«Русский дух» в Украине, безусловно, еще есть, а вот собственно Русью тут давно не пахнет»

Письма русскому другу: восточная Украина.

Мой родной город — Кривой Рог, столица Кривбасса. Это как Донбасс, только с другой стороны Днепра, ближе к центру. Они копают уголь, мы — железную руду, у них смог черный, а у нас рыжий. Очень красивые закаты в Кривом Роге, когда дымка из окиси железа и заходящее солнце красят облака в нежно-рубиновый цвет. Мы копаем железо, обогащаем железо, выплавляем железо, прокатываем железо и продаем его. Если кто не знает, главная статья украинского экспорта — металлургия.

Проселочные дороги посыпаны рудным гравием и от этого красные, с фиолетовым оттенком. В осенних красных лужах отражается красное небо. Еженедельное гудение сирены на окраинах, — она предупреждает о плановых взрывах в карьерах. Вертикали домов, горизонтали теплотрасс, почти 700 тысяч населения. Короче, нормальный такой, крупный советский рабочий город. При царице заложена почтовая станция, при СССР строился и разрастался. На 90% русскоязычный.

По национальным окраинам бывшей империи разбросано много таких индустриальных центров. Они одинаковые от Казахстана до Молдавии, местный колорит можно обнаружить разве что в циклопических соцреалистичных мозаиках, оживляющих плоскую архитектуру. У нас это монументальные девушки в монументальных украинских венках, с могучими колосьями и искуственными спутниками Земли.

РУССКИЙ ВОПРОС

Особенность и главный парадокс русского имперского характера состоит в том, что русские, завоевывая чужие земли, всегда этого как бы стеснялись. Если европейскому рыцарю похвально отправиться в дальние страны и там совершить подвиги, то русскому витязю пристало проливать кровь на русской земле, защищая ее от пришельцев.

Позиция обороны, кроме чувства безусловной правоты, дает ощущение почти мистической непобедимости. Все, начиная с поляков ХVII века и кончая немцами в XX приходят, добираются до Москвы, вязнут, получают по зубам и катятся назад. Когда Россия стремительно росла во все стороны, распласталась на половину Евразии и даже прихватила кусок Северной Америки, главное событие этого блестящего имперского периода, до сих пор переживаемое русскими острее прочих, — не фантастические завоевания, не покорения экзотических народов, а оборонительная война против Наполеона.

Как писал Пушкин в патриотическом порыве: «...Иль мало нас? Иль от Перми и до Тавриды, от финских хладных скал до пламенной Колхиды, от потрясенного Кремля до стен недвижного Китая, стальной щетиною сверкая, не встанет русская земля?..» Встанет, и никуда не пойдет. Будет, как здесь принято, насмерть стоять. Поэтому, вступая в геополитическую борьбу за Украину, русским принципиально, критически необходимо сначала доказать, что Украина — исконно-русская земля. А завоевание и контроль ее — не завоевание вовсе, а защита. Да и не Украина это никакая, а самая что ни есть Малороссия.

Теоретически все грамотно. Язык объявить диалектом, уже хорошо внедренный концепт «братского народа» заменить на «ветвь единого народа», несогласных назвать галичанами — теоретически все не трудно, тем более, работа в этом направлении ведется давно. А практически — на прошлых выборах партия «Русский Блок» набрала 0,31%. И это еще неплохой результат, новейшая украинская история помнит тьму подобных организаций; едва вспухнув на политическом горизонте, все они сдувались с тихим пшиком, не зависимо от вложенных фондов и усилий. Не приживается толком русский национализм в Украине.

Вообще, если на чистоту, национализм — это не идеология, и тем более не, прости Господи, политическая программа. Национализм — это осознанное переживания Родины в себе. Это живое чувство иррациональной, почти мистической связи с землей, из которой ты родился, и ревнивая любовь к ней. Не может быть российского национализма. Россия — не Русь. Русь — это березки, золоченые купола, кремль, деревянные избы, квас, баня, водка. Русь — это нежная грусть, которая охватывает русского парня, когда он присел отдохнуть где-то на холме в Подмосковье, и услышал перезвон колоколов.

Так вот, трудно даже передать, насколько далека вся эта пастораль от реальности Донбасса и Кривбасса (за исключением, пожалуй, водки). Юмор фофудьи — это юмор сочетания несочетаемого. В Донецке есть такая карликовая пророссийская организация — «Донбасская Русь», и мне она симпатична тем, что может быть символом безнадежной фофудьи уже благодаря одному названию. «Донбасская Русь» — это ядренее православного коммунизма.

Пусть ни для кого не будет секретом — «русский дух» в Украине безусловно еще есть, а вот собственно Русью тут давно не пахнет. Осталось всего два города, в которых незримо, но явно присутствует Россия (подчеркиваю — не «Русь», а именно Россия) — этоСевастополь и Одесса. Здесь еще слышится голос великой русской истории, имперской истории, без азиатчины и есенинской грусти. А вот касательно остальной Украины, которую принято записывать в «русскую»...

Нашим российским друзьям трудно понять, насколько жителям украинского юго-востока чужда и далека современная российская реальность, а также все ее символы: триколоры, двуглавые орлы, двуединые президенты и прочее. Все это появилось одновременно с желто-синими трезубцами, появилось не у нас, произошло не с нами, не касалось и не касается нас двадцать лет, и, судя по периодическим новостям из-за северо-восточной границы, мы от этого не много и потеряли. Безусловно, юго-восток осознает себя отдельным регионом, — но при чем тут триколоры? Если глядеть издалека и под определенным ракурсом, нежелание говорить по-украински можно принять за русское национальное самосознание. Но это ошибка.

СОВЕТСКИЙ ВОПРОС

Вообще, национальная тема на юго-востоке толком не звучала никогда. Изначально вся эта местность носила говорящее имя «Дикое Поле», и была самой западной частью так называемой Великой Степи. Украинцы создали здесь не национальное государство, а военный орден. Русские тут строили империю, большевики — «новую историческую общность». Если кто и создавал полноценные национальные структуры, то это, пожалуй, евреи, за что бывали регулярно биты.

Местные компактные поселения немцев, греков, сербов практически растворились в горниле двадцатого века.

Юго-восток приобрел свое нынешнее лицо при СССР, в 60-е, эпоху великих строек — люди срывались с мест, со всех концов империи ехали работать на только что построенные зэками комбинаты. Селились в бараках, общежитиях, малосемейках, быстро получали квартиры в бетонных панельных многоэтажках и оседали, спресованные в одну интернациональную массу, подведенную под русский знаменатель. И флаг над всем этим реял красный.

На прошлых выборах юго-восток голосовал за «Регионы» и коммунистов. Особенно всех удивили коммунисты — они набрали 13,18%, хотя из года в год им пророчат политическую смерть. Их неожиданный взлет объясняется феноменом украинских националистов из «Свободы», которые вдруг громко заявили о себе, вызвав на юго-востоке ответную реакцию.

Идеи марксизма-ленинизма местному населению бесконечно далеки (как, собственно, и все прочие общественно-политические идеи). Просто кроме советской идентичности, здесь, по сути, никакой другой и нет. Историческая память состоит из победы во Второй мировой, Юры Гагарина и «холодной войны». Глубже никто не копает, потому что уже на уровне гражданской начинается каша из петлюровцев, махновцев, деникинцев, — первобытный хаос, не за что ухватиться. Когда-то на этих землях собиралась возникнуть Донецко-Криворожская советская Республика — пролетарская, революционная, но на начало двадцатого века сознательных русскоязычных рабочих в степях Украины было слишком мало, чтобы отстоять собственную государственность. А когда стало много — смысл в ней потерялся.

СССР прогнил и рухнул. НАТО принесло МакДональдсы и интернет. Люди голосуют за коммунистов, прекрасно понимая, что никто никакого коммунизма строить не собирается. Усредненная политическая позиция здесь выглядит так: не заставляйте нас учить украинский язык. Не прославляйте бандеровцев. Не пускайте сюда НАТО. Оставьте нас в покое.

Когда СССР развалился, и на швах бывшей империи загремела стрельба, образовалось Приднестровье, — Приднестровская Молдавская Республика. Приднестровье — духовный близнец украинского юго-востока, и вообще всех промышленных регионов, построенных при СССР в национальных окраинах. Если бы внутренний украинский раскол, о котором столько говорят последнее время, заискрил в начале 90-х, юго-восточная Украина могла стать еще одним Приднестровьем. Сейчас оно формально независимо, потребляет российскую военную и финансовую помощь, присягает советскому флагу и гербу, руководится местной мафией, развешивает на улицах огромные портреты Владимира Путина, заявляет о готовности стать очередным субъектом Российской Федерации, но не особо к этому стремится. Однако, Донбасс и Кривбасс не пошли этим путем, потому что здесь не Молдавия, а Украина.

УКРАИНСКИЙ ВОПРОС

Царские административные словечки типа «Малороссия» и «Новороссия», которыми полюбили жонглировать кухонные геополитики, мне всегда казались сомнительными хотя бы потому, что в богатейшем украинском фольклоре они ни разу не встречаются. Слово «Украина», в общем, тоже — о ней здесь широко заговорили уже в ХХ веке, а до того самосознание местных жителей было не столько национальным, сколько кастовым. (Едва не каждая вторая народная песня — о том, как молодая дивчина сохнет по козаку. Иногда впечатление складывается, будто местных крестьян или кузнецов женщины вообще не любили.)

До ХХ века русскоязычные города были островками в украинском море. Потом пришла волна индустриализации, потом Голодомор, потом мировая война, потом еще одна индустриализация — и ландшафт изменился полностью.

Бросая село и переезжая на работу в город, украинцырусифицировались, одновременно всё вокруг украинизируя. В местный русский язык накрепко въелась фрикативная «г», а также некоторые словечки, типа «муляка» или «буряк». Двуязычие родило знаменитый «суржик», а также полное равнодушие к тому, какое окончание у твоей фамилии — «ко» или «ов». Верите или нет, но до того, как я впервые вернулся домой из университета, я толком не осознавал, что мои родители говорят на разных языках. Мать у меня с Урала, отец — из села Савро, что в Днепропетровской области. Все как у людей, в общем.

Россиянам трудно понять, что «смешной» украинский язык для нас звучит вполне нормально. Нет, он все еще воспринимается как «низкий жанр», с украинским переводом отлично смотряться мульфильмы и комедии. Это все еще язык села, — людей с высшим образованием, говорящих в быту по-украински, на юго-востоке пальцами пересчитать. Но. Все течет, все меняется. За двадцать лет независимости мы видели даже «Титаник» на украинском, и ничего, не ржали. А вот чего россияне не поймут вовсе — их московский выговор нам буквально режет по ушам. ...Кстати, знаете анекдот про то, как москали наше пыво называют?..

• Самый тонкий момент внутренней украинской геополитики — это наши отношения с западными украинцами. Если кухонный российский анализ не врет, где-то между нами и ними вот-вот начнется кровавая югославия из-за культурной несовместимости.

Надо понимать: сто пятьдесят лет их столицей была австрийская Вена. У них другая природа, другие отношения между собой, другое чувство эстетики. На неподготовленного криворожанина вид вечернего Львова или Черновцов может подействовать, как удар веслом по затылку. В крохотных селах Прикарпатья я видел художественные цветники и постриженные газоны.

Я жил в селе на Буковине (официально — самом бедном регионе Украины), сплошь состоящем из двухэтажных коттеджей. Местные жители — наследственные строители, к свадьбе очередных родственников стараются отгрохать молодоженам особняк, хоть на полкирпича выше соседского. Я видел замки, настоящие украинские замки. И я, хорошо подумав, решил, что не собираюсь против всего этого воевать. Более того — я хочу, чтобы ухоженные села, равно как красивые города, и даже древние замки (большая часть которых была построена не украинцами, а для защиты от украинцев) были частью моей истории.

Дмитрий Резниченко, опубликовано в reznichenko_d's journal