Любить baba и жалеть mouzhichok

Любите ли вы людей?

Нет, серьёзно? И как часто?

По-русски, как известно, любить – значит жалеть, а жалеть – значит любить. Именно поэтому европейский человек (по замечанию рано утонувшего литкритика Валериана Майкова), влюбившись, напевает, а русский человек – напивается. (У Майкова было чуть по-другому, но нельзя же пропадать такому первосортному каламбуру.)

У Майкова было так: европейская девушка, полюбив, поёт и смеётся, а русская – плачет.

Почему же плачет она? Потому что ей жалко. Жалко от слова «сострадание», а не от слова «жадность». Любить – значит сострадать. А сорадоваться и без любви можно.

Полюбить – значит взвалить на себя чьи-то беды. Разделить с кем-то его недостатки. «Фрейнд ин нид из фрейнд индид» (тьфу, как комок фарша сырого выплюнул). «Жалеет – значит любит», по-нашему.

А любовь без сострадания – это похоть. Она тоже бывает соединяющей силой. И очень мощной. Ничего тут такого. А что? Но всё же мы предпочитаем, чтобы наших детей, когда они вырастут, любили сострадательной любовью, а не сои… соединительной. Или вы нет?..

Не за достоинства любили – а вопреки недостаткам. Не потому что у детей нет достоинств. А потому что надёжнее так. Спокойнее. Нам. Умереть. Перепоручив наших выросших детей другим людям.

* * *

Это было, так сказать, методологическое вступление. Чтобы попытаться объяснить (самому себе), почему я так взъелся на одного человека. Этот человек (известный публицист, не такой, как те, кто выступают по телевизору, но раз в пять-шесть известнее меня, и это больше всего бесит), - так вот, этот человек очень любит Россию, певца Боба Дилана и русских женщин.

О любви к русским женщинам он часто пишет в своих блогах, о любви к России – в статьях. Русские женщины ему нравятся как идея. Идея эта большегруда, несуетлива и, что ценно, не весьма проворна умом. Конечно, всё это бывает у любых женщин, но мой герой, не забываем, любит Россию. Ну не расчудесный ли человек?

Не пойму, что же меня в нём так раздражает?

И вот недавно этот замечательный человек написал: "Русский народный менталитет - если переложить на Америку - очень похож на, скажем так, афроамериканский. Белые нравы там - совсем другие. А Гарлем - это и есть Россия".

Прочтя эти его слова, я испытал что-то вроде восторга. Сколько там в этом сравнении всего спрессовано!

Во-первых, «Хижина дяди Тома». Всякий приличный человек, начиная с середины XIX века, начинался с чтения этой хижины. С приучения себя к мысли, что негры – это тоже такие люди. Великая мысль!.. Примерно в то же время (но чуть раньше) Диккенс в Англии писал, что «тоже люди» – нищие, воры и проститутки, а в России для этой цели сгодился… правильно, мужичок.

А это уже во-вторых. Веранда, самовар, кресло-качалка с пледом, томик Chekhov и Dostoevsky выскользнул из руки, неоконченная пьеса для механического пианино, томленья – и мятая эспаньолка утром: как жил? зачем жил?.. Всё лучшее, что есть в русском интеллигенте и называется «жалеть mouzhichok».

Долгое время интеллигенции у нас не было. После революции её «уплотнили», и она зачахла - трудно быть конюхом, если лошадь поселили в твоей квартире. Чтобы печься об угнетённых, самому быть угнетаемым нежелательно. Мы даже и забыли, что «быть русским интеллигентом» означало когда-то «быть совестливым», а «быть совестливым» означало прежде всего «жалеть mouzhichok».

Советская и постсоветская интеллигенция любит (и особенно жалеет) только себя, этим и примечательна. Однако, чтобы начать подъём, нужно оттолкнуться от дна. И вот мой герой-публицист это сделал. Ну почти. По крайней мере, он интуитивно вспомнил, нащупал генезис «мысли народной». В русской литературе она была тем, что сегодня мы называем «толерантность» и ужасно не любим. А тогда это было круто.

Могут ли соотечественники быть объектом толерантности? Ещё бы. Мои соседи, например, громко слушают музыку. Но должна ли эта толерантность становиться предметом рефлексии? Вам приходило в голову порассуждать о том, как несносны бывают дети (у меня дети – прямо как в рекламе – первый и последний окончательный аргумент, да), но вы их всё равно любите? «Люблю детей, но странною любовью!» Да просто: «Люблю детей, но». Как-то странно. «Но» или «не»?..

Мы или любим – или рассуждаем. Не случайно девяносто девять процентов объяснений в любви между мужчиной и женщиной относятся к периоду ухаживаний, когда оба ещё не до конца уверены в этом. Или не уверены вовсе, но рассчитывают с помощью признаний чего-то добиться. Порою – от себя. Порою – любви.

Объявленная любовь к своему народу раздражает сильнее объявленной нелюбви.

Хаму не предъявишь упрёк в неделикатности, а вот отсутствие такта у обычного человека часто ранит сильнее, чем просто хамство.

"Да в чём же вы увидели нашу нескромность? – не вытерпела Валя . – В чём она выразилась-то ?" (с) Шукшин, рассказ «Срезал».

Давайте попробуем разобраться.

Жалеть гарлемский mouzhichok - означает немножко его бояться. Гарлемский негр криминогенен, да, но ведь как он страдал, как страдал! И какие красивые у него спиричуэлсы, какой Сид Вишес... Ой, нет. Сидней Бише... Если бы мы не побаивались mouzhichok, мы бы его и не жалели.

Жалость к mouzhichok - это своего рода Стокгольмский синдром. Мы же всё-таки понимаем, что наши гувернантка и эспаньолка, наш Борис Леонидович Пастернак и наш Роберт Аллен Циммерман (Дилан) благодаря эксплуатации mouzhichok нам доступны. По закону сохранения так положено. Чтобы в одном месте прибавилось, нужно, чтобы в другом месте убавилось. Именно таким образом – дремучестью своею – неразумный мужичок свой неосознанный вклад в культуру вносит. Грубо говоря, кабы Пастернак хлеб сеял (тростник рубил), но до Роберта Циммермана ему бы было?

Эта жалость происходит от боязни и чувства вины. Так было у сознательных американцев с неграми, у сознательных англичан – с бедными, а у сознательных русских – с «низшими сословиями». Восстав, низшие сословия избавили сознательного русского от чувства вины и заодно лишили сознания.

Следующий момент. Mouzhichok, чтобы его жалеть, должен быть чуть-чуть тебе чужеродным. Далёкое всегда жалеть легче, чем близкое. Бедного гастарбайтера жалеть легче, чем своего Ваньку. Не потому что Ванька «пьёт, ворует и не любит работать». Равшан бывает тоже не ангел. Просто гастарбайтер – это что-то вроде зверушки. Зверушку жалко всегда. Человек обычно «виноват сам».

И это ещё одна причина, почему для уроков сострадания использовались столь экзотичные и удалённые от обучаемого объекты: негры с плантаций, дети-сироты, нищие и калеки. Того, кто больше на тебя похож, действительно труднее жалеть. Меньше эмоций, но больше сил требует.

Инородство по отношению к прежнему мужичку достигалось с помощью иностранных языков, заграничного платья и письменности. (Поскольку для облагораживающей жалости необходима дистанция, жалеть мужичка удобнее всего письменно. Письменная культура – это такое надёжное место, в которое он не вторгнется. Не случайно самые известные жалельщики-любители мужчика – Радищев, Некрасов, Толстой… Люди, культурно и имущественно состоятельные. Снисходящие.

Чехов, кстати, мужичков не жалел. Он строил для них школу (а они воровали стройматериалы) и бесплатно лечил, но в рассказах был с ними жесток. Не потому ли, что сам был «из простых»? А вот граф Толстой – тот жалел и постоянно воспитывал. Бывало, станет на крыльце дома и раздаёт крестьянам копеечки. Но так просто не даст, обязательно расспросит, зачем нужна. Если бизнес-план негодный, он не даст... Ну, это тоже закономерно. Не умея обустроить свою жизнь, очень хорошо обустраиваешь жизнь других. Посторонним проще советовать. Чужих жён легче терпеть, чем собственную. Мужичка Лев Николаевич любил так, что даже мяса кушать не мог, а жена от этого плакала, тайком ему мясной бульончик варила.

Так что мой герой – тот самый замечательный публицист, разделяя и доводя до совершенства в своих статьях многие аспекты учения Льва Толстого (непротивление злу насилием, путь ко Христу – через сердце, а не через Церковь, и так далее) имеет даже и одно преимущество. Он не женат.

Кстати говоря, некстати подумалось: а нет ли уж прямой связи между опасливой заботой о мужичке (как бы не нахулиганил чего) и слабостью к русской бабе?..

На самом-то деле мужичка-то в уравнении не надо. Бабы вполне достаточно. Но – мы же культурные люди? Читали «Золотую ветвь» Фрейзера? Там, если в двух словах, речь о том, что культура существует затем, чтобы придавать пристойный и безопасный вид нашим непристойным и небезопасным инстинктам, таким как страсть к обладанию.

Вы, скажем, не встречали антисемитов, питающих слабость к еврейкам? Я встречал. И ещё больше – неантисемитов, питающих ту же слабость. Впору задуматься, за что и почему те неантисмеиты любили и жалели еврейский народ…

Совершенно новыми красками заиграл теперь для меня афоризм Довлатова «любить публично – скотство». И любить, и жалеть, и просто терпеть – публично. Это сродни «эротическим сценам» в кино и литературе. Всегда лучше, когда их там нет. Всегда. Мне даже скульптура Родена «Вечная весна» кажется апофеозом пошлости. Ну ладно бы ещё просто «Поцелуй» называлась. Но весна-то тут причём, да ещё вечная?

Там с нею непросто всё ...

Лев Пирогов