Капканчик мегеры не сработал

Олег ЗОИН

Капканчик мегеры не сработал

Отрывок из романа

Когда Семён и Аркадий выбрались на площадь у Минавтопрома и остановились у памятника действительно беспокойному в первые советские годы рукастому Вацлаву Воровскому, расстроенный Семён спросил Аркадия:
– Ну и что мне теперь делать? Как мне оставить Нату на целый вечер? Я же никогда её в Москве саму надолго не оставляю…
Гольдберг потащил его за рукав в сторону Кузнецкого моста, тараторя успокоительные доводы.
– Не оставлял, так сегодня оставишь. А если Клара, допустим, тебя к себе домой пригласит, а там, как говорится, слово по слову, аргументом по столу, и может оказаться, что метро уже не ходит… Думай!  
Семён, конечно, мог позвонить с работы на Нижегородскую и попросить соседку Татьяну Байбакову накормить Наташу, проверить уроки и уложить спать, так как он, возможно, придёт сегодня поздно…
Стыдобушка великая, понятно, просить о чём-либо соседку, тяжёло переживающую несбыточность её планов относительно Семёна… Тем более, это будет знать и его недавняя страсть – Ирка…
Пожалуй, лучше попросить секретаршу шефа Галку Бочонкину съездить на Нижегородскую и переночевать с Натой, но тогда всё Управление будет завтра знать о его похождениях, а это совершенно нежелательно. Да и после того, как случился облом с Длинной Лошадью, товарищеские отношения с Галкой весьма потускнели – ведь она так хотела тогда сосватать Семёна за свою практичную подругу…
Ещё можно отвезти Нату в гости к Галке Хлопониной, та давно ждёт их на фирменные оладушки. Но это невыполнимо из-за нехватки времени, потому что надо тащить Нату через всю Москву с двумя пересадками на метро. Цейтнот…
И тут Семёна осенило. Ведь есть одна-единственная добрая душа в Управлении, кому можно доверить такую деликатность. И эта душа – Людмила Германовна… Главное, вызвать её из трапезной и исповедаться наедине, так, чтобы заместительница Клавдия Михайловна ничего не заподозрила…

Когда Семён с Аркадием Исаааковичем зашли в Управление, за канцелярскими столами кипела работа.
Наташа уже приехала со школы и сидела за столом Гольдберга, делая уроки. Она радостно вскочила и побежала навстречу папе.
– Наталья, – строго сказал папа, – Аркадию Исаааковичу надо поработать! Собирай тетрадки и пересаживайся за мой стол, я пока пообщаюсь с Людмилой Германовной… Ты уже обедала?..
– Да, папа, – доложила дочка, – Людмила Германовна водила меня в буфет, там ещё оставались котлеты с макаронами. И компот яблочный…

Присев к столу Людмилы Германовны, Семён сначала минут десять расспрашивал её о том, как подвигается работа по выверке номенклатуры резино-технических изделий, закреплённых за отделом. Людмила Германовна доложила, что сегодня с утра приходили ребята из Управления главного конструктора и принесли дополнения к перечню манжет армированных на двигатель. Так она, не будь дурой, послала их по назначению в технический отдел Управления…
– Говорю им, мол, вот вы отнесите свои чертежи и бумаги сначала в наш техотдел. А уже он нам передаст их официально с сопроводительным реестриком…
– Правильно, – похвалил её Серба и перешёл к главному вопросу, – Людмила Германовна, завтра выходной и, между нами, у меня вроде намечается что-то по линии личной жизни… Вы не поможете отцу-одиночке?..
– Семён Станиславович, что за вопрос? Надо за Натой посмотреть? Нет проблем! Я её забираю, и сегодня у нас переночует. А завтра утром умою, причешу, накормлю и отправлю в школу… Всё будет, как надо, не беспокойтесь…
Впрочем, если надо, то пусть после школы едет к нам и уже тогда гостит до понедельника. Вдруг ваши личные дела затянутся…  
Семён облегчённо вздохнул.
– Спасибо, Людмила Германовна, не знаю, как мне Вас и благодарить…   Вот возьмите десять рублей на проезд и прочее…

Серба обычно человек пунктуальный. Без десяти пять он уже околачивался у памятника малахольному наркоминделу.  
Клара Соломоновна возникла из министерского парадного тоже довольно точно – в три минуты шестого…
– Сеня, – предложила референт Заместителя Министра, мягко взяв Семёна под руку и разворачивая его в сторону Кузнецкого Моста, – я подумала, что сходить в кино мы всегда успеем… Пошли-ка ко мне домой, попьём кофейку, посмотришь, как живут самостоятельные москвички… Лады?..
Семён тупо кивнул, не решаясь, из известных только ему финансовых соображений, предложить ресторан, как того вроде бы требовал ответственный момент знакомства…
Погода баловала последними тёплыми осенними деньками, поэтому не торопились, просто гуляя и наслаждаясь ничегонеделаньем. Безоблачное небо отражалось в витринах и подкрашивало мрачноватые стены старинных зданий в более мягкие, пастельные тона… Когда выбрались на  улицу Горького, Семён  предложил даме заглянуть в “Елисеевский”, чтобы взять торт и бутылку чего-нибудь крепенького.
– Вот этого не надо делать! Это мои места, и меня здесь многие знают. Не хватает ещё, чтобы меня увидели в “Елисеевском” в винном отделе!.. У меня дома всё, что душе угодно, есть, поэтому идём прямо ко мне, не переживай!..
Беседуя, парочка дошла до Пушкинской площади и там перешла Горький-стрит. Получилось, что добрались до Малой Бронной по людным московским улицам менее чем за час.

Дом, где обитала Клара Соломоновна, был ухожен и солиден. Он уверенно стоял в глубине двора, засаженного довольно старыми липами.
– Согласись, – похвасталась Клара, – место у меня здесь божественное, – рядом Патриаршие пруды.
В подъезде, как в Париже, за фанерным столиком с чёрным телефоном сидела седая бабулька-консьержка, довязывая очередную варежку. Об этом мелкобуржуазном пережитке, то есть о консьержках, Семён только читал у Золя да Бальзака.
Итак, Малая Бронная, дом 19, 3-й этаж 6-и этажной кирпичной сталинки. Общая площадь - 34 кв. м., жилая площадь - 24 кв. м., кухня - 6 кв. м., окна - во двор, санузел - раздельный, Хороший двор, отличный, чистый, со свежим воздухом  подъезд…
Старинный лифт в коробе из стальной сетки, жизнерадостно окрашенной в горчичный цвет, услужливо дожидался на первом этаже.
– Я избегаю московских лифтов, – заартачился Серба.
– Хозяин – барин, – засмеялась Клара, – я тоже иногда заставляю себя размяться. Пойдём ножками, дело полезное…
– Входи, не бойся, собаки нет, я за неё, –  Клара Соломоновна хрипло хохотнула, справилась с двумя замками и распахнула обитую тёмно-синим дерматином дверь, – можешь не разуваться, тапок гостевых не держу, а пол паркетный, дубовый. Чем больше по нему ходют, тем больше блестит…
Квартира оказалась приятной планировки, довольно просторная. Комната действительно практически квадратная,  с высоким, в 3,20, потолком. Центром мира здесь была, несомненно, шикарная диван-софа “Лира”, скорее всего болгарского производства.
Над этим восхитительным лежбищем одинокой женщины висел настоящий старинный ковёр “2х4” азербайджанского, а может быть, и турецкого ручного ткачества. Узор не нашенский, какая-то геометрическая абракадабра, но достаточно мило, главное, глазу приятно. Слава богу, подумалось Семёну, не базарные “Лебеди на пруду”…
Разумеется, большой круглый стол, покрытый вязаной скатертью типа вологодских кружев – сиреневые цветы на белом фоне. Над ним вроде бы старинная бронзовая пятирожковая люстра. И два невыдающихся кресла современного убогого рационального дизайна… Да, и ещё три неплохо сохранившихся венских стула, скорее всего из бабушкиного наследства…
На столе в вычурной стеклянной вазочке навечно засохли три когда-то красные розы. Розы, как и два невымытых хрустальных фужера показались Семёну покрытыми несегодняшней пылью…
Слева у стены располагался тяжёлый дубовый платяной шкап довоенной, скорее всего ещё нэповской выделки. Дальше за ним, за тяжёлым тёмно-вишнёвым плюшевым ламбрекеном угадывался выход на балкон. Клара хвалилась по дороге домой, что с её балкона видны Патриаршие пруды. Значит, квартира находится в торце дома.
По правую руку от стола на изящной тумбочке проживал телевизор. На нём потемневшая деревянная дореволюционная рамочка с вычурной резьбой, сохранившая до нашей космической эры карточку неведомых, мещанского облика, дедушки и бабушки, возможно, предков Клары и трудяга будильник "Витязь" с зайцем на циферблате.
Казалось бы, обычная советская квартирка, каких на просторах Союза десятки миллионов, впрочем, что-то отличало её от привычного облика. В ней нехватало чего-то непременного, жизненно-важного. Семён задумался, но вдруг, сообразив, рассмеялся.
Недоставало, по крайней мере, трёх почти обязательных сущностей городских жилищ – этажерки  с книгами, комнатных цветов и кошки!..
 
– Садись, располагайся, – проворковала Клара Соломоновна, – можешь снять пиджак, будет жарко, потому что проверяют отопление и батареи почти горячие…
Прости, мне надо переодеться, я тебя на пять минут выселю в кухню. Пойдём!..
Небольшая, но уютная кухонька выходила окном во двор, то есть на Малую Бронную. За окном вечерело. Был смутно виден похожий дом на противоположной стороне улицы. В большинстве окон уже горел свет.
Семён осмотрелся.
Холодильник “ЗИЛ”, гэдээровский кухонный гарнитурчик из ДСП, такие же табуретки, 4-х конфорочная газовая плита завода Брестгазоаппарат.
Клара налила воды в трёхлитровый эмалированный чайник, разрисованный под Гжель, включила правую конфорку газовой плиты и поручила Семёну посматривать, пока она будет в комнате переодеваться к ужину.
Конечно, пять минут плавно растянулись на пятнадцать, но ведь за это время Клара и в ванную, и в туалет успела наведаться, и несколько раз проскрипеть тугими дверцами платяного шкапа, выбирая подходящие одёжки.

– Ну, вот, я и готова! – Вошла Клара, умывшаяся и густо намазюканная по случаю гостя в доме. Розовый, коротенький не по возрасту, шикарный шёлковый халат был фривольно завязан таким же кушаком. – Ты, молодец, даже чайник выключить сумел. Некоторые современные мужчины боятся подойти к газовой плите…
Пойдем в комнату! Пировать будем там. Хотя нет, сначала сходи, куда надо, а в ванной не поленись, прими душ, пока я накрою на стол!..
Семён  действительно давно хотел посетить туалет, но, по глупости, стеснялся. Но если случай представился, то надо воспользоваться.
Потом подался в ванную, где обнаружил горячую воду в кране, и с наслаждением ополоснулся, отметив, что мыло обыкновенное “Детское”, а зубная паста у хозяйки неплохая – “Жемчуг”…
Какое благо сполоснуться под душем после напряжённого трудового дня!..
Однако полотенце показалось Семёну не совсем свежим. Ну, да ладно, не будем мелочными! У него самого с дочкой тоже с полотенцами напряг…
На стеклянной полочке под настенным зеркалом кроме мыла и зубной пасты стоял обыкновенный гранёный стакан с несколькими зубными щётками, толпились всякие баночки-скляночки с разными мазями и обтираниями, бритвенный станок, духи “Красная Москва” и одеколон “Шипр”… Но если “Шипр”, то, значит, у хозяйки бывает в постоянных гостях мужчина…

Когда Семён вернулся в комнату, там уже царил праздник. Поверх  кружевной скатерти улеглась бежевая льняная. Исчезли, быть может, навсегда, засохшие розы, а немытые фужеры или вдруг быстро отмылись, или заменены на чистые…
С бутылкой превосходного портвейна “Массандра”, 1969 года, соседствовала бутылочка коньячка “Варцихе”, а рядом парочка приземистых коньячных бокальчиков перемигивалась с двумя хрустальными фужерами…
С ужином, правда, Клара Соломоновна подвела – лососинка, половинка копчёной курочки, сыр костромской, колбаска твёрдо-копчёная “Советская”, масло вологодское в забавной деревянной маслёнке, батон нарезной, к счастью, свежий… Но ничего горячего, домашнего, на что надеялся гость.
– Готов? Только давай без телевизора! – Приветствовала Семёна Клара Соломоновна, приглашая к столу. Она шагнула к телеящику и щёлкнула выключалкой, вырубая программу “Время”. – Не люблю этот шум и гам. Одни старперские рожи. За день насмотришься их до тошноты на работе…
Сень! Садись и открывай бутылки! Что будем пить?..
– А может быть, без спиртного? – Попробовал изобразить трезвенника гость.
– Нет уж,  зашёл в гости к незамужней женщине, так не изображай пионэра. Я предлагаю портвейн оставить на потом. А немного отведать коньячка. “Варцихе”, надеюсь, тебе не повредит. Впрочем, и мне тоже. Открывай, а то ведь допоздна  засидимся, а завтра коллегия Министерства, мне надо будет быть в хорошей форме…
Семён распечатал бутылку, налил вначале в бокал дамы, затем себе. Слава богу, вспомнил, что вначале себе положено наливать лишь вино, если бутылка запечатана корковой пробкой…
 В бокалах качнулись озёрца тёмно-янтарного цвета с золотистыми тонами. Нос ощутил сложный, экзотический букет, умягчённый тонами легкой ванили, тонкими кофейными нотками и едва распознаваемой тёрпкостью.

– Ну, за встречу двух одиноких сердец! – Предложила хозяйка.
Семён кивнул, соглашаясь с тостом, и медленно выпил превосходный коньяк до дна. Если честно, то такую прелесть ему посчастливилось попробовать впервые.
– Ну, как? Оценил? Это мне Гога с Тбилисского авторемзавода привёз ещё летом. Но не с кем было продегустировать…
Мне часто ребята командированные привозят с юга то коньячок, то винцо. И я перед ними не в долгу, всегда могу командировочку на пару дней позже отметить, чтобы человек успел и свои дела в столице отрешить… Так и живём…

Ужин шёл своим чередом. Клара Соломоновна довольно быстро, на третьем тосте стала запинаться и очень громко смеяться.
Семён же, напротив, почему-то не хмелел. Он всё более досадовал на самого себя. Зачем пошёл к этой курице Кларе в гости? А отдал Наточку в чужие руки, – разве так поступает хороший отец?
Вообще, к чему весь этот балаган? Ясно же, что дамочка танком прёт, чтобы выйти замуж, ведь скоро сорок, а там уже и песенке конец…

– Сень, хочешь, я тебе расскажу, как мне удалось отхватить эту квартирку?.. После гибели родителей в автокатастрофе в 1970 году, я и сестра Фая оказались без всякой поддержки, и мы жили на одну мою зарплату и её стипуху, а это, как ты знаешь, копейки…
К тому же, хотя комната в коммуналке у нас с ней была не маленькая, восемнадцатиметровка, и на двоих нам, без родителей, вроде бы хватало, но вдруг Фае подвернулся случай выйти замуж. Но не жить же нам с ней втроём?..
Семён слушал вполуха. Он думал о своём. Значит, так. Пошёл на поводу у  Аркаши, а надо было прислушаться к самому себе. Представим, что с Кларой будет заключён брак по расчёту. Ей нужен муж для показа белу свету, а ему нужна надёжная баба, чтобы воспитать дочь и самому не опуститься до “Тройного” одеколона.
Семён представил, как через полчаса Клара раздвинет и застелет диван, и ему придётся изображать африканскую страсть и удовлетворять похоть абсолютно чужой женщины, к тому же в немалых летах, не уродки, но и не во вкусе Семёна.
Он ведь за свою неорганизованную жизнь разбаловался в основном на девчонках значительно моложе себя. Лишь три, – Валюша, Нина и Мария,  были ему ровней, и, вероятно, только Нину, свою по-настоящему  первую женщину, он любил и любит настоящей плотской любовью…
Однако девчонки, а их было немало, своей непосредственностью и неподдельностью чувств  оставляли всякий раз в душе Сербы долго неостывающий жар доверия душ и тел… Взять хотя бы ту же Сонечку Вольскую, продавщицу из магазина, где Семён был завмагом. Ей тогда ещё, кажется, и восемнадцати не было. А у него уже был самый мужской возраст, возраст зрелого Иисуса Христа, 33…
Или Маринка, красивая и добрая, настроенная на долгую, счастливую семейную жизнь?.. Но не получилось. Нелепая случайность убила такую славную птаху…   
Приятно было вспомнить и несколько чудных денёчков, проведённых с двоюродной племяшкой Любаней, когда та приезжала погостить после седьмого класса. Тогда Семён бросил все свои заводские дела и длинные командировки, взял на “Коммунаре” неделю отгулов и, не обращая внимания на косые взгляды Марии, водил славную девчушку и по городу, и на пляж, и даже в кино.
Сердце Семёна замирало от нежности и желания, но малолетство Любани защитило её от возможного развития их отношений по неправильному пути.
Всё ограничилось парой настоящих взрослых поцелуев и долго нерасцепляемых сумасшедших объятий в последнюю минуту в вагоне, когда она уезжала в свою пыльную глубинку – Лозовую – с небольшого старинного вокзала Запорожье-II, или, в просторечии, с Екатеринки…
В предельно растрёпанных чувствах возвращался тогда Семён с Екатеринки, и воспалённый мозг рисовал и рисовал запретные картины того, что могло бы быть у него с Любаней, случись эти развратные поцелуйчики не в последнюю минуту перед отправлением поезда, а в первый день её приезда…
И, странное дело, годы идут, а память об этой девочке так свежа и сладка…

А вот последний амурный опыт с Иркой Байбаковой, соседкой по квартире на Нижегородской, получился не вполне удачным, но ведь никто и не обещал, что все такие связи должны оканчиваться счастливым концом…
Хотя как смотреть! Ведь могло по-всякому обернуться.
Например, Ирка могла мамочке с перепугу рассказать. Или младшая сеструха Стэлла могла маме Тане донести. Или у самой мамаши однажды могли глазки открыться. Вполне тогда самое малое – грандиозный скандал с сообщением на работу и вполне возможными оргвыводами начальства, то есть конец карьере на ТопАЗе, крест на квартире, на возможности вырастить Нату вольно и по-своему…
Или мамочка могла так всё повернуть, что пришлось бы жениться на Ирке, а это вообще маразм. Жить впятером в двух комнатках коммуналки без всяких перспектив зацепиться в Москве – подвиг, на который Семён уже был неспособен. Лет так десять тому ещё мог бы по пьяни влезть в подобную петлю, и, было дело, выбросил на Марию именно десять годков, а сейчас вроде перерос, как-то остепенился, а может, обленился…
И вот, итожа весь этот странный вечер у Клары Соломоновны, анализируя прошлое и прогнозируя возможное будущее с жаждущей официального брака мегерой, Семён, наконец, решился.
Он наколол на вилку колбаски, отправил в рот, старательно жуя превосходную продукцию комбината имени товарища Микояна и тем самым перебивая запорожские воспоминания и анализ своих московских похождений, и начал обрубать концы.

– Клара, что-то я загостевался… Пора и честь знать!. Побегу-ка я на  метро, пока не закрылось… Спасибо за такой сердечный приём!..
Но Клара Соломоновна была не промах и действовала прямо-таки по Аркашиным предначертаниям.
– Ой, Сенечка, посмотри на часы – первый час. Никакое метро тебя уже не увезёт, потому что пока добежишь до ближайшей станции, будет второй час ночи… Понял? А такси ночью вообще  прут только в парк…
Оставайся, не стесняйся, мы же взрослые люди.
Софа достаточно широка и рассчитана на двоих. Если я тебя смущаю, могу себе постелить на полу…
Семён без стеснения облегчённо вздохнул. Надо же! Клара Соломоновна поняла его состояние и решила отложить добивание жертвы до лучших времён.
– Что за разговор? – Запротестовал Семён. – Это как раз я могу переспать на полу. Дело привычное, много лет пришлось жить в неописуемой тесноте… Стели, в самом деле, мне на полу. Лучше у телевизора, чтобы тебе через меня не переступать, если что…
Клара Соломоновна усадила Семёна на стул у шкапа, но затем заставила передвинуться так, чтобы можно было открыть в нём левую дверцу, а сама принялась готовить постели. Застелила чистым льняным бельём “Лиру”, затем, бросив на пол одинарный стёганый матрасик, сохраняемый на антресоли как раз для друзей и родственников, соорудила лежбище на полу у телевизора.
Сбегала в ванную, затем шумнула водопадом туалетного бачка, проверила цепочку и замки на входной двери…
Наконец, погасила свет и легла на своё законное место.
– Всё, дорогой! Спим, хотя завтра можно будет и подольше поспать…

Семён  долго крутился, безуспешно пытаясь укрыться коротковатым стёганым одеялом, потому что из-под балконной двери изрядно тянуло ночным осенним холодом, и он, всю жизнь избегавший  сквозняков, скрючился в позе эмбриона, чтобы согреться.
Хотя, казалось бы, чего мудрить. Залезай на софу “Лиру”, а там горячая Клара в момент и согреет, и приголубит… Но... Но, нет!..
Клара тоже то и дело шумно поворачивалась в широкой постели. Семён вдруг представил, сколько мужиков резвилось с Кларой на гостеприимной “Лире”, и ему стало противно до тошноты. Как хорошо, что удалось отвертеться от практичной москвички.
И хотя его давно уже тянуло на сон, однако поспать не пришлось. Вертлявая хозяйка своим нервическим дёрганьём так растрясла несчастный диван, что он исторг из своего чрева несметное количество пыли высшего московского качества.
А Серба с пелёнок страдал дурацкой болезнью, неподвластной врачам. Глотнул пыли и – конец света!  Ну, то, что деды называли сенной лихорадкой или весенней немочью. Недавно, правда, советская медицина согласилась с насквозь прогнившей западной и признала аллергию самостоятельной болезнью.
“Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство!” взывал в известные годы агитплакат. Но назвать детство счастливым, когда вы неделями маетесь с соплями по пояс, трудно.
И каждый раз мама Анна бегом тащила его к врачам, эскулапы шли навстречу настойчивой мамочке и охотно признавали у дитяти то воспаление лёгких, то бронхит. И всякий раз долго и тщательно просвечивали рентгеном. Сенечка в те годы получил такие дозы рентгеновского облучения, какие Жолио Кюри с супружницей Марией и не снились…
Однако Сенькина степная порода оказалась крепче достижений советской медицины, и он не сгинул от лучевой болезни. Возможно, Создатель выпустил его на белый свет для решения каких-то необычных задач и до выполнения поручения оберегает от мирских напастей…
Но вот от аллергии Создатель Сербу не ограждает. Или это ему в наказание за бестолковость, неумение организовать личную жизнь, бытовую неустроенность?..

К счастью, порывшись в кармане пиджака, висевшего рядом на спинке венского стула, Семён нашёл носовой платок и тихохонько, чтобы не разбудить Клару, попробовал облегчить нос, но как это сделать, не хрюкая?..
Дискомфорт нарастал, и Семён плюнул на приличия и поплёлся в ванную, где и высморкался на свободе, и ополоснул лицо холодной водой.
Немного полегчало, но это оттого, что выбрался из запылённой зоны. Стоило вернуться в комнату и лечь, как опять сковало удушье и нестерпимое желание чихнуть и высморкаться. Получается, надо что-то делать. Ни о каком сне уже не могло быть и речи.
Семён встал и вышел на кухню. Открыл форточку, и поток ночной прохлады постепенно успокоил его. Так он и задремал, полулёжа на кухонном столике.
Проснулся, изрядно продрогнув. Старательно закрыл форточку. Стараясь не шуметь, наведался в комнату, забрав пиджак, брюки и рубашку. Выходя, всмотрелся, напрягая зрение, в будильник. В отсвете уличных огней удалось прочитать время – начало шестого.  Вернувшись на кухню, оделся, чтобы согреться.
На его возню и шум проснулась Клара Соломоновна.
– Сеня, что случилось? Куда ты собрался, ночь на дворе?!
– Какая ночь, уже полшестого!.. Пока добегу до метро, всё заработает. Прости, но я, во-первых, не в своей тарелке, похоже простудился… Во-вторых, надо и совесть знать. Дочка у чужих людей, надо пораньше забрать, чтобы не обременять. И добраться ещё домой, покормить и переодеть к школе… Суббота ведь для детей не выходной. Прости!..
Спасибо за чудный вечер и так далее!.. Вообще за все хлопоты!..
Клара зябко куталась в халат, с трудом сдерживая досаду и зевоту.
– Ну, если так надо, тогда беги!.. Дорогу найдёшь?..
– Шутишь! Я тут всё знаю. Щас за пять минут до “Маяковской” добегу… Прости, что я такой беспокойный… Но я исправлюсь…
Хозяйка уже важно шла к двери, чтобы поколдовать с запорами.  
У порога Клара Соломоновна ещё нашла в себе остатки гостеприимства и хладнокровия, чтобы чмокнуть Семёна в щёку холодными и бледными ненакрашенными губами.

Конечно, бегство от Клары Соломоновны едва не стоило Семёну дружеских отношений с Аркадием Исаааковичем. Не успел он появиться на работе в по-утреннему бодро гудящей трапезной, как ощутил на себе кинжальный взгляд Гольдберга. Аркадий поманил его жирной рукой в рыжих волосках и с тяжёлым золотым перстнем-печаткой.
Пришлось идти к своднику и объясняться, почему невеста не подошла.
– Аркадий, пойми, Клара Соломоновна не виновата. Я как посмотрел её берлогу, так сразу понял, что это не мой вариант.
Не получилось бы у нас ничего. Я простой советский служащий, да ещё и с ребёнком, тем более девочкой, а за девочкой глаз да глаз нужен, не то, что за пацаном…
Оно ей надо?..
Да и, честно сказать, она не в моём вкусе…
Аркадий не смог больше молчать.
– Ах, не в твоём вкусе? Всем расскажи, к каждому столу подойди и растолкуй, что референт первого замминистра не в твоём вкусе!.. Не во вкусе  начальника отдела резиновых изделий на затерянном в отрогах Урала ТопАЗе…
Скажи это Клавдии Михайловне, Инге Изотовне, Киму Маратовичу, Лидии Германовне, Борису Иосифовичу, Диамату Тевиевичу… Кому ещё бы рассказать? Уборщице тёте Моте?.. Позор, как ты мог меня так облажать?.. Это что, у тебя наследственное?..
Семён стоял у стола Гольдберга чуть ли не по стойке “смирно”. Было и стыдно, и одновременно легко, как будто пробежал с разгону по грязной луже и не поскользнулся, не упал, а только туфли промочил и штанины замарал. Чепуха! Отмоется и отстирается!
– Всё, Аркадий! Сатис! Успокойся! Передай ей мои извинения. Я не должен был к ней переться. Необдуманные поступки неизвинительны. Давай всё же останемся друзьями… Мне что, может быть, министерский пропуск сдать?..
– Ну, ты даёшь! – Рассмеялся Аркадий Исааакович. – Что, по-твоему, Клара такая мелочная, что станет аннулировать твой вездеход? Да к тому же он уже везде зарегистрирован и внесён, куда надо…
Ходи, как белый человек, и всегда помни, кому ты обязан такой честью… Иди, гуляй, бесстыжий!..

Отрывок из романа "Дирижабль СОЮЗ"