Размышления о могущественной силе заразы какой обладают некоторые микробы

       Эффект мерцающих светлячков Исследователями давно замечено, что поведению различных биологических популяций свойственна так называемая автосинхронизация. Особенность этого явления состоит в следующем. Если 5 — 10% представителей той или иной общности начинают совершать какие–либо действия синхронно, то их примеру автоматически следуют все остальные. Например, так ночью вспыхивают светлячки в Юго–Восточной Азии. Поначалу согласованность свечения отдельных особей слаба, система настраивается медленно. Но когда число светящихся светлячков достигает определенного уровня, картина резко меняется. Свечение быстро распространяется, автоматически заражая все скопление насекомых. В итоге примерно каждую секунду синхронно вспыхивают тысячи особей (http://vidokq.com/topic_view.php?i=613). Автоматическая синхронизация поведения характерна различным биологическим популяциям (светлячкам, саранче, пчелам, птицам, лошадям, другим животным). Этот феномен также имеет место в человеческом обществе, во многом определяя массовое поведение людей. Вот как описывает психологию этого поведения Гюстав Лебон (1841 — 1931) — знаменитый французский психолог, социолог, антрополог и историк, основатель социальной психологии (ряд принципиальных утверждений его научного исследования «Психология народов и масс» положены в основу многих современных рекламных и политических технологий). «В толпе идеи, чувства, эмоции, верования — все получает такую же могущественную силу заразы, какой обладают некоторые микробы. Это явление вполне естественное, и его можно наблюдать даже у животных, когда они находятся в стаде. Паника, например, или какое–нибудь беспорядочное движение нескольких баранов быстро распространяется на целое стадо. В толпе все эмоции так же точно быстро становятся заразительными, чем и объясняется мгновенное распространение паники. Умственные расстройства, например, безумие, также обладают заразительностью... Появление заразы не требует одновременного присутствия нескольких индивидов в одном и том же месте; оно может проявлять свое действие и на расстоянии, под влиянием известных событий, ориентирующих направление мыслей в известном смысле и придающих ему специальную окраску, соответствующую толпе. Это заметно особенно в тех случаях, когда умы уже подготовлены заранее отдаленными факторами... Поэтому–то революционное движение 1848 года, начавшись в Париже, сразу распространилось на большую часть Европы и пошатнуло несколько монархий. Подражание, которому приписывается такая крупная роль в социальных явлениях, в сущности, составляет лишь одно из проявлений заразы... Человек так же, как и животное, склонен к подражанию; оно составляет для него потребность... Управляют толпой не при помощи аргументов, а лишь при помощи образцов... Во всякую эпоху существует небольшое число индивидов, внушающих толпе свои действия, и бессознательная масса подражает им... Действие заразы настолько сильно и могущественно, что перед ним отступает всякий личный интерес» (Лебон Г. «Психология народов и масс»). Новейшие исследования в области психологии массового поведения убедительно подтверждают тезис о том, что при определенных условиях и в определенный момент убеждение меньшинства становится мнением большинства. Агенты изменения заражают большинство Исследователи из политехнического института Ренсселера (Rensselaer Polytechnic Institute) при спонсорской поддержке лаборатории сухопутных войск США осуществляют огромный научный проект по изучению социальных связей. Американские ученые выяснили, что традиционное мнение большинства стремительно теряет свою силу и вытесняется мнением убежденного меньшинства, как только им заражается 10% населения. Остановимся на результатах исследования подробнее. Они опубликованы 2. 06. 2011 года на сайте журнала Physical Review E в статье, которая называется «Единодушие в обществе, созданное под влиянием убежденного в своих взглядах меньшинства» (http://www.sciencedaily.com/releases/2011/07/110725190044.htm). «Когда количество приверженцев идеи переваливает за 10%, — констатирует исследователь Болеслав Шимански, — убеждения распространяются с космической скоростью». Ученый считает, что иллюстрацией этого вывода могут служить политические перипетии в Тунисе и Египте, где политические режимы существовали десятилетиями и «были внезапно свергнуты всего за несколько недель». Из анализа следует, что требуемый для влияния на большинство процент приверженцев какого–либо мнения — величина более или менее постоянная, не зависит от характера сообществ. Добиваясь максимальной достоверности выводов, ученые построили компьютерные модели различных видов социальных сетей. Сначала были сформированы сетевые сообщества. Затем ученые «впрыснули» в них некоторое число убежденных людей. Стоило только этим уверенным в своих взглядах людям стартовать со своей информацией и завязать общение в сетях с носителями традиционных взглядов, как мнение большинства начало изменяться и таять. «Как только эти агенты изменения начинают убеждать все больше и больше людей, ситуация меняется, — говорит один из авторов доклада Самит Шринивасан. — Сначала люди начинают сомневаться в своих собственных взглядах, а потом полностью принимают новые идеи и даже распространяют их». Таким образом, чтобы реализовать революционный проект в той или иной стране, его авторам вовсе не обязательно тратить колоссальные усилия на фронтальное противостояние с политическим режимом, защищающими его государственными институтами и тем более изощряться в аргументации, чтобы перетащить на свою сторону весь электорат. Согласно логике современных революционных технологий в стране, «приговоренной» к «модернизации», необходимо иметь некий передовой политический отряд радикально настроенных активистов (своего рода политический спецназ), нацеленных на тотальную критику политического режима, способных совершать те или иные антисистемные действия. Иначе говоря, стратегическая задача этого спецназа — создавать и распространять образцы антисистемного поведения, всячески способствовать накоплению в обществе потенциала автосинхронной негативной реакции на существующую власть. Когда такой потенциал достигнет известного уровня, бессознательное заражение антисистемным духом примет массовые размеры, толпа «светлячков» вспыхнет автоматически и в короткий срок. Режиссерам останется только направить образовавшуюся энергию революционного негативизма на добивание политического режима. Очевидно, что на роль такого рода спецназа наилучшим образом подходит несистемная оппозиция. Оторванная (или отлученная) от системной политической практики, прижатая материальной нуждой (правящей элите до этого, как правило, нет дела), она неизбежно пересекается и вступает во взаимодействие с силами, которые озабочены демократической модернизацией... В зеркале социологии Как часть коллективного социального тела человек идет за коллективным бессознательным. При определенных условиях именно коллективное бессознательное начало побуждает его забывать о собственном осознанном выборе (например, на избирательном участке) и поддаваться внушениям толпы, тем настроениям, которые распространяются среди публики силами, сознательно конфликтующими с интересами политической системы. 10% сторонников таких сил, будучи целенаправленно задействованными для того, чтобы передать массам образцы антисистемного поведения, способны вызвать агрессивный резонанс во всем обществе. Бессознательная масса, повинуясь инстинкту подражания, в какой–то момент может начать вести себя в унисон с 10% социальных радикалов, взявшихся раскачивать лодку. В Беларуси предпосылок для этого мало. Большинство политиков и аналитиков оценивает возможности белорусской оппозиции, мягко говоря, как скромные. Прошедшие в сентябре парламентские выборы подтверждают это, мест в Парламенте она не приобрела, ее призывы к бойкоту электорат в массе своей проигнорировал. Зарегистрированный в Литве Независимый институт социальных, экономических и политических исследований (НИСЭПИ) по горячим следам парламентской кампании провел социологический опрос населения. Согласно полученным результатам (в главном они совпадают с официальными данными) 17,4% респондентов проголосовали досрочно (18 — 22 сентября), а 49% — 23 сентября. Ответили, что бойкотировали выборы, — 9,6%, еще 24% сказали, что не участвовали по иным причинам. Эти цифры говорят сами за себя, оппозиция в очередной раз обнаружила свою неэффективность, неумение влиять на настроения людей. Тем не менее, если верить исследованию, примерно десятая часть опрошенных (!) выборы бойкотировала. По сравнению с теми, кто проигнорировал оппозиционную акцию и проголосовал, это, безусловно, ничтожно мало. Однако надо отдавать отчет в том, что 9,6% те, кто сознательно (!) отозвался на призывы к бойкоту — это вполне возможный мобилизационный ресурс для распространения образцов антисистемных действий, запуска технологии автосинхронизации протестного поведения. Все это говорится, естественно, гипотетически, поскольку практические расчеты, которые делались в офисах оппозиции, на практике оказывались неспособными к воплощению. Способы существования Иначе говоря, оппозиция сейчас не способна выиграть битву за электорат. Но кто поручится, что, оставаясь в маргинальном политическом секторе, она не соблазнится возможностью (разумеется, при интеллектуальной и материальной опеке внешних игроков) задействовать в борьбе с системой, так сказать, стартовый ресурс «светлячков–поджигателей»? Если ситуацию рассматривать под таким углом зрения, деятельность несистемной оппозиции, даже такой депрессивной, как наша, совсем тщетной не покажется. Опираясь на союзников извне (ЕС и США), она так или иначе культивирует почву, то есть понемногу готовит и распространяет образцы антисистемных действий для того, чтобы сработал принцип автосинхронизации. Таким образом, возможность эксцессов вроде «площади», «майдана» или чего–то еще, что знаменует выброс протестной энергии, среди прочего коренится в самом — исключительно внесистемном — способе существования контрэлиты. Вероятность протестных рецидивов, скорее всего, будет сохраняться, пока этот способ существования и далеко не всегда правильные практики, царящие на политическом поле, не усовершенствуются. Элита, контролирующая политическую жизнь страны, не может не отдавать отчета в том, что императивы глобализации, сколь бы негативными они ни представлялись, проигнорировать или обойти стороной сложно. Современный политический процесс, по крайней мере в пределах западного мира, Европы, сосредоточен на институциональном укоренении демократических стереотипов жизни. Спорить с этой тенденцией трудно. Продуктивнее действовать на ее опережение. Насколько можно судить, правящий класс сознает принципиальное значение политической модернизации, ее плюсы и минусы. Выступая на упомянутом выше совместном заседании Палаты представителей и Совета Республики, Президент по этому поводу сказал: «Я очень бы хотел надеяться, и я сторонник этого, чтобы Парламент пятого созыва приступил к некоей модернизации нашей политической системы». Президент отметил, что выборы все же целесообразно проводить по мажоритарному принципу, не прибегая к выборам по партийным спискам, так как партийная система в стране еще не развита, ее еще предстоит развивать. Выступая 16 октября 2012 перед представителями российских СМИ, Александр Лукашенко снова коснулся темы политической модернизации. «Дальше, может быть, и надо идти к этой партийной системе. Мы этот процесс не сдерживаем. И я пообещал, что я не буду подталкивать процесс формирования политических партий к созреванию, но, по крайней мере, я не буду этому препятствовать. Даже буду его поддерживать». С его точки зрения, карт–бланш на участие в системной политической работе должны иметь партии и общественные организации конструктивной, патриотической направленности, в частности, Коммунистическая партия Беларуси, Республиканское общественное движение «Белая Русь». Логика этого предпочтения вполне очевидна и понятна. Почему промахнулся Анатолий Левкович Если говорить о включении политических и общественных структур в жизнь политической системы, названные организации отчасти уже вовлечены в системную деятельность. Их члены — сторонники и частью непосредственные носители власти — вошли в состав нового Парламента. Но они не имеют прямого отношения к идее системной оппозиции реформистского толка, которая своей деятельностью могла бы нейтрализовать потенциал радикальной части несистемной оппозиции. Чем дольше оппозиция остается отлученной от системной работы, тем выше вероятность того, что ее поведение будет носить рецидивирующий характер. Иначе говоря, вытесненная на обочину, она по причинам, изложенным выше, почти с необходимостью становится генератором маргинальной энергии, которая служит источником протестного соблазна в обществе.

В соответствии с природой несистемной оппозиции на сцену неизбежно выступает фактор, который Гюстав Лебон называет «заразой». Заметим еще раз, поощряемый извне этот фактор способен, образно говоря, резко обострить «эпидемиологическую» обстановку, спровоцировать автосинхронизацию роста революционного радикализма в массах. Встраивание контрэлиты в системный процесс, приобщение ее к стратегии реформизма — это эффективный способ канализировать или, по крайней мере, ослабить энергию оппозиционного максимализма, оградить общество от протестных эксцессов, при этом не отказываясь от развития (модернизации) политической системы. Несложно представить, по какому сценарию могли сегодня разворачиваться политические процессы в соседней России, если бы лидеры КПРФ заседали не в Государственной думе, а в каком–нибудь координационном совете оппозиции и вместе с лидером Левого фронта Сергеем Удальцовым призывали россиян к уличным акциям. При всем неоднозначном отношении к правящей элите России надо отдать ей должное: на нынешнем этапе она, руководствуясь политическим расчетом, нашла точки соприкосновения с реформистски настроенной конструктивной частью контрэлиты. Доминирующая в Государственной думе партия власти «Единая Россия» достаточно мирно уживается с респектабельными оппозиционерами из КПРФ, «Справедливой России», ЛДПР. В Беларуси респектабельной оппозиции пока нет. В этом вопросе прошедшие парламентские выборы ничего не изменили, оппоненты власти не получили даже минимальной системной аккредитации. С моей точки зрения, отсутствие в стране выборов по партийным спискам (пропорциональной системы) — отнюдь не главная причина тому, как полагают многие эксперты. Основное — между правящей элитой и контрэлитой нет консенсуса относительно того, в каких рамках должен протекать политический процесс, чтобы удовлетворять обе стороны. Именно поэтому попытки некоторых оппозиционных политиков и их сторонников сменить несистемную стратегию политической борьбы на системную, следовать реформистской парадигме политической модернизации пока ничем не увенчались. Характерный пример — усилия экс–председателя БСДП (Грамада) Анатолия Левковича, который попытался направить эту партию в русло, как теперь принято говорить, конструктивной деятельности, сочетающей интересы социал–демократии и системной политики. Трехлетние усилия значительного успеха не принесли. Отсутствие внятных и публично оглашенных принципов, на которых могут строиться неконфронтационные отношения между правящим классом и оппозицией, застопорило процесс. Партийная элита Грамады, не получив внятного сигнала, не понимая, куда этот процесс поведет и чем обернется (какие издержки могут быть), устроила Левковичу обструкцию и в конце концов подвергла остракизму. В свою очередь, представители политической системы, чиновники, так или иначе занимавшиеся инициативой Левковича и компании, не имея на руках общего политического решения, не обладая ясными рамочными представлениями о том, какая может быть польза от этой инициативы, куда вообще пойдет процесс, если Грамада откроет новую страницу в политической архитектуре белорусской оппозиции, тоже тормозили... Общий язык Итак, суммируем сказанное. Белорусской правящей элите, по моему мнению, предстоит развивать и претворять в жизнь концепцию конструктивной системной оппозиции. Признание целесообразности появления в Парламенте общественных и политических структур, лояльных власти, — верный шаг в этом направлении. Идя по пути политической модернизации, не менее верным будет декларировать и помочь подготовить практическую почву для деятельности реформистски ориентированной части контрэлиты в системном политическом поле. Во–первых, это отвечает запросам какой–то (пусть и не слишком значительной) критической части общества. Кто–то должен артикулировать и продвигать ее интересы на уровне политических отношений. Пусть этим занимается ответственная системная оппозиция, претендующая на реформу, а не переворот политической системы. Во–вторых, появление конструктивной системной оппозиции естественным образом лимитирует маргинальную деятельность непримиримых политических сил, ограничит проявления радикализма, направит протестную энергию, которая в том или ином объеме присутствует в каждом обществе, в русло реформистской идеологии. Работая с конструктивной оппозицией, правящая элита разделит с ней бремя защиты политической системы от атак со стороны радикалов, поощряемых извне. Кроме того, выход на политическую сцену системной оппозиции будет знаменовать основательную политическую модернизацию белорусского общества в соответствии с императивами европейской политической культуры. Появление в политической жизни Беларуси респектабельной оппозиции, понимающей позитивный смысл компромисса между элитой и контрэлитой, пока остается проблемой. Собственно, успех в ее решении будет означать серьезный прорыв в деле политической модернизации общества. Трудность состоит в том, как элите и контрэлите обрести взаимное понимание, как начать совместно работать над политической модернизацией во имя успешного развития Беларуси. Отношения обоих акторов запутанны, но не безнадежны. Чтобы избежать дальнейшего запутывания, прежде всего надо отказаться от застарелых или упрощенных понятий и определений. Иными словами, конструктивного взаимодействия между элитой и контрэлитой не получится, пока не будет реформирован язык их общения. Еще знаменитый Конфуций утверждал, что любые реформы начинаются с исправления имен, без этого добиться успеха сложно. Сформулируем резче: не модернизировав словарь, которым пользуются основные игроки политического поля, преждевременно говорить о модернизации политической системы (о приобщении к ее работе контрэлиты). Ангажированный политической конъюнктурой рассудок на пару с речью выковали идеологический обруч, при помощи которого наше сознание собирает и фиксирует политическую действительность в том виде, который, как признают игроки, пора обновить. Поэтому разговор на тему модернизации политического процесса следует начинать с дискуссии о словах, цементирующих старый порядок отношений. Не достигнув консенсуса относительно словаря, его новой редакции, трудно надеяться, что телега покатится быстро. Возьмем идею политической модернизации. Оппоненты власти охотно рассуждают о том, что политическая система должна быть обновлена, усовершенствована и прочее. Но как–то забывают поднимать тему модернизации самой оппозиции, сросшейся с конфронтационной риторикой и соответствующим стилем поведения. Куда идти Другой аспект обсуждения идеи политической модернизации — ее пути и средства. Можно сколько угодно говорить о приобретении оппозицией системного места, но это вряд ли случится, пока оппозиционные политики во главу своих проектов будут ставить радикальные идеи. Как сказано выше, невозможно представить, что правящая элита согласится на системное сотрудничество с силами, которые брутально хотят совершить переворот в системе. Кому охота пускать козла в огород? Конечно, можно вести речь о долженствовании, как делают некоторые оппозиционные стратеги. Мол, оппозиция должна быть сильной настолько, чтобы суметь заставить политический режим сесть за стол переговоров на ее условиях. К сожалению или к счастью (кому как нравится), подобные рассуждения — не более чем фантазии. Со стороны оппозиционных лидеров (тех, кто призывает власть к некоей всеобъемлющей демократизации) глупо и безответственно изначально выставлять ультимативные максималистские требования, удовлетворение которых фактически означало бы их победу. Хочет или не хочет кто–то, ему все равно придется вспомнить народную мудрость, которая гласит: амбиции должно соразмерять с нашими амунициями. Содержательный диалог и конструктивное взаимодействие между элитой и контрэлитой по поводу политической модернизации требуют как минимум еще нескольких предварительных согласований. В частности, нужен консенсус относительно того, что вкладывать в понятия «оппозиция» и «демократия». Сложно отрицать, что уровень общественного авторитета белорусской оппозиции, особенности ее политического поведения и взаимодействия с внешними акторами, дают определенное основание говорить о ней как о «пятой колонне». Однако если акцентировать только эту характеристику белорусской оппозиции, она не должна получить и никогда не получит места в системной политике в качестве законного субъекта. Вот поэтому я так часто употребляю слово «конструктивность». Общественное согласие и необходимость преодоления условий, воспроизводящих политическую конфронтацию в обществе, подсказывают, что определение оппозиции нуждается в обновлении. Трактовка этого понятия не должна абстрагироваться от системной роли оппозиции. При всей сомнительности поведения многих ее персоналий в ней тем не менее проявляется дух контрэлиты, за которой стоит часть (пусть не очень значительная) граждан. Как носители альтернативного осознания социальной практики и эти граждане, и их авангард — контрэлита — вполне естественные и легитимные участники политической жизни. Вовлеченные в конструктивную политическую работу, они, несомненно, важны для более эффективного общественного развития страны. Короче говоря, не только обновленное понятие — но и смысл! — оппозиции должны содержать позитивную коннотацию. Еще придется понять, из каких источников она может существовать. Как уже отмечалось, в силу ряда причин она зачастую адресуется к иностранным институтам и учреждениям, тем или иным образом заинтересованным в том, чтобы проводить собственную политику в Беларуси и втягивать ее в собственные орбиты. Деловой и искренний диалог Наконец, элите и контрэлите чрезвычайно актуально совместно исследовать рамки интерпретации политического феномена, который принято называть демократией. Правящий класс и его оппоненты достаточно единодушны в том, что белорусское общество должно развивать демократические институты. Однако очевидно, что стороны вкладывают в понятие демократии неодинаковое содержание. О чем следует помнить, предпринимая усилия, чтобы установить некую общую платформу толкования демократических ценностей? Универсальное содержание идеи демократии, к которому апеллируют ее современные апостолы и миссионеры, нигде и ничем не подтверждено, оно не является теоретически или практически доказанным фактом, о нем не сказано ни в каких анналах. Природа этого явления заключается преимущественно в особенностях общественного развития западной цивилизации. Западное мышление сформировало представления об универсальных ценностях бытия и посредством культурной экспансии, философских, теологических дискурсов распространило их в мире. Концепция Запада о том, что демократия имеет универсальное (общечеловеческое) значение, опирается на разработанный еще древними философами постулат о том, что разум (логос) — некая привилегированная сущность бытия, которой подчиняются — и боги, и люди. В этом качестве разум обладает универсальным (всемирным) значением, и содержащиеся в нем логические критерии дают нам надежное основание для того, чтобы отличать истинное содержание от ложного. Смысл идеи демократии, определенный на основании рациональных критериев и исторически сложившихся политических привычек западного общества, западное политическое мышление считает абсолютным и непреложным для всех живущих на Земле. Однако такая точка зрения — не более чем самонадеянное допущение. То же западное мышление в его современной — постмодернистской — версии достаточно агрессивно и убедительно критикует логоцентризм классического западного мышления и настаивает на том, что в бытии нет никаких привилегированных, обладающих верховенством и вселенским значением сущностей. Картина бытия, которую мы знаем и лелеем, создана нашим рассудком в союзе с нашей речью. Мир, если отвлечься от его рассудочного нивелирования и привычного нам синтаксиса, не однороден, а разнороден. По крайней мере, в нем нет того, что сообщало бы ему всеобщность и универсальность. Ценности — не универсальные, а конвенциональные явления человеческого общежития. Демократия — одно из таких конвенциональных явлений. Из того, что в Вашингтоне и Брюсселе договорились понимать демократию так, как они ее понимают, еще не следует, что Минску, или Киеву, или Пекину заказано понимать демократию как–то иначе... Итак, последуем совету мудреца, подступаясь к тому, что называется политической модернизацией, подумаем над исправлением имен. Времени для этого — до следующих парламентских выборов (то есть четыре года). По мнению Президента, это срок достаточный для глубокого обдумывания и всестороннего обсуждения избирательной системы. «Думаю, что к подобной дискуссии можно привлечь все наши общественные силы, всех желающих, в том числе и оппонентов действующей власти» (11.10.12). Как можно понять из этих слов, правящий класс не исключает деловой диалог. Надо надеяться, готовится к нему и трезвомыслящая часть контрэлиты. Главное — не опоздать!