Речь Молотова в Верх. Совете осенью 1939

Как будто, не к месту, Молотов заявил, что Польша как государство несостоятельна,  и в таком качестве существовать не должна. В тот момент Восточная Польша (Зап. Украина и Белоруссия) отошла к СССР, собственно же Польша после короткой войны оказалась под властью Германии. Франция и Англия находились в состоянии войны с Германией, так как они незадолго до нападения Германии на Польшу давали Польше гарантии неприкосновенности её границ. После завования Польши Гитлер предложил  Франции и Англии заключить мир, т.к. Польши больше не существовало. Те отказались. Англия  сослалась (как будто) на то, что Гитлеризм есть Мировое Зло сам  по себе, и что его надо уничтожить.

  Речь Молотова внешне  укладывалсь в поддержку довода Гитлера. Польши нет, и не будет, зачем же продолжать войну ? Более того. Молотов отверг (англо-французский)  довод о том, что Гитлеризм-нацизм  подлежит уничтожению. Молотов назвал нацизм идеологией, а идеологию нельзя уничтожить силой оружия. Молотов не призвал прямо Англию и Францию помириться с Гитлером, но из его речи вытекал именно такой призыв.

Но поскольку позиция Англии и Франции была уже известна, дипломатическое содействие  Молотова   Гитлеру было заведомо  платоническим. Это было, скорее, дружеское заявление в адрес Гитлера, выражение солидарности с его позицией.

 Заявление Молотова надо считать вполне лицемерным. Сталин был прямо заинтересован в том, чтобы Германия продолжала войну с её западными противниками. Поверил ли кто-нибудь из воюющих сторон в искренность (не высказанного прямо) призыва Молотова к миру? - Сомнительно

    Вместе с тем, в  речи Молотова был выражен  вполне прагматичный  дальний прицел в отношении Польши, Если Польша не заслуживает быть государством, то в случае поражения Германии она не подлежит возрождению.  При взгляде на карту становится ясно, что единственным вариантом является причленение Польши к СССР. Именно такую заявку на будущее можно видеть в речи Молотова. Почему этот вариант не осуществился - ответом на этот вопрос, наверное, лучше владеют  польские историки