Глава 4. Две основные сверхдержавы мира

4. Две основные сверхдержавы мира

(Продолжение, начало смотрите http://maxpark.com/user/4295072183/content/1705019)

После разгрома Наполеона мир сильно изменился. «Побежденная Франция на время утратила положение великой державы. Англия получила преобладающее влияние на морях и в колониальных владениях. Значительно возрос международный престиж России»[1]. Вот это последнее обстоятельство более всего и беспокоило Англию. Россия оказалась тогда единственной страной, с которой Англии стоило считаться. Пруссия и Австрия показали, что они не конкуренты Британии, тем более на море. Испанская империя разваливалась. Османская загнивала. Соединенные Штаты были слишком молоды. А больше никого и не было.

Только Россия была страной, способной противостоять и, действительно, реально противостоящей гегемонии морской державы, которая с Британских островов, распространила свою власть по многим уголкам мира.

В мире тогда было две основные сверхдержавы Великобритания и Россия. Так продолжалось до конца века, когда на роль третьей сверхдержавы выдвинулась Германия, в Америке сформировалась четвертая – Соединенные Штаты Америки, а в Азии пятая - Япония. Но без малого сотню лет сверхдержавами были только две страны Англия и Россия.

Длительное время в советской исторической литературе не принято было говорить о такой роли России. Говорили об отсталости России. Ибо нужно было оправдать революционное движение, направленное против самодержавия, которое якобы прогнило и делало страну отсталой по сравнению с «передовыми» странами. Разве может безнадежно отсталая страна быть одной из двух сверхдержав? На самом деле все было не совсем так, как писали советские историки.

Возьмем для примера пресловутое крепостное право. «…Неправильно расценивать крепостное право в России как следствие отсталости русского народа в сравнении с европейскими нациями. Большие территории и разрозненность населения – это особые условия, они требовали создания в государственном устройстве страны такой системы отношений между людьми, которая обеспечивала бы дисциплину и порядок в особых условиях; и царское крепостное право, как показал опыт истории, было для России того времени благом. Крестьяне в России при крепостном праве были прикреплены к земле и своему помещику, имевшему положение хозяина-начальника, отвечающего за своих подопечных. Фактически крестьяне жили дружной общиной, и в ней имели место свои законы. Они кормили себя и хозяина. Разумеется, имело место ограничение свободы и прав человека, как и всегда, как и везде»[2].

А вообще-то, крепостное право в России было отменено раньше, чем рабство в Соединенных Штатах. И ни один либерал не говорит при этом о вековой отсталости Америки. Так то! А почему, кстати, не говорит?

Но вернемся в начало XIXвека. Видимо, не будет преувеличением сказать, что после разгрома Наполеона взаимоотношения с Англией стали для России первостепенными в комплексе взаимоотношений со всеми странами мира. Так продолжалось вплоть до 1945 года, когда Англию с этого места потеснила Америка.

Но в XIX веке Англия своим противником считала именно Россию. «Как и во всех других странах и империях, в России существовала масса проблем, обусловленных ее историей, географией и этническим составом. По всем болевым точкам конкурента и била британская разведка….Работа была долгая (около 100 лет), методичная, на перспективу. Началась сразу после разгрома Наполеона Бонапарта, когда Россия стала самой сильной державой на европейском континенте»[3].

А разве это не так? «Почти каждое из политических событий России в XIX веке так серьезно встряхивало империю, что она не единожды могла развалиться. И не историку понятно, что все эти события тщательно готовились»[4]. Именно тщательно!

«На протяжении столетий английская дипломатия славилась своим умением загребать жар чужими руками»[5]. «Англия долгое время ни в какие союзы не вступала, находясь в позиции «блестящей изоляции» и разжигая в своих интересах конфликты между другими великими державами»[6].

«Добрая старая английская традиция – никогда не давать твердых гарантий и прямых обязательств, за которые обязаны последовать конкретные действия»[7]. Все это высказывания разных людей и список можно было без труда увеличить, просто читать одно и тоже было бы не интересно.

Внешне и формально десятилетиями англо-русские отношения были нормальными, без вражды. Англия тогда играла заметную роль в торговых связях России. «Главным торговым партнером России была Англия. На ее долю в середине XIX века приходилось 34% русского экспорта и импорта, в то время как доля Германии – 11%, Франции – 10…»[8]. «Несколько поколений британских купцов жили в России, особенно в Санкт-Петербурге, где они торговали лесом и мехами, открывали свои фабрики. Нередко женатые на русских, они оставались англичанами и обычно посылали своих детей учиться в Англии. Дети их, как правило, были двуязычны»[9].

Английские товары многими россиянами ценились. Все это нашло отражение в литературе того времени. Жевакин из гоголевской «Женитьбы», гладя рукав фрака, нахваливал: «Суконце-то ведь англицкое! Ведь каково носится!»[10]. Базаров из тургеневского романа «Отцы и дети», увидев английский рукомойник в комнате, сказал, что это прогресс[11].

Английская культура проникала в Россию, понемногу тесня французскую. Князья Лиговские из романа М. Ю. Лермонтова «Герой нашего времени» свою дочь называли на английский манер Мэри[12].

Один из героев повести А. С. Пушкина «Барышня-крестьянка» Григорий Иванович Муромский «промотав в Москве большую часть имения своего …, уехал он в последнюю свою деревню, где продолжал проказничать, но уже в новом роде. Развел он английский сад, на который тратил почти все остальные доходы. Конюхи его были одеты английскими жокеями. У дочери его была мадам англичанка. Поля свои обрабатывал он по английской методе. «Но на чужой манер хлеб русский не родится». «Английской дурью», - назвал это другой помещик[13].

Тургенев написал следующее о Павле Кирсанове, персонаже романа «Отцы и дети»: «Он стал читать, все больше по-английски, он вообще всю жизнь свою устроил на английский вкус, редко видался с соседями и выезжал только на выборы, где он большею частию помалкивал, лишь изредка дразня и пугая помещиков старого покроя либеральными выходками…»[14].

Читая русскую литературу XIXвека, возможно найти немало следов английского влияния в России того времени. Тут можно было бы продолжить приводить примеры проникновения английской культуры в Россию, но книга же не на эту тему. Главное – русские не презирали и не питали вражду к англичанам. Мало того, в души некоторых дворян постепенно проникало преклонение перед всем английским, включая и политический режим этой страны. К чему это приводит будет видно далее.

Пока же отметим, что английский либерализм давно уже предоставил много вольностей элите страны. Точнее элита вырвала их у королевской власти уже давно. Так уж повелось, что либерализм – это, прежде всего, не для простого народа, а именно для элиты.

Получив благодаря островному положению довольно надежную безопасность, а благодаря ограблению и эксплуатации заморских стран и народов – колоссальные богатства, Англия могла позволить себе не только вольности своей элите, но и покупку европейских союзников, которые с удовольствием ели объедки с английского стола.

Мало того, позже английские вольности стали постепенно распространяться и на другие слои английского населения, что выразилось в улучшении их уровня жизни и распространения на них элементов демократии. Но это не потому, что элита расщедрилась, а потому, что не хотела народных бунтов.

На первый взгляд, хорошо, что англичане стали лучше и свободнее жить. Но не будем забывать, что это все за счет колоний (и, прежде всего, Индии). Легко быть щедрым за чужой счет.

Россия таких колоний не имела. Да и врагов на границах было побольше, чем у Англии. Нам было труднее. Потому-то Петр Великий эксплуатировал русское дворянство еще более, чем они своих крепостных. Сам государь трудился день и ночь, и подданным не давал поблажки.

Позже нажим на дворянство можно было уже и ослабить. Многие важные проблемы страны были решены. Но все равно русское дворянство не обладало тем уровнем вольностей, что имели их английские братья по классу. Таким русские дворянство пришло к концу первой четверти XIX века.

Англия прельщала иностранцев Говоря о своих впечатлениях от Англии, Н. М. Карамзин отметил: «Человек, не находя уже вкуса в истинных приятностях жизни, выдумывает ложные и, когда не может прельстить людей своим счастием, хочет по крайней мере удивить их чем-нибудь необыкновенным»[15]. Так англичане прельстили некоторых наших соотечественников либерализмом.

Еще бы не прельстить! Ведь либерализм означал большую степень свободы для элиты, а русская элита так хотела получить ее как можно больше, желательно на английском уровне.

А надо сказать, некоторые прямо считали: Англия – классическая страна либерализма[16]. «Либерализм (от. лат. liberalis - свободный) – социально-политическое учение и общественное движение, провозглашающее самодостаточную ценность свободы индивида в экономической, политической и др. сферах жизни общества»[17].

Строгость правителя, который действует в интересах державы, часто поддерживается далеко не всеми рядом с ним стоящими. И это характерно для всех держав с властными правителями. Почитаем у Евгения Тарле: «Наполеон был неслыханно щедр к своим ближайшим военным и гражданским помощникам…Но все эти колоссальные награды, посыпавшиеся на маршалов и генералов, побуждали в них стремление спокойно пользоваться всеми этими богатствами и почестями. Ведь вся жизнь идет и пройдет в почти непрерывных войнах!»[18] То же было и в России. Знать хотела жить в сласть.

А вместе с ней вскоре того же захотела и возникшая прослойка между знатью и народом – интеллигенция, нахватавшаяся кое-каких знаний и думающая, что она постигла все премудрости мира. Ох уж эти образованцы (только не путайте их с по настоящему образованными) – это именно они (образованцы) стали мнить себя не глупее господа Бога, подрывая тем самым православный стержень России

«Попытки некоторых монархов (здесь особо примечательны фигуры Александра III и Николая II) личным благочестием возродить государственно-православный дух никакого заметного воздействия на общественное сознание не оказали. Не говоря уже об интеллигенции, большая часть которой с момента своего зарождения оказалась носительницей антиправославных настроений, даже для многих сановных персон, для «верных слуг государя» посещение церкви, как и в Западной Европе, являлось часто лишь ритуальным элементом воскресного время провождения.

Секуляризм как мироощущение выступал не просто оппонентом традиционного, «староверного» православия, но был его антиподом, а следовательно, неизбежно, рано или поздно, но оказывался в столкновении с царекратическим принципом власти. Если православие выступало в качестве структурообразующей, центростремительной государственной силы, то обмирщенное сознание, восставая против церковного ранга, вольно или невольно, но одновременно бросало вызов и принципу власти, а следовательно, являлось по отношению к государству силой центробежной»[19].

«Действительно, в русском обществе, начиная с двадцатых годов XIX века, оппозиционное настроение к царю и правительству преобладало над всеми другими общественными настроениями. С одной стороны, оно дало и декабристов, и вольнодумную русскую литературу, лишенную всяких верноподданнических чувств, но, с другой стороны, оппозиционное настроение стало модой, как стало модным слыть либералом»[20].

«Какую бы глупость ни придумала пропагандистская машина Запада, у нас обязательно находятся те, кто поддерживает этот миф. Иногда так «поддерживает» и творчески развивает, что уже непонятно, где этот миф и родился, по какую сторону границы»[21].

«Концепция «отсталости» России возникла в среде либеральной общественности…

В знаменитом документе эпохи, первом «Философическом письме», авторская дата которого 1 декабря 1829 года, Чаадаев писал о разрыве Европы и России. Его позиция – зеркальное официальных воззрений. Он словно вывернул знаменитую формулу Бенкендорфа: «Прошлое России блестяще, ее настоящее более чем великолепно, а что касается ее будущего, оно превосходит все, что может представить себе самое смелое воображение». Непримиримый противник российского деспотизма, Чаадаев писал об убожестве русского прошлого и настоящего, о величии Европы. Боевой офицер 1812 года, друг Пушкина, собеседник декабристов, он сурово осудил николаевскую Россию, с обидным для национального чувства скептицизмом отзывался о ее будущем»[22].

И это не удивляет. В среде российского дворянства такие не были редкостью. Ведь в моде было многое английское. Например, английские клубы. Вспомним строки из комедии «Горе от ума»: «Всё Английского клоба» старинный, верный член до гроба».

Английский клуб - один из первых российских джентльменских клубов, один из центров российской общественной и политической жизни; славился обедами и карточной игрой, во многом определял общественное мнение. Количество членов было ограничено, новых членов принимали по рекомендациям после тайного голосования. В Петербурге такой клуб возник в 1770 году, в Москве через пару лет. Были аналогичные клубы в других городах.

Известный анархист Петр Кропоткин писал: «Все движения в России зарождались под влиянием Западной Европы и носили отпечаток течения мысли, преобладавших в Европе…»[23]. «…Страшная и разрушительная идея собственной ущербности была запущена на российскую землю сквозь благообразные книжные страницы. Ряды смутьянов пока были малы, но их число начинало незаметно расти. Ума и души читающих людей отравлялись ядом ложных измышлений о неполноценности собственной страны и «правильности» и «прогрессивности» ее геополитических противников»[24].

Некоторые молодые офицеры также прониклись такими идеями. Они хотели усовершенствовать Россию. Одновременно такое крутое изменение в России обеспечило бы их карьерный скачок. Вспомним пушкинские строки «мы все глядим в наполеоны». Этакое сочетание приятного с «полезным». Вот только вряд ли это было полезным для нашего Отечества.

На этом фоне возникло в конечном итоге восстание декабристов 1825 года, этот реальный шанс развалить Россию. Молодые авантюристы могли толкнуть наше Отечество в пропасть. Не получилось. Бунт подавили.

После восстания декабристов появился первый русский политический изгнанник в Англии – Н. И. Тургенев, который вспоминал: «В январе 1825 года я отправился в Лондон, и ничто не смущало моего спокойствия. Только в Эдинбурге я узнал, что я привлечен в качестве одного из обвиняемых к процессу, начавшемуся вслед за декабрьским восстанием. Через несколько дней после отсылки этой оправдательной записки ко мне явился с визитом секретарь русского посольства в Лондоне. Он прежде всего предъявил мне требование, с которым обращался ко мне от имени императора граф Нессельроде, – явиться в верховный суд в качестве обвиняемого в соучастии в восстании». Н. И. Тургенев жил в Англии между 1826 и 1833 г., но знал эту страну и раньше. Непосредственным впечатлениям посвящен его очерк «В Англии» (1826 г.). Символично, что бежал он именно в Англию.

Восстание декабристов провалилось. И все же, нельзя забывать, что, по словам В. И. Ленина, это восстание разбудило и «очистило» Герцена[25]. А кто такой Герцен мы поговорим позже. Тем более, что этот деятель скрывался в Англии, откуда он и вел подрывную деятельность против России, называя это борьбой против прогнившего самодержавия.

Таким образом, Россия вела борьбу на два фронта. О формирующемся внутреннем фронте мы только что говорили. Теперь о внешнем…

(Продолжение следует)