«Кругом шашнадцать»

Говаривала моя бабушка, когда проблемы и «косяки» всяческие облепляли семью нашу, как… Так, что и не знать, за какой конец, за какую ниточку тянуть-распутывать, тогда она вздыхала и: «И-их, милаи! Надоть жить», – и жили, и, глядишь, что-то распутывалось, к чему-то приживались, но жизнь, главное, жизнь продолжалась.

Моя страна оказалась в том самом бабушкином положении – «кругом шашнадцать»: пенсии, армия, менты-полицаи, дороги, казнокрады, нацики, кавказцы, врачи, учителя, пьянство, наркота, школьники, студенты… Можно еще продолжать, но зачем? Мы вздыхали и говорили себе «Что делать? Надоть жить». Как бабушка моя. Проблемы и косяки множились, старые уходили в незаметность, просто скрываясь за новыми, но «надоть жить».

Так и жили бы, скользили себе, но закон этот про детишек, и приговорка: «Надоть жить дальше», – вдруг больше не звучит, не спасает жить дальше. Власть наша законом этим указала нам, что мы все-все, дорогие россияне, по существу говно, мусор, что мы все также беспомощны, как эти несчастные дети, все вместе беспомощны. Именно все вместе: когда власть решит принять закон и сказать нам, что все левши должны будут носить в носу «цаки», она уверена, что мы проглотим, раз большинство из нас – правши, левшам просто не повезло, как детям этим, которых мы сперва выкинули, а потом позволили власти положить их на стол для торговли за себя родную: оказалось, ей больше нечего предложить, кроме жизни увечных детей.

«Детским» законом власть провела межу меж собою и обществом, всеми нами, отделилась от нас и объявила публично о нашем ничтожестве, заявила, что с этой минуты Россия – это только она, и в ссылках на нас она больше не нуждается, потому что мы все – никто и ничто. Нам позволено выражаться печатно и непечатно до поры, пока власть это будет больше забавлять, чем раздражать. Правового общества из нас не получилось: свобода по общему для всех закону показалась слишком трудна и непонятна, да и зачем нам мечтать в начальники, когда там законом подтереться нельзя. Нет, мы продолжали мнить себя обществом моральным, которое по поводу справедливости, добра и зла имеет правильное мнение и потому право судить и осуждать отдельных за неподобающее поведение, пусть не по закону, но по справедливости, как девушек из Pussy.

Иллюзией это было или нет, теперь не важно, поскольку в прошлом уже, когда законом о детках власть утвердила, что она и только она определяет нам справедливое и несправедливое, добро и зло, честь и бесчестье… Наше дело подчиниться и постараться получить удовольствие. И она никак не сомневается, что в силах нас заставить, в силах, значит и в праве. И что мы ей на это?

С одной стороны, вроде бы можем показать власти большую дулю и запретить вовсе что-то за нас говорить и делать без нашего ведома. По крайней мере, всерьез. Только она теперь себе постановила, что мы ни к чему не способны, кроме гундеть на нее и ждать от нее же подачек, потому «тьфу!» на нас. И мы непременно выберем то, которое «с другой стороны», то есть расслабиться и получить удовольствие. Вдруг некоторым повезет. У депутатов сложилось, и мы привыкнем: хоть кажется нам – не по-человечески это, не по-людски, а привыкнем и дальше станем твердить: «Надоть жить…»

Какую сторону мы выбрали, выяснится скоро. Говорят, «крот истории роет неспешно», но тут вдруг он сильно ускорился, прибавил ходу и вытолкал нас на развилку, где направо пойдешь, покой потеряешь, налево – честь.

Кстати о детках. В прошлом веке две войны принудили сотни тысяч детей из разрушенных наших домов уйти на волю, чтоб умереть. Их подбирало государство и помещало в свои дома. Мы не мешали – нам бы самим выжить. Теперь без войны сотни тысяч наших деток из остывших и постылых домов снова уходят на волю, чтобы умереть. Их снова подбирает государство, и мы ему позволяем, потому нам без них проще, свободней. Нас много, говорят, даже талантливых, умных и деятельных среди нас много, достаточно много, чтобы отнять несчастных наших деток у государства, чтобы обществом определять способы их обиходить в людей, таких людей, которые за свою судьбу смогут решать сами.