Что не так в нашей школе

Профессор Поливанова о классах, возрасте и вахтовом методе образования

Что не так в нашей школе Образование,Реформа образования,Вокруг идеологии,Долгосрочные прогнозы,Россия

Учитель и ученик  

Ломается сегодня вся эта иерархичная система: выучи, выучи, выучи, а я потом приду проверю. Сегодня какой-нибудь ребенок в интернете прочитал больше, чем учительница эта знает. А она ничего за плечами не имеет, кроме педвуза.

Идеальный класс  

Во-первых, кабинеты в школе должны быть разные: класс-лаборатория, класс-музей, класс-библиотека. В одном кабинете мы что-нибудь взрываем, и там должны быть следы взрыва. В другом классе мы пишем диктанты, и он, наверное, должен быть организован как обычный класс: для того чтобы никто не списывал, все сидят за отдельными партами. В третьем классе мы что-нибудь строим, и там есть ковер, на котором «Лего» рассыпан. А у нас все классы выглядят одинаково. Ну нельзя математику и, например, химию преподавать в одинаковом пространстве!

Эрозия возраста  

Раньше у нас все было понятно, все роли и статусы были расписаны. А теперь… Вот я перед вами сижу, и во мне смешано столько социальных ролей, причем неоднозначных. Когда по телефону записываюсь в парикмахерскую, меня спрашивают: «Как вас зовут?» — и что я должна бы ответить: «Катерина Николаевна, профессор, доктор наук?» Я говорю: «Катерина». Мне отвечают: «Катенька, мы вас записали». Это очень трогательно, но это расползание социальных рамок. Я уже не знаю, кто я для своих студентов, для своей семьи. Все расползлось, все креолизировано. Я раньше, встречая восемнадцатилетнего юнца, знала, как к нему обратиться, что ему сказать, например чтобы он не писал в лифте, извините.

А сегодня я смотрю, на какой машине он ездит, — и, глядишь, он мне начнет советы давать. То есть я должна всякий раз заново выстроить коммуникацию, которая раньше строилась автоматически.

Будущее

Метафора будущности была связана с детьми. А сегодня с детьми связана лишь ностальгия: мол, я тоже была невинна и глупа когда-то. Традиционное сообщество должно воспроизводиться. Раньше ребенок жил той же жизнью, что и взрослый, только с лагом в двадцать или тридцать лет. Тогда все понятно, можно бесконечно давать советы, потому что я уже прожила этот отрезок жизни, а он только в него вступает. Сейчас я ему ничего сказать не могу, потому что он живет в другой жизни. И никакого моего продолжения в этом смысле нет, бессмертия нет — я ухожу навсегда.

Разговор   

Я сейчас ужасную вещь скажу: надо быть честным. Вот с вами сейчас разговариваю и совсем не собираюсь вас воспитывать: вы же взрослые. Поэтому говорю то, что думаю, путаюсь, делаю оговорки, подыскиваю слова, произношу какие-то резкие вещи, честно признаюсь в своей субъективности и неуверенности. Вот так же надо разговаривать с ребенком. Ему интересен живой человек. Он в своем сверстнике видит живого человека, а в родителе или учителе не видит. Они из людей превращаются в свод правил. Ребенок не хочет этого слушать, он начинает провоцировать. У меня соседи — очень хорошая семья, вся такая правильная. И вдруг их четырнадцатилетний сын за вечерним чаем спрашивает: «Мама, какие сигареты ты мне порекомендуешь курить — лайт или обычные?» Понятно, что мама подавилась чаем, папа хватается за сердце. Но ведь он провоцирует: «Посмотрите, вы — взрослые, вам все понятно, а мне ничего не понятно. Поговорите со мной, пожалуйста, как с живым человеком!»