Бурлеск ...часть вторая (В.Рыженко)

 БУРЛЕСК    ...часть вторая

       После работы Илья Ильич всегда возвращался в свою комнатку. На работу он уходил из той же комнатки, где стоял шкаф старинной работы с завитушками и зеркалом, доставшийся ему по наследству, и диван, тоже наследственный, на котором сиживал еще дед Ильи Ильича: человек крутого характера, носивший в одно время усы, ремни и шашку.
      Чем был знаменит дед Ильи Ильича и как проведали о его знаменитой шашке - неизвестно. Известно лишь то, что в один вечер, когда старик, стоя перед зеркалом, рассматривал свои бороду и брови и как всегда бормотал: "Надо же", к нему явился хранитель музея с многочисленным окружением, одетым в строгие черные костюмы. Многочисленное окружение не могло все вместиться в комнатке, так что некоторые... те, которые замыкают подобные шествия, вынуждены были стоять у входа в том... возле таблички со знаменитой надписью о знаменитом человеке, мечтая о такой таблице для себя, а те, которые уже успели заказать подобные таблички при жизни, перед стариком.
      Знаменитую шашку извлекли из-под дивана со старыми поржавевшими пружинами, под скрип которых засыпал старик. Хранитель музея был немногословен. Он только бросил упрек Илье Ильичу в отношении его равнодушия к славе отечества, показав пыль на шашке, торжественно поцеловал шашку, потрогал на ноготь, взмахнул, возможно, что шашка просвистела бы еще раз мимо бороды старика, но старик был угрюм и хранитель музея прекратил все торжественные жесты. Шашку упаковали в футляр из-под трамбона, а старика одели в бостоновый костюм, сильно изъеденный молью, который вынули из шкафа с завитушками.
Раньше костюм был на загляденье. Прочный, хорошо облегавший фигуру Ильи Ильича. Сам портной говорил, что лучшего костюма и не шил.
- Генеральский, - цокал портной. - Хочешь, даже лампасы пришью?
      Портной лез в сундук, вытаскивал лампасы, примерял, подводил Илью Ильича к зеркалу. Генерал! Но от генерала и лампас пришлось отказаться, потому что дальний родственник Ильи Ильича в чине генерала во времена деда попал под его шашку и его вдове остались одни лампасы, которые она прятала в потайном дне шкатулки вместе со значками генерала.
      Портной был умный человек. Он говорил Илье Ильичу, что предложи ему сменить портняжество на генеральство или адмиральство - он откажется, так как на генералов и адмиралов существует мода, а вот портняжество... Портной строго смотрел на Илью Ильича и веско замечал:
- Шью всем.
      В бостоновый костюм и обрядили Илью Ильича, хотя он и сопротивлялся, помня слова портного.
      В музее шашку водрузили возле Давида, голой и величественной скульптуры, a чтобы посетители не подумали, что это шашка Давида, хранитель музея, слегка пошатываясь, прибил под шашкой биографические данные... Ильи Ильича. Почему это произошло - неизвестно Известно, что вписали в табличку и сподвижника Ильи Ильича, - хранителя музея, который показал несколько шашочных приемов, не проявив искусства владения шашкой, но сделав довольно лихой вид.
      Старика перевели из сторожки в специальную комнату с блестящим паркетом, хрустальными люстрами, коврами, столиками с позолоченными ножками, зеркалами..., в которой Илья Ильич пугался тишины.
      Старик не принимал обрушившейся на него славы. Она являлась ему в виде почитателей знаменитой шашки, которая часто красовалась на боку старика в стальных ножнах, так как хранитель музея опасался, как бы Илья Ильич не превратил шашку в нечто неподобающее славе; сподвижников, которые писали о нем воспоминания, хотя Илья Ильич и помнил, что никакого участия в никаких временах сподвижничества он не принимал и никаких сподвижников у него не может быть. Разве что портной, предлагавший сшить генеральский мундир. Но и он, как и Илья Ильич, стоял в стороне от всех великих событий и имел к ним отношение в том роде, что шил всяческие мундиры и папахи, но так зашился, что какая-то могущественная папаха и той же силы мундир выпороли его шашкой за машинку неотечественного происхождения. Портной забросил свое хлебное ремесло и стал сапожником, но и от сапожничества пришлось отказаться, сапоги тоже пришлись кому-то не по вкусу и ремесленник, поняв недостатки ремесла, забросил его, как бы решив оставить человеческий род босым и голым, и исчез, как и родственник Ильи Ильича в чине генерала.
      Оказалось, что старик знал грамоту и писал мемуары с дарственной надписью, которую сподвижники оценивали во сто крат дороже самих мемуаров, заполнивших все отечественные и зарубежные прилавки. Слава являлась Ильи Ильичу и в словах хранителя музея, который отзывался о Илье Ильиче как о великом земном провидении. И даже такое слово вылетало из уст хранителя музея. Старик пытался ускользнуть от славы в свою сторожку. Но его жизнь принимала совершенно загадочный для него характер.

      Для Ильи Ильича устраивали праздничные вечера по случаю дня его ангела с пушечной стрельбой и народными гуляниями, портретами на бумажных змеях, торжественные вечера с читками лекций о его детстве, юности, шалостях, играх, но это были не детские шалости и игры, а проявление каких-то справедливых и бунтующих помыслов, хотя Илья Ильич знал, что не только в детстве, но за всю свою жизнь он никогда не бунтовал, но крепко был порот шашкой деда за то, что однажды зашел в церковь вместе с прадедом, которого тоже достала шашка деда на пасху и крашенные яйца. Не обошла старика и могущественная театральная слава, и многие даже знаменитые артисты резко высказались друг против друга за право представлять Илью Ильича на сцене. Скульпторы никак не могли прийти к соглашению из-за бронзовой скульптуры Ильи Ильича, которая должна была стать венцом всех скульптур.

       Композиторы... композиторы тоже служили Илье Ильичу и искусству. На свет вытаскивались нянечки и кормилицы Ильи Ильича, родственники и прародственники из таких глубин, заглянуть в которые просто немыслимо, однако некоторые заглядывали, находя живительные источники, питавшие Илью Ильича. Оказались у Ильи Ильича и дети. Они приходили со внуками и правнуками. Пришлось ввести специальные родственные часы приема, секретарей в белых костюмах. Дети Ильи Ильича устраивали скандалы, если Илья Ильич не признавал их, интриговали против секретарей в белых костюмах и в конце концов изжили их, оставив Илью Ильича на попечение родственных чувств. К этому времени Илья Ильич стал чем-то похожим на мужа всех жен, отца всех детей, дедушку и прадедушку всех внуков и правнуков.  

      Илья Ильич перерос человека заграничного рода Давида, отнял у него славу, на что посрамленный Давид, если б умел говорить, высказал бы ему много разных слов.    Величественная тень Ильи Ильича достигла самых отдаленных окраин планеты. Имя Ильи Ильича профессора, оригинала... выражалось во всех ученных степенях и научных областях. За его именем находились в очереди. Он становился похожим на пророка, перст которого с удивительной быстротой ввергался во все стороны человеческой жизни.
      Впрочем, находились и такие, что распространили слухи о вздорном характере Ильи Ильича, который требовал, чтобы его называли Ваше превосходительство", "Ваше высочество", "Ваше сиятельство", который хотел стать императором, фельдмаршалом и якобы посягал даже на фараона Рамзеса Великого. Находились и другие, которые удивлялись странным попыткам Ильи Ильича, становившегося все яростней в своем сопротивлении славе, так что его подготовка к показу занимала недели, а то и месяцы, в течение которых старика приходилось увещевать, уговаривать, брызгать святой водой и прибегать даже к новейшим средствам гипноза и знаменитым иностранным специалистам, хранитель музея объяснил великими странностями величайшего человека, ставшего в такой ряд... Хранитель музея давал понять, что нет еще такого слова, которое смогло бы выразить все величие Ильи Ильича.
       Чтобы как-то успокоить и усмирить Илью Ильича, хранитель музея пускался во всякого рода изобретательства. Он вернул старику его любимого кота Степана и мышей, живших со сторожем в сторожке, но сбежавших на самый конец города, напуганных небывалыми происшествиями. Но Степан, мыши и Илья Ильич яростно набрасывались на сподвижников, кусали их, и хранитель музея прибегал к успокаивающим действиям. Степан, мыши и Илья Ильич засыпали, и величественная спина земного провидения во всем белом вновь открывалась посетителям музея, вдоволь перед этим налюбовавшимся знаменитой шашкой и даже насмеявшимся над Давидом, поза которого, как утверждали, становилась все более невзрачной и невеличественной, а лицо угрюмым, словно он собирался бежать из музея.
       Во время снов Ильи Ильичу тоже не было покоя. К нему являлся Давид, грозил, советовал вести себя поприличней и не быть выскочкой, а лучше всего убираться из музея, а не то... Давид потрясал железной кольчугой какого-то древнего рыцаря и обещал заковать в нее Илью Ильича. За Давидом появлялся дед... тоже грозный и суровый, с шашкой, обвинял внука в жульничествах, похищении незаслуженной славы и обещал проучить зарвавшегося внука. Дед и Давид называли Илью Ильича самозванцем и каждый раз во сне подвергали старика участи всех самозванцев, так что он просыпался в холодном поту.
       Возможно, что со временем Илья Ильич смирился бы с бременем славы, переплавил бы Давида, запретил бы деду являться ему во сне, вытащил на свет еще небывалые реформы, возможно, что Степана и мышей после жизни великого человека пустили бы под скальпель, набив тряпками, соломой, превратив в чучела, если б Илью Ильича не ждали новые перемены, объяснимые разве что теми желаниями, которые появляются у великих, когда их выталкивают в шею, не считаясь с тем, что на шее великого некогда покоилась величественная голова, дослужившаяся до простого тычка в затылок....

                   продолжение следует