросить

Антон Жаров адвокат, автор ряда изменений в Семейном кодексе, ­выступал в качестве эксперта при подготовке правительственных актов в сфере усыновления, принимал участие в подготовке закона «Об опеке и попечительстве»

Как преподаватель Школы подготовки приемных родителей он знает тему не по учебникам. Жаров — посредник между детским лепетом и языком юридических формулировок, то есть между конкретным добром и абстрактным законом.

— Не надо пороть истерику и нагнетать неправдоподобный пафос, — просит Жаров. — Есть факты, с ними и надо работать. Детей, лишенных попечения родителей, в России 678 тысяч. Из них 550 тысяч живут в приемных семьях. Остальные 120 тысяч — в детских домах. Примерно 50 тысяч — тяжелые инвалиды. Таких детей трудно устроить в семьи в любой стране: и в Америке, и в России. То есть, когда мы говорим о сиротах, которые живут в казенных учреждениях исключительно по вине государства, речь идет о 70 тысячах детей. Никакой программы по поиску приемных семей или хотя бы приоритета семьи перед госучреждением в России на практике, увы, нет.

И, по мнению Жарова, это куда важнее, чем все проблемы, связанные с коррупцией при усыновлении. В том числе и американцами.

Он объясняет, что американец тратит на весь процесс усыновления примерно 50 тысяч долларов. В эту сумму входят билеты, услуги переводчика, проживание, гонорар агентства. Примерно десять тысяч из пятидесяти может уходить на взятки. Если в среднем американцы усыновляют 900 детей в год, значит, налево уходят 9 миллионов.

— Наверное, есть люди, которые с этого что-то имеют, но это не нефть, — объясняет Жаров. — В 2010 году московские интернаты для детей-сирот получали 892 тысячи рублей, то есть около 30 тысяч долларов, на одного (!) ребенка. Это коммуналка, еда, игрушки. Попробуйте ­накормить своего ребенка на миллион в год — покроется диатезом или лопнет! Я чего опасаюсь? Сейчас в эту ­систему рухнет еще больше денег. Значит, шансов найти семью у детей станет еще меньше. Ну кто же отдаст курицу, несущую золотые яйца?

Проблема сиротства в России — это проблема ценностей. Дети, инвалиды и заключенные — отличный градусник, определяющий уровень гуманизма в любой стране. Законы — вещь хорошая, но закона, который бы научил любить детей, нет и не будет. Все дело в самом обществе — что оно считает добром, а что злом.

— У нас до конца XIX века, по сути, вообще не было сиротских приютов. Дети на улицах замерзали, и это было в порядке вещей, — рассказывает Жаров. — Старые здания Военной академии имени Петра Великого — чуть ли не первый сиротский дом в Москве. Там были в основном новорожденные. По инструкции кормилицам строго-настрого запрещалось с этими детьми разговаривать, ­чтобы не привыкали к чужой женщине как к маме. Смертность была жуткая: сорок процентов. Но некоторые кормилицы привязывали детей, которые им нравились, к себе на спину и так ходили. И эти-то дети вырастали здоровыми, а остальные умирали.

Я видел запись о смерти младенца в 1906 году. Там написано: «Умер от тоски». Очень точная формулировка. Ребенок начинает развиваться, глядя на родителей. А если он лежит и никто к нему не подходит, ему нет смысла жить.

Александр Гезалов эксперт Общественной палаты, самый известный воспитанник детского дома, изменил представление благотворителей о сиротах как о зайчиках, которым нужно делать подарки

Свою карьеру общественника Александр начал в возрасте трех месяцев в доме малютки. Он сам отказник, воспитанник детдома, автор бестселлера «Соленое детство» (подробнее см. «Если детдом, то лучше плохой», «РР» № 39 от 5 октября 2010 года). Сегодня Александр Гезалов, консультант крупнейших благотворительных организаций, иронично называет себя медиатором-фасилита­­то­­ром, а когда просят перевести на русский, добавляет — просветитель. Его взгляд на проблему, мягко говоря, нетрадиционный. ­Например, он терпеть не может волонтеров.

— Сегодня внешний мир для детдомовца — это какие-то бесчисленные люди в футболках, он никак не может ­понять, кто это. К нему приходят то одни волонтеры, то другие: эх, раз, еще раз, еще много-много раз. Я давно хочу распространять среди детдомовских детей майку с надписью: «На мне уже многие потоптались — потопчись и ты»...

Система должна быть налажена так, чтобы детдому не было выгодно цепляться за каждого ребенка, чтобы им, наоборот, было выгодно отдавать его в семью

Гезалов уже много лет продвигает выработанную на собственном опыте идеологию благотворительности: главная проблема сироты — это давно не материальное обеспечение. Хотите помочь ребенку — не дарите ему конфеты и айфоны, лучше станьте для него другом, ­наставником, появляйтесь в его жизни регулярно, берите его с собой в город, в семью, учите его жить в большом мире, помогите получить образование и профессию. А само понятие «детский дом» давно пора выкинуть на свалку:

— Оно задает тон всей системе, которая настроена не на то, чтобы устраивать судьбу ребенка, а на то, чтобы детей кормить, одевать и мариновать. Назовите их как угодно — например, центрами временного проживания детей, — главное, чтобы эти учреждения перестали быть могильниками и превратились в многопрофильные центры работы с кризисным детством. Что нужно сделать, чтобы изменить ситуацию в корне? Во-первых, выбить из-под детских домов табуретку подушевого финансирования. Система должна быть налажена так, чтобы детдому не было выгодно цепляться за каждого ребенка, чтобы им, наоборот, было выгодно отдавать его в семью. Второй момент — изменить подход к найму сотрудников. Сейчас сироты имеют дело в основном с людьми, которые сами беспросветные лузеры. Да, это будет связано с дополнительным финансированием, а вы как хотели — решить эту проблему на халяву?