«Я не Раскольников…»

Кто не успел пожить при идеалах.
 
В милицию пришёл бомж и сообщил, что нашёл на дачном участке труп мальчика. Его на всякий случай задержали. Следствие установило такую картину происшествия: шестнадцатилетний Максим поехал к себе на дачу, вскрыл себе там вены на руках, после чего влез на любимое дерево и повесился на ветке, которая, надломившись, некоторое время удерживала тело; потом рухнул с восьмиметровой высоты.
Но для самоубийства всё это выглядело всё равно странно. Мальчик из хорошей семьи, благополучный, не имевший конфликтов, болезней… за два месяца до выпускных экзаменов…
Проверили семью, перетрясли школу, вымотали учителей, пошумели в прессе, вытащили всю историю на телевизионную «пустьговорильню», после которой классная руководительница уволилась, пристроили в школу пару «психологичек»-недоучек, заново начали собирать улики против бомжа. Тот признался, что обнаружил ещё живого мальчика, который умер, литературно выражаясь, у него на руках.
Следствие шло под прессом «общественного мнения»: выскакивали в эфир и верещали какие-то тётки, тяжеловесно и невнятно бубнили «ученые мужи»…
В результате, бомж-таки сел.
Прошло два года. Бывшая одноклассница Максима, писавшая курсовую по психологии, сообщила преподавателю, что использовала в своей работе письмо, присланное ей по почте бывшим одноклассником, которого все считают убитым, тогда как на самом деле…
Преподаватель спросил, кому это письмо адресовано. Девушка ответила, что никому. Тогда он прочёл. Потом отдал письмо родителям Максима. Они, каждый день проклинавшие бомжа-душегуба, не поверили, что это письмо самоубийцы. Но оно мучило их и породило сомнение.
Родители всё-таки показали это письмо адвокату, защищавшему бомжа, но адвокат не проявил заинтересованности. Показали следователю. Тот только поморщился и посоветовал отцу и матери не терзать себя.
- Всё это никому не нужно, - был его ответ. - Тем более, что тут ничего не понятно.
«Я не Раскольников, - писал Максим. - На вопрос «почему так рано» я отвечу вопросом «а зачем поздно»? Правильней – рано, и без Лизаветы.

Реально противно каждый день слышать – бери от жизни все! Что от неё возьмешь, если ничего ей не отдал? Это закон физики. Что вообще значит «жить»? Потреблять кислород и выделять углекислый газ?

Вообще-то нужно бы оставить что-то из двух: «инет» и «телик» или школьную литературу, а то реально путаница полная. Отец говорит, что все эфиры – это грязная пасть политиков и торгашей; согласен, и права школьная литература. Но и она не знает, какая должна быть у меня цель. 
Чего хотел Раскольников, я так и не понял. Мирового господства для России, как Наполеон для Франции? Чего хотел Базаров? Чего хотел Павел Корчагин? Мировой революции… для кого? Для сытых «пролетариев», которых устраивает не иметь ответственности и получать большие подачки, как на Западе… 
Вообще, всё продается, кроме сердца. Понятно, почему. Сердце это такое что-то, что болит часто, а больное никто не купит. Всё было бы просто, если бы не сердце. Жизнь – это постоянная борьба со своим больным сердцем, так что ли? И на фига она мне? Победить больное сердце, чтоб не болело? И стать бессердечным? Раскольников попробовал, а стало ещё сильнее болеть. Я не Раскольников. Но у меня тоже нет идеала. А у кого нет идеала, тот убийца. Я или ничего не понимаю, или уже всё понял, и мне противно, не хочу этого, не могу. 
Ксюха один раз сказала, что в будущем хочет иметь от меня детей, потому что они будут красивыми. Цель – размножение? Приятно, но противно. Прости, Ксюха, не хочу. Так зачем же? Когда думаю про маму, отца, бабушку и Ксюшу, сердце болит так сильно, что надоело терпеть. Я бы терпел, если бы знал цель. А её никто не знает, и боятся в этом признаться. Родители боятся, чтобы дети не догадались. Мои тоже боялись, но не сумели это скрыть. Они успели пожить при идеалах. Теперь идеалов нет, значит, и смысла нет. Значит, теперь все – рано или поздно – раскольниковы. Так зачем поздно? Лучше – рано, и без Лизаветы…»
Родители Максима попросили это письмо обнародовать. Они считают, что оно как страшный сон, который нужно рассказать, чтобы не сбылся с другим, с таким же, шестнадцатилетним…

Виктория Велесова