ФСБушко.

Разгул политического сыска в стране уже даже не скрывают. Если раньше прослушивание инакомыслящих и наружное наблюдение за ними использовались как возможность при случае ударить ниже пояса и оказать психологическое давление (публикация разговоров Бориса Немцова или видеозапись встречи Геннадия Гудкова с Владимиром Рыжковым), то теперь на их основе без существенной проверки заводят уголовные дела (дело Лебедева — Развозжаева — Удальцова).

«Новая» расспросила лидеров протестного движения и бывших крупных госслужащих об их опыте столкновения с неразлучными методами спецслужб: прослушкой и наружкой. Факты, мифы, догадки, опасения, шутки, любопытные истории и полезные советы — в рассказах наших «свидетелей».

Геннадий ГУДКОВ, бывший сотрудник КГБ, экс-депутат Госдумы:

«Хотите обо мне что-то узнать? Представьтесь сотрудником СМИ, я вам сам все расскажу!»

— Первый раз я столкнулся с прослушкой в 2002 году, когда у меня был конфликт с руководством Генштаба вооруженных сил России. Я обвинял их в сдаче наших интересов на Кавказе, в частности в Грузии. Я только пришел в Думу, проехал по Кавказу, начал возмущаться. Меня предупредили знакомые офицера, который просил передать, что в отношении меня проводятся такие мероприятия. На контроль было взято пять или шесть телефонов. Потом в моей жизни еще несколько раз звонили люди, говорили: «Мы уважаем вашу позицию, но имейте в виду, у нас есть достоверная информация, что ваш телефон и телефоны вашего окружения поставлены на технический контроль». Это было еще три-четыре раза, пока я был депутатом Госдумы. А наружное наблюдение, с учетом моей биографии, за мной выставляли крайне редко, я его выявляю достаточно хорошо.

Когда я в декабре вошел в протестное движение, я уже точно знал, что по мне идет работа целого подразделения ФСБ. Они собирали на меня информацию, осуществляли полный контроль телефонных переговоров довольного большого круга лиц, выходили на некоторых бизнесменов, рекомендовали поменять контрагента, потому что доход компании Гудкова может быть использован на финансирование оппозиционной деятельности. Примерно такие профилактические беседы были проведены с несколькими десятками моих знакомых.

В этот же период, в конце декабря — начале января, я пару раз обнаруживал на своей машине радиомаяки. Они представляют из себя мобильные телефоны с особой программой, которые упаковываются в целлофан и крепятся под днищем машины или за крылом.

Когда закончилась «итальянская забастовка» (эсеры пытались блокировать принятие нового закона о митингах, внеся сотни мелких поправок. — Ред.), я вместе с коллегами по «Справедливой России» пошел в ближайший ресторанчик попить кофе и пошутил, что потом будут пленки с нашим участием. И я угадал, появились подметные пленки. Они были сопровождены меню, сколько там стоят омары и крабы, хотя мы пили кофе, заказали по бокалу вина, а кто-то — 50 грамм виски. Мы же привыкли, что нас узнают, на нас смотрят, фотографируют иногда, что поделать.

Человек почти беззащитен перед техникой. Телефон никуда не денешь, компьютер никуда не денешь, сигнализация в машине иногда позволяет прослушивать машину. Причем зачастую это делается на коммерческой основе.

Сейчас активность снизилась, они решили вопрос по удалению меня из Думы. По моей оценке, по мне работали многие десятки сотрудников правоохранительных органов и спецслужб. Если десяток телефонов стоит на техническом контроле, что это такое? Надо отслушать. Надо, если это интересно, составить меморандум, то есть расшифровать разговор. Это довольно трудоемкая работа, там сидят девочки, которые расшифровывают в том числе наши крепкие выражения. А если взять всю оппозицию, то на это по стране брошены многие тысячи сотрудников, которые отвлекаются от прямых своих задач борьбы с преступностью.

Хотите обо мне что-то узнать? Позвоните мне, представьтесь сотрудником какого-нибудь издания, я вам сам все расскажу! На фиг вам в ЖЭК ехать и два часа намеками выяснять, проживает ли человек по этому адресу.

Техника при прослушивании никак себя не проявляет. Разговоры о том, что телефон быстро садится — чушь, надо заряжать правильно. Могут быть подготовительные мероприятия: какие-то непонятные ремонтные действия в вашем кабинете или квартире, подозрительные действия посетителей, которые могут прилепить микрофон под стол.

Уборщица может вносить любую технику и менять элементы питания. Это, извиняюсь, чайники говорят: «У меня в трубке что-то щелкнуло, наверное, меня слушают». Дурак ты! Канал еще и почистят, чтобы получить хорошее качество, чтобы там ничего не хрюкало, чтобы тебя удобнее слушать было, потому что девочкам в наушниках сидеть, твое бормотание расшифровывать!

Илья ЯШИН, «Солидарность» и «Республиканская партия России — Партия народной свободы»:

«Криминальный авторитет опознал в сопровождавших меня людях ментов, выразил уважение и предложил помощь»

— Наружное наблюдение за политическими активистами, как правило, не преследует цель собрать информацию. Иначе бы слежку организовали так, что мы бы ее просто не замечали. Но обычно за мной и моими коллегами ездят и ходят совершенно открыто, явно давая понять: мы присматриваем за тобой, парень.

Если оперативник вдруг начинает вам активно «сочувствовать», это первый признак того, что вас вербуют. Официальных предупреждений о том, что меня берут в разработку, конечно, не было. Хотя один документ, который имеет ко мне отношение, я видел. После летних обысков мой адвокат Вадим Прохоров сумел добыть через суд так называемую «оперативку» на меня, подготовленную центром «Э». Но ничего особенного там нет: адреса, телефоны, родственники, некоторые из моих друзей и коллег под грифом «близкие связи». Подтверждение того, что за мной присматривают, но не более того.

Обычно «охранка» активизируется накануне федеральных выборов или крупных акций протеста. Тогда в ход идет весь арсенал: блокирование телефонов, наружка, мелкие провокации, взлом почтовых ящиков.

Самые смешные опера работают в регионах. Помню, я приехал в Ульяновск: рабочие на проходной одного из заводов организовали митинг и пригласили меня выступить. Местные «борцы с экстремизмом» были явно обеспокоены моим приездом и сопровождали меня буквально от двери до двери. Периодически мы от них отрывались на машине, сбрасывали хвост. Через какое-то время они нас находили. В конце концов, сотрудник в штатском даже подошел ко мне и попросил больше так не делать. Мол, не мешайте нам выполнять работу, мы и так из-за вас без выходного остались.

А когда мы сидели в кафе, оперативники встали у основного и черного входа, чтобы я не ускользнул. И тогда ко мне из-за соседнего стола подошел коренастый дядька, оказавшийся неким криминальным авторитетом. Он сказал, что его ребята опознали в сопровождавших меня «штатских» ментов, выразил уважение и предложил помочь. Давай, говорит, мы их нахлобучим, а тебя отвезем незаметно, куда скажешь. Я отказался, хотя с трудом сдержал смех.

В Красноярске еще был комичный эпизод. Я на пару дней приехал в город, чтобы принять участие в акциях протеста. Весь день за мной ходили «топтуны». Вечером я поселился в маленькой гостинице.

Где-то в час ночи решил прогуляться и купить кефир. Выхожу — а в коридоре на скамеечке мирно спит сопровождавший меня весь день «борец с экстремизмом». Будить я его не стал. Пусть отдохнет человек.

Помехи в связи, частые сбои нередко бывают признаком того, что у вашего телефона «выросли уши». Но сказать наверняка все равно нельзя: может, просто у вашего оператора проблемы на линии. Не говорите по телефону ничего, что можно использовать против вас. Если человек сам себя не дискредитирует, спецслужбам будет очень сложно к нему подкопаться.

Владимир РЫЖКОВ, сопредседатель «Республиканской партии России — Партии народной свободы» (РПР-ПАРНАС):

«На Лубянке создан специальный департамент: триста офицеров, которые могут делать кибератаки»

— Вся моя переписка читается, разговоры прослушиваются, а время от времени за мной ведется наружное наблюдение. Был один период, когда меня «вели» от работы до дома. Однажды, например, на меня сзади напали и обсыпали каким-то белым порошком, видимо, чтобы напугать.

Откуда мне известно, что они читают мою электронную почту? А как по-другому объяснить факт того, что на месте, в котором я договариваюсь о встрече со своими приятелем, неожиданно появляются провокаторы. Они получают график моих передвижений из переписок. Зачем им взламывать почту, если, как мне известно, на наших почтовых серверах сидят чекисты и есть система СОРМ, которая дает доступ к электронной почте и телефонным звонкам? Они взламывают почту только в тех случаях, когда хотят привлечь внимание, устроить публичный скандал.

Случай с Геннадием Гудковым яркое подтверждение того, что над прослушкой работают десятки людей, целые департаменты посажены на политический сыск. Я позвонил Гудкову и договорился встретиться с ним через полчаса на «том же месте», обсудить организацию шествия 4 февраля. Мы не называли место. То, что в кафе была тут же подтянута бригада наружного наблюдения с техникой, которая обеспечила съемку, означает, что наблюдение велось длительное время. Они знали, где мы встречались с Гудковым еще полтора месяца назад.

Когда были выборы в Барнауле, в нашем штабе два-три дня не работала мобильная связь, причем, палочки, которые показывают уровень связи, были максимальными. Никто не мог до меня дозвониться, чтобы сделать звонок, нужно было отойти от помещения на 100-150 метров. Штаб глушили.

Впервые я столкнулся с методами работы спецслужб 4-5 лет назад. Я это связываю с именем Суркова. Мне кажется, что систематически и активно стали следить и прослушивать именно в сурковское время. Мне несколько лет назад говорили, что на Лубянке создан специальный департамент: триста офицеров, которые могут делать кибератаки, взламывать и вскрывать почты. Я знаю, что они давно сидят в наших крупнейших мобильных операторах. У них выстроена целая система, на них работают специалисты, есть факультет в Высшей школе КГБ, где обучают киберпреступлениям и прочим делам. В общем, надо исходить из того, что Большой брат видит все.

Ксения СОБЧАК, телеведущая:

«Когда меня начали прослушивать, мобильный стал быстрее садиться»

— В первый раз я столкнулась с прослушкой в начале лета этого года. Накануне вручения премии «Муз-ТВ», из числа ведущих которой меня жестко исключили, у меня состоялся телефонный разговор с Артемием Троицким, который был приглашен на мероприятие в качестве номинанта. Он предложил мне со сцены зачитать мою записку. Я согласилась, продиктовала ему под запись текст, положила трубку и не обсуждала этот разговор больше ни с кем.

В разгар премии мне позвонил Троицкий. Он был в шоке, сказал, что к нему перед самым выходом на сцену подошли двое мужчин и предупредили, чтобы он не зачитывал послание от Собчак. Очевидно, что они прослушивали мой телефон и знали про договоренность с Троицким.

Что касается технических моментов, то я замечала, что когда меня начали прослушивать, мобильный стал быстрее садиться. Но мне нечего скрывать, поэтому я не очень переживаю по этому поводу.

Борис НЕМЦОВ, сопредседатель РПР-ПАРНАС:

«Я позвонил на собственный номер — трубку взял некий майор Костомаров»

— Я не помню, когда в первый раз столкнулся с работой спецслужб. Это было еще в моем политическом детстве. Они публиковали мои телефонные разговоры в провинциальных газетах, а когда я работал в Физическом институте, постоянно спрашивали меня, почему я общаюсь с иностранцами. Но основная слежка началась при Путине. За мной следили и следят тотально. Они подслушивают мои телефонные разговоры и не стесняются публиковать их в «путинских СМИ» типа LifeNews. Последняя публикация касательно Развозжаева, где указаны дата моего приезда в Киев и график встреч — свежее подтверждение тому, что я под постоянным контролем. Они приставляют к моей машине навигатор, который мой водитель периодически обнаруживает и снимает. Нашисты встречают и провожают меня в аэропортах, устраивают всякие провокации. Они очень точно знают мое местонахождение, коль скоро организовывают провокации вроде кидания унитаза на машину в момент ее подъезда. Они просматривают социальные сети, читают переписки, а теперь еще и пытаются пролезть в мой Skype. Мне часто говорят, что я онлайн в Facebook, тогда как меня там нет. Они читают мою электронную почту, яркое подтверждение тому переписка с Владимиром Кара-Мурзой, которая оказалась в открытом доступе. Нет, они не взламывают почтовый ящик, они просто читают письма, тихонько подглядывают.

Они творят чудеса с моим мобильным телефоном, переключая его на себя. Люди звонят мне, а попадают к ним. Например, во время марша 15 сентября я набрал со своего телефона собственный номер — трубку взял некий майор Костомаров.

Это неприятная история, но я уже свыкся с этой мыслью. У меня нет охраны, нет второго телефона. Я облегчаю жизнь и сужаю расходы налогоплательщиков на политический сыск и слежку. Вы представляете, если они доложат Путину: «У Немцова сто новых телефонов, нам нужно увеличить штат еще на сто человек, чтобы за ним следить!». Я считаю, что это неправильно: пусть эти деньги лучше уйдут к врачам и учителям.

Юрий СКУРАТОВ, бывший генпрокурор России:

«Каждый день на стол Ельцину ложилась оперативная справка: что я делал в тот или иной день»

— Впервые я столкнулся с прослушкой как руководитель органа, который осуществляет надзор за оперативно-розыскной деятельностью. В тот период была очень важная проблема: если раньше прослушкой занимался только КГБ, и контролировать было легче, то мы столкнулись с тем, что появились частные охранные компании и новые органы, которые этим правом обладают. Мы пытались навести порядок, но это очень тяжелая сфера, учитывая наши исторические традиции. Я знаю, что Ельцин и Черномырдин понимали, что слушают даже их.

В законе об ОРД было записано, что форма и методы осуществления ОРД не являются предметом прокурорского надзора, но нам удалось договориться с президентом, и он предложил отредактировать эту статью, чтобы вернуть надзор прокуратуре. Обычно все ведомства всегда поддерживают то, что исходит от президента. Здесь — все силовые ведомства выступили против нас. Пришлось с каждым из них воевать. Законопроект все-таки пошел. Но дошло до того, что мне позвонил руководитель администрации президента Бордюжа и сказал: «Юрий Ильич, мы планируем наложить на этот проект вето». Я ответил: «Вы в своем уме? Как вы себе это представляете? Президент вносит законопроект, Госдума его поддерживает, и президент же накладывает вето?» На этом примере я убедился, насколько эта тема тяжелая.

То, что слушают меня, я знал по определению. Думаю, что большее внимание ко мне было во время службы, хотя, конечно, меня слушали все последующие годы, когда я выдвигал свою кандидатуру на пост президента, пытался избраться в Совет Федерации и Госдуму. Был период (я даже сейчас не могу назвать тех людей, которые меня об этом предупреждали), когда каждый день Ельцину ложилась оперативная справка: что я делал в тот или иной день, куда ходил, с кем общался.

Говорили, что это была задача Рушайло (в то время первый замначальника ГУОП. — Ред.), ну и Владимира Владимировича тоже. Они тотально мною занимались. А в наружном наблюдении за мной — поскольку я и так был под охраной ФСО — не было смысла.

У общества нельзя вырабатывать ощущение, что эти методы в принципе порочны, не нужны. Серьезное преступление, совершенное в условиях неочевидности, не раскроешь без ОРД.

В свое время многие сотрудники, пришедшие в ФСБ из демократов, говорили: «Ох, прослушивание! Как это плохо!» Это дилетантизм! Главное, чтобы это осуществлялось в соответствии с законом, под контролем и в тех целях, которые необходимы, а не было инструментом борьбы с политическими оппонентами.

Я знаю, что техника нормального прослушивания стационарных телефонов такова, что не влечет за собой внешних признаков. А вот что касается мобильников, то ведь у нас же многие бизнес-структуры нанимают службы, которые работают не так квалифицированно, и я не исключаю, что прерывание, понижение слышимости и разного рода сбои являются показателями, тем более что в народе утвердилось такое мнение.

Ольга РОМАНОВА, журналист:

«В глазах спецслужб я, черт возьми, гораздо круче»

— С прослушкой я впервые столкнулась при работе на телевидении, на «REN-TV» Это была такая… оправданная прослушка. Когда ты работаешь в эфире на терактах (это и Беслан, и «Норд-Ост»), ты понимаешь, что тебя слушают и, наверное, должны слушать, ведь нам звонили и очевидцы, и заложники, и террористы. И это ощущалось нормально совершенно.

Насчет «плохой» прослушки… Есть генетический опыт: ты никогда не говоришь по телефону то, что может какой-то интерес представлять. Когда есть серьезный разговор, все-таки ты телефон оставляешь в другом месте. Все знают простые правила этой увлекательной игры: что выключенный телефон ничего не гарантирует, что вытащенная батарейка ничего не гарантирует, что если ты покупаешь «одноразовую» симку, то нужен и «одноразовый» мобильный телефон, и их нельзя даже положить рядом с уже засвеченным телефоном. При этом sms-сообщениями мы, конечно, пользуемся, но они идут каждый раз с таким шифром, что только после того, как ты попьешь с нами часов пять кофе, ты сообразишь, о чем речь. Ну и совсем шутка: когда говоришь «бомбы, чеченцы, взрыв, Путин» — сразу моментально становится хорошо слышно.

У меня было навалом случаев, когда сочувствующие передавали мне и документы из ФСБ, и мою прослушку. Несколько раз, это было довольно давно, я читала разработку по себе. Я себя вроде хорошо знаю: чем занимаюсь, что из себя представляю. Но, черт возьми, в глазах спецслужб я гораздо круче. Хотела бы я иметь такие связи, как там написано!

Читала распечатки своих разговоров. Распечатки правильные, а вот выводы из них абсолютно катастрофичные. Если они так со всеми работают, то правильно в 1991 году поднимали вопрос о люстрации КГБ.

Не делай ничего такого, за что тебе потом будет стыдно. Вот и все. Десять раз подумай, с кем ты связываешься и о чем переговариваешься. Ничего не говори из того, что может быть не так истолковано, ничего не пиши из того, что может тебя скомпрометировать. Не общайся с людьми, с которыми стыдно общаться. Ну вот, с Володиным, например, не общайся, и не будет тебе компрометации никакой. Веди себя прилично.

Сергей УДАЛЬЦОВ, координатор «Левого фронта», один из обвиняемых по делу о подготовке массовых беспорядков в России:

«Полицейские стали обходить квартиры. Пришлось, как в боевике, отлеживаться на балконе соседей»

— Очень хорошо помню, как столкнулся с наружным наблюдением. Это было в 2006 году, когда намечался саммит «большой восьмерки» в Петербурге. Мы как представители левого движения, антиглобалистского, планировали ехать в Петербург и там участвовать в выступлениях. Незадолго до отъезда заметил, что за мной постоянно ходят одни и те же люди. Вещь эта для меня в первый раз была шокирующей, я не думал, что к моей персоне может быть такое внимание. Стало понятно, что ехать легальными путями: на поезде, на самолете — невозможно, потому что просто не дадут уехать. Я, оторвавшись от слежки, не приходил домой, ночевал в других местах. Тогда я, кстати, постригся в первый раз коротко. Не специально для этого, просто так совпало. И все это помогло автостопом доехать до Петербурга. Уже в Петербурге меня остановили люди в штатском, долго на меня смотрели и не узнали. У них, видимо, были другие ориентировки. Удалось до мероприятия дойти, хотя закончилось все силовым разгоном. В полиции долго возмущались, что прическа изменилась, отчитывали кого-то.

Потом, уже в конце 2006 года, пошли «марши несогласных». С той поры наружное наблюдение регулярно использовалось. Они не скрывались, эти люди. Наверное, они могут работать и скрытно, но это сознательно делалось открыто. Работает довольно большая группа людей: кто-то едет с тобой в метро, остальные на машинах. Многих я стал в лицо узнавать, чуть ли не здоровался с ними. Поначалу они делали вид, что меня не знают, даже если я им рукой махал. Потом уже доходило до того, что они готовы были чаю выпить вместе.

Помню, с друзьями в футбол играли. Они почему-то в тот день за мной следили. Пригласили их в футбол поиграть. Играть они отказались, но активно болели, стояли за воротами и поддерживали нас.

Это вроде безобидно, но большое напряжение создавало. Не всегда приятно, чтобы о тебе знали, когда ты в туалет зашел, а когда пошел пирожок съел. Это выматывает психологически. Но я как-то уже научился не реагировать.

В медведевские годы следить стали меньше. Тогда начали развиваться «Стратегия-31», «День гнева» — вроде были поводы. Но отслеживать перестали, встречали уже на месте событий. Может, у них кадровый голод возник или какое-то переформатирование внутреннее.

А возобновилось все перед выборами в декабре прошлого года. За несколько дней до выборов сотрудники полиции поймали мою жену, когда она возвращалась из магазина, и сказали, что она войдет домой только вместе с ними: хотят проверить, что в квартире. Жена — человек не робкого десятка, не согласилась на такие предложения и обратилась к соседям, чтобы они все зафиксировали. Пока суд да дело, мне удалось из квартиры выбраться к соседям, у нас хорошие отношения. Я надеялся там пересидеть. Но полицейские стали обходить квартиры и вошли в ту, где я находился. Мне пришлось, как в каких-то боевиках, прятаться на балконе, держать руками дверь, чтобы они не зашли. В общем, готовиться чуть ли не прыгать вниз. В итоге удалось отлежаться, они меня просто не нашли.

А 3 декабря пришлось гримироваться, как Владимиру Ильичу Ленину, надевать парик (правда, он женский был, переделали), очки надевать (не черные, обычные), шапку… Я действительно мало на себя был похож, и мне удалось из дома выйти и уехать в другое место. Но, видимо, я допустил ошибку — и это уже связано с прослушкой. Любой мобильный телефон, выход в интернет, все это отслеживается, когда они включают все ресурсы. У меня было несколько номеров,  и одним из них я все-таки воспользовался. И хотя я и уехал в другое место, утром 4 декабря, когда мы с товарищем вышли из дома, на нас набросились, скрутили и доставили в полицию.

Пару раз были случаи, когда моей супруге приходили эсэмэски, мол, если вы хотите выйти из-под наблюдения, лучше вам дома сейчас не появляться или, наоборот, уходить из дома, потому что скоро начнется наблюдение.

Бывает, накануне или в день каких-то крупных мероприятий связь обрывается — такое ощущение, что кто-то внедряется в сеть. Но я уже давно взял за обычай: если что-то нежелательно для посторонних ушей — телефонов рядом быть не должно.

Подготовили Никита ГИРИН и Диана ХАЧАТРЯН

Как на самом деле

Единственный выход: не пользоваться телефоном, айпадом, GPS-навигатором и не ездить в метро

«Новая газета» опросила нескольких специалистов, ранее имевших отношение к этой специфической сфере оперативно-разыскной деятельности, которые на условиях анонимности и умолчания о некоторых технических деталях оценили показания участников нашего опроса. Показания в большей своей части вызвали у спецов улыбки. Оказалось, что большинство из опрошенных имеют о предмете, скажем так, массово-бытовое представление. Прав Геннадий Гудков: садится батарейка — лучше надо заряжать, шумит телефон — купите новый. Хотя это вовсе не означает, что люди, рассказавшие нам свои истории, свободны от прослушки или слежки.

Многие из тех «признаков» прослушки, которые упомянули участники опроса, с натяжкой можно отнести разве что к середине 90-х: когда и техника была иной, и игроков на «рынке» нелегального наблюдения много. Тогда друг за другом шпионили и олигархи, и чиновники, используя коммерческие службы безопасности и ЧОПы, чьи возможности варьировались в зависимости от степени богатства клиентов.

Сейчас прослушка силами ЧОПов практически не используется: дорого, можно попасться, неэффективно. Дешевле и проще использовать связи в правоохранительных органах и спецслужбах, сотрудники которых в состоянии внести в список ОРМ (оперативно-разыскных мероприятий) нужное количество левых телефонных номеров.

Даже в том случае, если на прослушку дана официальная санкция суда, — судьи ведь не будут «пробивать» несколько десятков номеров, которые содержатся в каком-либо ходатайстве в рамках расследования убийства, — проштампуют, и всё. Забегая вперед, отметим, что всякие «покрякивания» и фоновый шум в трубке могут означать только две вещи: либо телефон плохой, либо прослушивают члены кружка «Умелые руки» из какого-нибудь прокремлевского молодежного движения.

Да, для прослушки телефонов и сегодня могут использоваться специальные сканеры, перехватывающие и дешифровывающие сигнал. Но это неудобно и затратно. Во-первых, у сканера ограниченный радиус действия, поэтому он должен находиться либо неподалеку от телефона «клиента», либо — от соты или базовой станции. Во-вторых, современные сканеры, конечно, обладают большой пропускной способностью (несколько тысяч звонков в единицу времени), но она все равно — ограничена. Поэтому подобные устройства (их действие, кстати, как раз и может отражаться на работе самого телефона) применяются нечасто. Спецслужбами — на месте проведения какой-либо спецоперации, когда неизвестны все номера телефонов предполагаемых злоумышленников; либо злоумышленниками — неподалеку от офиса бизнес-конкурента заказчика. В случае же теракта сотовые операторы по требованию спецслужб снимают шифрование сигнала в заданном районе, и потому можно использовать простые сканеры радиочастот. Возить же даже за оппозиционным политиком сканер вместе со спецом вряд ли кто-то будет.

В случае со сканером идет перехват шифрованного сигнала от телефона к соте или базовой станции (о технологии умолчим). Но есть другой способ — на пути от базовой станции к «месту назначения», когда сигнал идет уже в незашифрованном виде. Правда, для этого нужно иметь доступ к помещениям оператора связи. Что возможно, но для тех же спецслужб — бессмысленно. Почему? Об этом ниже.

Существует еще один «кустарный» способ — требующий доступа к самой трубке «клиента». В телефон закачивается программа-шпион, дающая возможность ретранслировать переговоры. Аппарат для этого вовсе необязательно выкрадывать, можно воспользоваться ИК-портом, блютусом или подкараулить, когда интересующий объект с помощью телефона выйдет в интернет. Управлять подобной программой также можно дистанционно. Но можно опять-таки воспользоваться услугами подкупленного сотрудника сотового оператора, чтобы запустить через служебное СМС соответствующую программу. «Серьезные люди» могут наладить и систему левой рассылки типа: «Вы выиграли «Порше»: открываешь СМС — и программа поселилась в телефоне.

Все это, конечно, увлекательно, но не имеет никакого отношения к современной работе спецслужб. Им это не нужно. Потому что спецслужбы, которые, собственно, и интересуются жизнью и деятельностью опрошенных нами политиков и общественных деятелей, имеют прямой доступ к мобильным сетям и могут поставить на прослушку любой телефон удаленным от офиса оператора способом. Для этого и был придуман закон об ОРД и приказ Госкомсвязи от 1999 года «О технических требованиях к системе технических средств для обеспечения функций оперативно-разыскных мероприятий на сетях электросвязи РФ».

И не будут перегреваться никакие батарейки, ничего не будет мигать и шипеть, поскольку подобная прослушка никоим образом не сказывается на качестве связи. Узнать о ней можно разве что после публичных скандалов или по косвенным признакам, о которых весьма подробно рассказал Владимир Рыжков и другие опрошенные. Ну или в случае ошибки сотрудника. Так, например, одному из известнейших политиков современной России кто-то позвонил с неизвестного телефона: вместо «Здравствуйте» политик услышал записи его сегодняшних утренних переговоров с редактором «Новой газеты». Политик перезвонил на номер, который высветился на экране, вогнав в конфуз сидевшего «на ушах» офицера. Да, кстати, всё, связанное с ГЛОНАССом, — изначально снабжено всеми удобствами для спецслужб.

Исходя из рассказанного, мифическими представляются и все широко известные способы «борьбы» с прослушкой. Нет, конечно, если телефон выключен, из него вытащена батарейка, то он уже не будет работать в качестве микрофона, транслируя разговоры в комнате. А вот во всем остальном…

Если вставить в телефон купленную с рук симку, то телефон «запомнит» и передаст ее вашей обычной симке, а та уже «заложит» оператору. Да и секретная симка способна вас «засветить», передав оператору номер телефона (ов), в который она была вставлена ранее. Единственный способ: купил телефон, сим-карту (то и другое — на чужую фамилию) — и тут же выкинул всё это хозяйство в ближайший пруд.

Правда, в том случае, если спецслужбы заинтересовались кем-то всерьез, — подобное тоже бессмыслица. Звуковой анализатор голоса способен за несколько десятков секунд распознать говорящего, внесенного в специальную базу данных, с чьего бы телефона он ни вел беседу. Утешает лишь то, что подобной «чести» удостаиваются немногие.

Также глупость, что невозможно прочесть SMS-сообщение. Можно и даже в режиме реального времени: копия SMSможет быть автоматически доставлена на монитор или телефон сотрудника спецслужб (а если кому-то иному удалось установить на ваш телефон программу-шпион, то и этому интересанту).

Местонахождение же человека вовсе необязательно определять с помощью кустарно изготовленных из телефона и клейкой ленты «маячков». Во-первых, существуют и нормальные «маячки», которые трудно обнаружить без специальной аппаратуры (именно ими пользуются спецслужбы). А во-вторых и в-десятых… Местонахождение и маршрут объекта определяются: с помощью работающего или даже выключенного телефона, айпада, GPS-навигатора в машине, противоугонной спутниковой сигнализации, при оплате банковскими карточками, через нетбук или любое другое устройство, имеющее доступ к интернету, и даже при оплате прохода в метро (это, правда, не в режиме онлайн).

И последнее. Опрошенные нами политики рассказывали о том, что телефонные звонки, предназначенные им, переадресовывались каким-то третьим лицам или, наоборот, эти третьи лица звонили с телефонов опрошенных. Подобную «шутку» очень легко совершить не только специально обученным техническим специалистам спецслужб, но и любому электронщику, имеющему в своем распоряжении телефон, сканер и ноутбук (о технологии умолчим).

Таким образом, нет никаких «пяти признаков», с помощью которых можно установить прослушку спецслужб. Совет один: не пользоваться телефоном, айпадом, банковской карточкой, компьютером, GPS-навигатором и не ездить в метро.

Отдел расследований