Прозрение

       «Черт возьми!».

      С этой нелепой мысли, нелепость которой Виктор Дмитриевич понял под вечер, началось его утро.

     Вечером предшествующего дня, ложась спать, Виктор Дмитриевич, бывший военный и сейчас, как называет его жена, когда они ссорятся, "пенсионер, эгоист и бывший полковник", во как, сразу три определения, думал, что следующий день пройдет, как всегда обычно.

     Как выглядит Виктор Дмитриевич? Это не важно, потому что о человеке стоит судить не по его внешности, хотя и внешность во многом не мало важна, а по его поступкам.

   А поступки Виктора Дмитриевича оказались в этот день как бы странными, не понятными и прояснились, когда он вечером стоял на балконе и смотрел, как солнце закатывалось за горизонт.

   Утром Виктора Дмитриевича от сна оторвала жена.

   Видимо, кто-то подумает о чем-то другом, но это будет ошибкой.

   Виктор Дмитриевич не любит, когда прерывают его сон потому, что уснуть ему крепко редко когда удается.

   Его сны подорвала война.

- Заболела внучка, - сказала жена. - Я сегодня не могу остаться дома. Совещание. Придется тебе целый день побыть с ней.

   После этих слов и мелькнула у Виктора Дмитриевича мысль: «Черт возьми».

-  Позвони сыну и невестке, - сказал он. - Пусть возьмут к себе. Я же не справлюсь с ней.

   Жена посмотрела на компьютер. Виктор Дмитриевич уловил ее взгляд.

- Да компьютер не при чем, - сорвался он.

- Конечно, не при чем. Ты же не целый день сидишь за ним. Иногда отдыхаешь на диване.

  Слова жены Виктор Дмитриевич оспаривать не стал.

- Я звонила им. Они на работе.

- А, может быть, это….

   Что хотел добиться Виктор Дмитриевич, понятно, но дверь захлопнулась.

   Он остался один с внучкой.

   После ухода жены Виктор Дмитриевич захватив пачку сигарет, направился на балкон, но, когда он хотел открыть балконную дверь, раздался голос.

- Деда!

  Виктор Дмитриевич часто вздрагивает от криков. Порой и от собственного во сне.

  В этот раз он так вздрогнул, что пачка сигарет хрустнула в руках и вылетела в мусорное ведро.    Он спохватился и хотел достать, но махнул рукой.

  Доставать было нечего.

  Виктор Дмитриевич слышит голос внучки, но не двигается с места; смотрит на мусорное ведро и вспоминает.

    Вообще он не любит вспоминать, но воспоминания сами приходят к нему, и он ничего не может сделать.

    Встреча для Громова и Виктора оказалась неожиданной. Не думали встретиться. Виктора выдернули из Австрии. Громова из Германии. И послали на «прогулку».

    Было одно местечко возле океана.

  - Что примечательного в Германии? – спросил Виктор.

  - Одни шишки.                           

  - А что за шишки?

    Первый раз это было в Восточной Германии. Когда начинались совместные германо - советские военные учения, то передвижение их отслеживали американская, английская и французская миссии. Так было и в тот раз. Громов пытался отсечь американцев от наблюдения за передвижением войск. Машина американцев свернула в узенькую улочку. Громов за ней. Вместо улочки оказался крестьянский двор. Американцы объехали Громова и заблокировали выход. Из машины вышли трое с железными прутьями. Подойдя к машине, они поманили Громова пальцами и помахали железками. Была дилемма. Не вылезешь, разнесут машину. Вылезешь, разнесут тебя. Свобода выбора закончилась тем, что машина осталась целой. Американцы утащили одного своего. Громову пришлось тащиться самому.

 - Это были мелочи, - сказал Громов.

   Из этих мелочей и складывалась зачастую его работа в странах и пребывание в реанимации.

   Вечером Громов и Виктор сидели на берегу, слушали легкий шум океана и смотрели, как солнце проваливается за горизонт.

- А солнце катится к нам домой. Закат, - сказал Виктор и спросил. - Как думаешь, Гром?  Пробьемся?

- А куда мы к черту денемся, - флегматично ответил Громов.

   Флегматичность являлась признаком того, что нервы у Громова были напряжены. А у Виктора о нервной напряженности свидетельствовала дотошность.

- У нас, Витюш, во время учебы в Вышке были ситуации посложнее, - улыбнулся Громов. - Одна возня с Гамбуржцем чего стоила. А тут.

   Они посмотрели на замок, стоявший на бугре. Местность перед замком была открытая.

 - Постреляем и ищи ветра в поле, - сказал Громов. – Правда, надоело стрелять. И когда это к черту кончится. За чью землю бьемся.

- Не за землю мы бьемся, а за политику. Кандидата нового наши правители подбирают. Куклу.

- Из-за этих кукол, сколько наших парней полегло.

  Громов сплюнул.

- А на хрена нам с тобой это нужно? Своего нужно менять, а не чужого.

- И давно такие мысли?

- Как будто у тебя таких нет.

  Были такие мысли и у Виктора, но он никому не высказывал.

- А там парни серьезные, Гром.

- Если б не были серьезными, то и мы с тобой здесь не были бы. Конечно, они за стенами, а мы, как на ладони. Придется несколько раз накатываться.

- Если с первого раза не получится, то второго наката уже не будет.

- У нас преимущество. Они не знают, что мы здесь. А мы знаем, что они там. Да черт с ними. Как будет, так и будет. Вот о чем договоримся. Если что со мной, то Виоллета за тобой. Если что с тобой, то Людмила за мной. И вот еще. Если ты не сможешь вынести меня, мало что бывает, то кончай. Если что-то с тобой, то я тебя. Хоть один, но выберется.

- Да, - говорит Виктор Дмитриевич, отрываясь от воспоминаний. - Хоть один, но выберется.

   Он идет к внучке.

   На щеках внучки румянец и она кашляет.

- У меня горлышко болит, деда. Принеси теплого чая попить.

   В голове Виктора Дмитриевича возникает боль, но он, не обращая на нее внимания, направляется на кухню, включает электрический чайник, достает банку кофе и начинает засыпать в кружку кофе.

- Деда!

   Виктор Дмитриевич спохватывается.

   Кружка летит за пачкой сигарет.

   Ему снова хочется порыться в ведре, но понимает, что кроме осколков ничего там не найдет.

   Приготовив чай, он направляется в детскую.

 - Чай тепленький, - говорит внучка. – Горлышко не так болит. Голова немного.

 - И что?

   Виктор Дмитриевич смотрит на часы. Магазин уже открылся.

 - Полотенце намочи в ванной и положи мне на лоб.

   Виктор Дмитриевич направляется в ванную, открывает душ и начинает раздеваться, но потом со злостью швыряет шланг в раковину, подставляет полотенце под кран и возвращается.

   Полчаса он сидит возле внучки, уговаривая ее заснуть.

 - Сон укрепляет силы, - убеждает он. – Это и врачи говорят, и в компьютере я об этом читал.

  Уловка не удается.

- А что кушать будем?

- Ну, - тянет Виктор Дмитриевич, - сейчас посмотрю, что у нас в холодильнике.

   Холодильник забит, а хлеба нет.

   Поиски хлеба оказываются безрезультатными, хотя Виктор Дмитриевич «перерыл» кухню.

 - Это, - кричит он. – Ты побудь пока одна, а я в магазин за хлебом.

   В магазине продавщица Ольга Ивановна спрашивает:

 - Как обычно?

 - Да, - отвечает Виктор Дмитриевич. – Чекушку, бутылку пива и пакет.

   С пакетом Виктор Дмитриевич направляется к выходу.

   «А как же это?»

- Ты что мне дала, Оля? Разве это хлеб?

- То, что сказали, то и дала.

- Извини. Задумался. Вот и сработала привычка. Ты дай мне хлеба. Самого наилучшего. Хрустящего. Хлеб мне нужен, понимаешь, хлеб. Наилучший.

   Ольга Ивановна недоуменно передергивает плечами.

- Да он у нас одинаковый.

- Жаль. Водку и пиво возьми назад. Давай хлеб.

   Дорогой он вспоминает.

    Ливень. Свинцовый ливень. Спасали только бугорки. Прижмешься к нему, как к родной матери, в землю готов весь зарыться, а вокруг... И комья земли, и осколки камней… Грязь сыпется на тебя и сам грязный. И кажется, что мертвый. Голову вправо или влево сдвинешь. Увидишь, как где-то недалеко хлещет автомат. Это свой. Это твой дружок. Ты не один. И снова на курок. Утопишь его до отказа. Порой замолкает автомат. Рожок нужно полный вставить, а палец не оторвешь. Словно приварили.

   Когда дело подходило к концу, Громова ранили в обе ноги, а Виктора в руки. Громов не мог идти, а Виктор двигать руками из-за простреленных плеч.

- Кончай меня, - сказал Громов, - куда тебе с твоими руками.

- Дурак, - сказал Виктор, - оттащу в скрытое место, а там борт подскочит. Снимай комбинезон. Тащить буду.

- А куда тащить будешь?

- В братскую могилу для двоих.  

- А чем тащить будешь?

- Зубами.

- Да, - говорит Виктор Дмитриевич. – зубами.

     Он заходит в квартиру, идет к внучке и видит на полу возле кровати ее ночнушку, колготки…

- Деда. Они грязные, - говорит внучка.

- Да, грязные, - отвечает Виктор Дмитриевич. - И что? Ааа, - протягивает он.

     В ванной он пытается включить стиральную машинку. Он пробегает пальцами по всем программам. Не получается. Машинка, как «умерла».

- Мать твою. Как она ее включает. И что делать? Придется руками, - говорит он и смотрит в стиральную корзину, забитую бельем.

   Через час он выносит ворох белья на балкон и развешивает.

   Руки горят, но белизна белья радует.

   Виктор Дмитриевич возвращается. Он играется с внучкой, читает сказки, пока она не засыпает.

   Он трогает лоб внучки, не горячий, и направляется на балкон, чтобы перекурить, хотя бы бычком. Но, проходя через кухню, останавливается.

  - Что один хлеб есть?

    Час он возится с картошкой, капустой, курицей…

    Внучка уже проснулась.

  - Суп, - говорит Виктор Дмитриевич. – Со свежим хлебом. Очень вкусный. Ешь. А я уберу в квартире.

  - А зачем? Баба вчера убирала.

- Ну, - тянет Виктор Дмитриевич, – баба- бабой, а дед - дедом.

  Внучка хмыкает.

- Не узнаю тебя, дед.

- Почему?

- Ты, когда в магазин ходил, разве водку и пиво не купил?

- Нет.

- А почему?

- Не знаю, - тянет Виктор Дмитриевич. – Ты же болеешь, а я что водку и пиво буду пить?

  За уборкой он возится до прихода жены.

- Баба, - говорит внучка. - Деда меня поил, кормил, все постирал, квартиру убрал. Пиво и водку не пил.

- Чудеса, - говорит жена. – Не ожидала. И за компьютер не садился, и на диване не лежал?

- Не. Сказки читал, играл со мной.

  Жена всматривается в глаза мужа.

- Ну, - тянет Виктор Дмитриевич. – Не знаю, как это получилось.

  Он выходит на балкон.

  Осень. Первый снежок. На ветвях деревьев белые комочки «ваты».

  И снова воспоминания.

      Когда Громова заносили в самолет, он запомнил слова Виктора: домой, Володя. Виолета и Людмила заждались.

   Над океаном Виктор взял автоматы,свой и Громова, и выбросил.

- Зачем? – спросил Громов.

- Когда хотят вернуться, бросают мелочь, а когда не хотят, выбрасывают оружие.

- Не рано ли выбросил? Дурак, ты. Ни хрена не понимаешь в этой жизни. Выбросить это одно. Дело в другом. Мы с тобой лошади, которых запрягают извозчики. И пока мы не откажемся от оглоблей, мы так и останемся лошадьми.

   - Странно, - думает Виктор Дмитриевич, стоя на балконе и глядя, как солнце уходит на закат.  

   - Обычно у меня другой распорядок дня. А сегодня? Может это и есть то, что называют просто жить. Может, душа моя давно готовилась к этому? Один день перевернул всю мою жизнь? А вроде ничего бы такого и не произошло.

     Он уходит с балкона, когда слышит, что его зовет внучка.