Святочный рассказ.

Максим Соколов 
Глава государства Владимир Владимирович сидел в своем рабочем кабинете, работая над документами. Хотя часы показывали уже утро, ночная темень за окнами никак не расходилась. "Вот же черт, — подумал правитель, — уже десятый час, а на улице хоть глаз коли". Вслед за чем вызвал своего пресс-секретаря Дмитрия Сергеевича. "Слушай, Дмитрий Сергеевич, до каких пор эта (тут раздраженный Владимир Владимирович даже ввернул непечатное слово), ну, то есть история со временем будет длиться? Невозможно же сидеть все утро в потемках!", — обратился он к секретарю-наперснику.

"Инновация-с, — отвечал вышколенный пресс-секретарь, — опять же вы питерские, вам привычно. Дмитрий Анатольевич говорит, что так ему родное Купчино напоминает-с". "Какие питерские, какое Купчино, что ты за вздор несешь?" — с сердцем воскликнул Владимир Владимирович. "Никакой не вздор, а одна астрономия, — настаивал Дмитрий Сергеевич. — На питерской широте летом солнце не заходит, и получается белые ночи, а зимой наоборот выходит — сплошая темень. Тут премудрость Божия, и Дмитрий Анатольевич задумал, чтобы и в других краях так было, хотел Вам приятное сделать. Кто ж знал, что на Вас не угодишь". "Вот инноватор недоделанный, Иисус Навин, прости, Господи! — вконец осерчал Владимир Владмирович. — И за что мне такое наказание? Ну, ничего, я ему летом прикажу по ночам свет отключать. Пускай, как в Купчине, он в комнате своей пишет, читает без лампады". "И в твиттер пишет", — поддал жару Дмитрий Сергеевич и сделал пометку в журнале руководящих указаний.

Владимир Владимирович пригорюнился и, мысленно обращаясь к инноватору, начал спивать по-малороссийски арию из национальной украинской оперы "Богдан Хмельницкий" — "Кохав тебе як сына, кохав тебе як брата, и вот какая загогулина вышла. Эх, грехи наши тяжкие!".

Между тем наконец начало светать, если скучную сереющую тьму за окном можно считать рассветом. Правитель очнулся от тревожных дум и велел страже позвать к нему главу администрации Сергея Борисовича. Спустя малое время шаркающей деревянной походкой явился всегда готовый к служению генерал-адъютант Сергей Борисович, и Владимир Владимирович сразу задал ему вопрос: "Как там мои друзья из оппозиции? Что делают, что замышляют?". "Называют тебя царем Иродом и желают маршировать с портретами членов Федерального Собрания", — по-военному четко отрапортовал глава администрации. "Что? Они с ума посходили?", — поинтересовался Владимир Владимирович. "Ну, вот, они имеют в виду евангельскую историю про царя Ирода, это такая аллегория", — начал объяснять Сергей Борисович. "Тьфу ты, Господи! — опять начал раздражаться Владимир Владимирович. — Я не об Ироде спрашиваю, а про портреты. Они что, решили изобразить первомайскую демонстрацию трудящихся?". "Почему первомайскую? Мероприятие оппозиции намечено на январь — или на конец декабря по старому стилю", — не понял глава администрации. "Черт, упаришься с вами. Да понимаешь ли ты, что с портретами членов партии и правительства только 1 мая и 7 ноября на демонстрации ходили и только при советской власти. Вот я и спрашиваю, они там совсем рехнулись или как?" — объяснил национальный лидер. "Ну, это у них такая аллегория…", — опять начал Сергей Борисович. "Я не про аллегорию, — терпеливо продолжал разъяснять Владимир Владимирович, — а про детали политического оргмероприятия, которые ты по должности обязан знать. Сколько портретов?". "По штатной совокупной численности обеих палат Федерального Собрания и высшего руководства Российской Федерации — около шестисот". — "И как ты на месте организаторов распределил бы их среди портретоносцев? Как проконтролировал порядок несения? Что стал бы делать с портретами по окончании мероприятия?". "Не могу знать, — признался Сергей Борисович. — Да и они ведь тоже не знают! Борис Ефимович соврал попусту, а они теперь сами голову ломают!".

"Нет, так не годится, — включился в беседу первый заместитель Сергея Борисовича Вячеслав Викторович, — Борис Ефимович пусть не знает, но мы должны знать". "Помилуй, Вячеслав Викторович, — взмолился глава администрации, — Увольте старика. Или ты не знаешь, что Борис Ефимович знатный мельник, две мельницы у него на море, на окияне, одна мелет вздор, другая чепуху.

Сбрехнул, как всегда, и что же нам-то голову ломать!". "Гм! — таинственно заметил Владимир Владимирович, — Так он выходит на море, на окияне не только серфингом занимается?". В кремлевских покоях настало многозначительное молчание.

Прервал его Сергей Борисович: "Я так мыслю, что они намерены изобразить аллегорию, — бывает так, что какое-то слово некстати привяжется и приплетается к языку, хоть ты что с ним делай, так у главы администрации получилось с ученым словом "аллегория", — Аллегорию парада Победы. Стало быть, кульминацией мероприятия будет бросание поверженных штандартов, то есть портретов к подножию…", — тут Сергей Борисович задумался. "Мавзолея? — зловещим голосом поинтересовался Владимир Владимирович, — И кто же разрешил маршировать по Красной площади?". "Никак нет, — заверил Сергей Борисович, — Красная площадь под полным контролем, марш проходит в другом месте. Тут другая проблема: Борис Ефимович настаивает на том, что нужно торжественно нести портреты депутатов, а другие организаторы настаивают на том, что нужно торжественно нести портреты жертв режима. Боюсь, они сами запутаются в том, где какие штандарты, и получится, — тут к нему опять привязалась аллегория, но мужественным усилием воли он ее подавил, — и получится вампука".

"Вампука — это можно, национальный вид спорта", — философически подвел итоги совещания Владимир Владимирович, и тут вдруг вбежал взволнованный министр культуры Владимир Ростиславович с криками: "Едут! Едут!". "Что с тобой, Владимир Ростиславович, кто едет?", — спросил взволнованный Вячеслав Викторович, опасаясь, как бы оппозиционеры все-таки не прорвались на Красную площадь и не устроили мероприятие с разнокалиберными штандартами. "Зарубежные артисты едут! Литерный уже проследовал Кубинку!", — отдышавшись, сообщил запыхавшийся министр культуры. "Что же мы сидим? Скорее отправляемся встречать артистов", — милостиво повелеть соизволил Владимир Владимирович, и все отправились на станцию Белорусско-Балтийской железной дороги.

Приближение поезда все более и более обозначалось движением приготовлений на станции, беганьем артельщиков, появлением жандармов и служащих и подъездом встречающих. Сквозь морозный пар виднелись рабочие в полушубках, в мягких валеных сапогах, переходившие через рельсы загибающихся путей. Вдали уже свистел паровоз. Через несколько минут платформа задрожала, и, пыхая сбиваемым книзу от мороза паром, прокатился паровоз, украшенный портретом Владимира Владимировича и девизом "Родина зовет!". Вслед за локомотивом с медленно и мерно нагибающимся и растягивающимся рычагом среднего колеса и с кланяющимся, обвязанным, заиндевелым машинистом стали зеркальной стеной проходить вагоны сплошь первого класса. "Артист Депардье в этом отделении", — сказал молодцеватый кондуктор, подходя к Владимиру Владимировичу.

"Что ж он не идет к нам? Я любопытством крайним подстрекаем увидеть знаменитого артиста", — с любезной улыбкой поинтересовался Владимир Владимирович. "Так что осмелюсь доложить, не вполне исправен", — отрапортовал кондуктор, но в этот момент послышались шаги людей, несущих что-то тяжелое, и из отворенной двери вагона два железнодорожника вынесли артиста, мычащего что-то невнятное, но радостное. Бодрящий морозный воздух в сочетании с присутствием первого лица произвели на артиста электрическое действие — к нему враз вернулись бодрость и прямохождение.

"Шарме де фер вотр конессанс. Коман са ва?", — с элегантным прононсом обратился к дорогому гостю Владимир Владимирович. "Ай люли, сэ тре жоли!", — отвечал знаменитый артист и бросился его обнимать. Тем временем из вагонов вышли Джина Лоллобриджида, Софи Лорен, Мирей Матвей и другие знаменитые артисты, также оптировавшиеся в российское подданство. Под началом Депардье они с подъемом запели: "Amour sacré de la Russie, // Conduis, soutiens nos bras vengeurs // Liberté, Liberté chérie, //

Combats avec tes défenseurs!". Им слаженно отвечал хор сотрудников кремлевской администрации: "Tremblez, tyrans et vous perfides // L'opprobre de tous les partis, // Tremblez! vos projets parricides // Vont enfin recevoir leurs prix!".

Затем два полухора слились в едином напеве, сопровождаемом паровозными гудками. Звонили рождественские колокола.