ПРОФФЕССИОНАЛКА

Что я люблю – так это моего очаровательного друга. Теперь он собирает для меня обрывки еврейства, точно так же, как другие мужчины неловко поднимают гладкие камешки на пляже, чтобы произвести впечатление на своих девушек.

Он позвонил вчера вечером: - Только что видел Тони Блэра по телику, в еврейской шапочке. Он зажигал канделябр.

- Ты имеешь в виду кипу и ханукию?

- Да, точно.

До опубликования Бель де Жур своих интимных заметок – на радость всему Интернету, а теперь и на счастье всему читающему сообществу - литература либо оплакивала евреек-проституток, либо превращала их в некий аналог библейских героинь, борющихся за свободу если не своего народа, то хотя бы своей страны.

Библия жестко критикует проституток – как кдешот, храмовых проституток, которые являлись неотъемлемым символом идолопоклонства, так и зонот, простых профессионалок, бравших плату за свои услуги. Именно в зон'у переодевается прародительница царя Давида, Фамарь, желая хотя бы таким обманным путем зачать ребенка от представителя семьи, в которую она была выдана замуж (Быт 28).

Несмотря на негативное к ним отношение, известные блудницы Танаха включают в себя Рахав, укрывавшую разведчиков Иисуса Навина, и впоследствии, согласно некоторым мнениям, ставшую его женой. Самсон также предпочитал женщин, профессионально предававшихся своему ремеслу, хотя его, конечно, тянуло к нееврейкам.

Незамужним проституткам даже разрешалось жертвовать часть своего заработка на нужды Храма (в отличие от замужних женщин, получивших плату за прелюбодеяние). В Вавилонском Талмуде, в трактате Менахот, приводится редкая по своей изысканности и элегантности агада, героями которой выступают известная блудница и влюбленный в нее ученик вавилонской ешивы. Их переживания и приключения заканчиваются ее переходом в иудаизм и браком между ними, и, как мудро замечает глава ешивы: «Те же простыни, что стелила она для греха, будет стелить для исполнения заповеди».

В Средние века, в связи с запрещением интимных связей между евреями и неевреями, еврейская проституция в ашкеназской Европе практически отсутствует, зато процветает в странах с сефардским населением, где подобные запреты были менее строги. Средневековыми религиозными авторитетами, конечно, выносились галахические постановления, направленные против проституции как социального явления, однако при этом можно найти решения и о том, что проститутка имеет право требовать и получать обещанную ей клиентом плату за услуги.

Рабейну Гершом Меор га-Гола, «Светоч Изгнания», запретивший полигамию для ашкеназских евреев, постановил, что женатый мужчина, посещающий проституток, не может отказать своей жене в разводе, но неженатые, разведенные и вдовцы, дабы не подвергаться более серьезным искушениям, имеют право посещать публичные дома, правда, желательно делать это не в районе своего проживания.

Рабби Давид бен Аби Зимра (РАДБАЗ), известный сефардский каббалист и законовед XVI века, постановляет передать опеку над семилетней дочерью после развода родителей ее отцу. Это объясняется тем, что мать после развода занялась проституцией и стала содержательницей публичного дома. Для Радбаза неприемлемо проживание «пока еще чистой дочери Израиля», как он пишет, «в обстановке разврата».

В XIX веке, в связи с разрушением традиционного уклада диаспорной жизни, еврейская проституция приобретает прямо-таки угрожающие масштабы. Так, например, в Касабланке, где в конце XIX века размещались гарнизоны иностранных армий, 30% проституток города были еврейками.

В то же самое время управление проституцией перерастает из локального промысла, примером которого может служить Анна Марковна в «Яме» Куприна, в транснациональный бизнес, вовлекающий в свою орбиту черту оседлости, европейские страны, Америку, как Северную, так и Южную, Африку и Азию.

Александр Куприн в «Яме» так описывает одного из воротил этого «белого рабства»: «Теперь он был одним из самых главных спекулянтов женским телом на всем юге России. Он имел дела с Константинополем и с Аргентиной, он переправлял целыми партиями девушек из публичных домов Одессы в Киев, киевских перевозил в Харьков, а харьковских - в Одессу. Он же рассовывал по разным второстепенным губернским городам и по уездным, которые побогаче, товар, забракованный или слишком примелькавшийся в больших городах. У него завязалась громаднейшая клиентура, и в числе своих потребителей Горизонт мог бы насчитать немало людей с выдающимся общественным положением: вице-губернаторы, жандармские полковники, видные адвокаты, известные доктора, богатые помещики, кутящие купцы. Весь темный мир: хозяек публичных домов, кокоток-одиночек, своден, содержательниц домов свиданий, сутенеров, выходных актрис и хористок - был ему знаком, как астроному звездное небо. Его изумительная память, которая позволяла ему благоразумно избегать записных книжек, держала в уме тысячи имен, фамилий, прозвищ, адресов, характеристик.»

Большинство таких сутенеров, как ни странно, были соблюдающими еврейские традиции людьми.

Так, например, когда раввины Буэнос-Айреса выпустили постановление, запрещающее сутенерам членство в общине, те организовали собственную синагогу, «Цви Мигдаль», с ешивой и кладбищем. Таким же был и «Горизонт» Куприна: «Замечательно, что он не находил в своей профессии ничего преступного или предосудительного. Он относился к ней так же, как если бы торговал селедками, известкой, мукой, говядиной или лесом. По-своему он был набожен. Если позволяло время, с усердием посещал по пятницам синагогу. Судный день, пасха и кущи неизменно и благоговейно справлялись им всюду, куда бы ни забрасывала его судьба. В Одессе у него оставались старушка мать и горбатая сестра, и он неуклонно высылал им то большие, то маленькие суммы денег, нерегулярно, но довольно часто, почти из всех городов: от Курска до Одессы и от Варшавы до Самары.

У него уже скопились порядочные денежные сбережения в Лионском Кредите, и он постепенно увеличивал их, никогда не затрагивая процентов.»

Еврейки попадали в публичные дома, вступив в фиктивный брак, или будучи соблазненными сутенерами, а многих из них, как Соньку Руль у Куприна, просто продали родственники: «Оба они, еврей и еврейка, были родом из Гомеля и, должно быть, были созданы самим богом для нежной, страстной, взаимной любви, но многие обстоятельства, как, например, погром, происшедший в их городе, обеднение, полная растерянность, испуг, на время разлучили их. Однако любовь была настолько велика, что аптекарский ученик Нейман с большим трудом, усилиями и унижениями сумел найти себе место ученика в одной из местных аптек и разыскал любимую девушку. Он был настоящим правоверным, почти фанатическим евреем. Он знал, что Сонька была продана одному из скупщиков живого товара ее же матерью, знал много унизительных, безобразных подробностей о том, как ее перепродавали из рук в руки, и его набожная, брезгливая, истинно еврейская душа корчилась и содрогалась при этих мыслях, но, тем не менее, любовь была выше всего.»

Однако еврейская община во многих городах строго осуждала подобный бизнес и, с одобрения раввинов, принимала решительные меры по его пресечению. В 1905 году еврейские рабочие Варшавы (в большинстве своем члены Бунда) устроили разгром принадлежавших евреям публичных домов и притонов. Эта акция получила название «Альфонс-погром», а через год подобные «альфонс-погромы» прошли не только в Варшаве, но и в Одессе, Херсоне и в принадлежавших Австро-Венгрии Львове, Кракове и Будапеште

. В Западной Европе, где скорость и объем ассимиляции были значительно выше, еврейки-проститутки ничем не отличались от своих христианских товарок.

В «Мадемуазель Фифи» Мопассана, именно еврейка Рашель проявляет наибольший патриотизм по отношению к своей родине: «— Нам, — крикнул он, — принадлежат и все женщины Франции! Рашель вскочила так быстро, что бокал опрокинулся: словно совершая крещение, он пролил желтое вино на ее черные волосы и, упав на стол, разбился. Ее губы дрожали, она с вызовом смотрела на офицера, продолжавшего смеяться, и, задыхаясь от гнева, пролепетала: - Нет, врешь, это уж нет; женщины Франции никогда не будут вашими! Он сел, чтобы вдоволь посмеяться, и, подражая парижскому произношению, сказал: — Она прелестна, прелестна! Но для чего же ты здесь, моя крошка? Ошеломленная, она сначала умолкла и в овладевшем ею волнении не сознала его слов, но затем, поняв, что он говорил, бросила ему негодующе и яростно: — Я! Я! Да я не женщина, я — шлюха, а это то самое, что и нужно пруссакам. Не успела она договорить, как он со всего размаху дал ей пощечину; но в ту минуту, когда он снова занес руку, она, обезумев от ярости, схватила со стола десертный ножичек с серебряным лезвием и так быстро, что никто не успел заметить, всадила его офицеру прямо в шею.» *******

Дневная Красавица, Бель де Жур, далека от жалости к самой себе и от патриотических порывов. Она начинает книгу с простого и понятного заявления: «Во избежание дальнейших недоразумений, скажу сразу, я - проститутка». Разумеется, даже ее псевдоним выявляет образованность – он выбран в честь одноименного романа Жозефа Кесселя и фильма Луиса Бунюэля. Правда, в отличие от героини Катрин Денев, БДЖ не любительница, а профессионал. Девушка из достаточно ассимилированной еврейской семьи, Бель де Жур, начинает думать о проституции после многих неудачных попыток найти работу по окончании университета.

К решению ее подталкивает и встреча с богатой супружеской парой, щедро заплатившей БДЖ за добровольные услуги интимного характера. БДЖ весьма полезным образом вставляет в книгу компендиум сведений об одежде, еде, аксессуарах (большая сумка, а не то, что вы подумали), фотографиях, отношениях с агентством и других важных для ее бизнеса вещах

. В ходе своих путешествий по Лондону и окрестностям, она встречает клиента с подругой-израильтянкой: «маленькая и миленькая блондинка, она на вкус была как теплый мед», обретает верных друзей – от А1 до А4, отмечает еврейские праздники («сейчас Ханука, и я ем медальку из белого шоколада»), рассуждает об анальном сексе и признается в своих скрытых талантах: «Я очень хорошо подражаю персонажам из Симпсонов. К сексу это не имеет ни малейшего отношения, но, кто знает, возможно, я встречу когда-нибудь человека, который обожает Патти и Селму, и мой корабль обретет тихую гавань».

БДЖ, как хорошая еврейская девочка, проводила каникулярный досуг в летнем еврейском лагере, где и началось ее сексуальное образование: «Мне подсмотреть ничего не удалось. Не потому что я не хотела, просто эти старшие девочки были высокие, толстые, загораживали вид и не давали смотреть больше никому. А потом рассказывали, что они там увидели».

На самом деле интересны не столько ее описания клиентов, сколько размышления о литературе, музыке, качестве кошерных ресторанов в Лондоне и шопинге в Риме. Этакая Сэй Сенагон на очень современный лад.

Сейчас БДЖ, написавшая продолжение книги, занимается адаптацией ее для телевизионного сериала на канале ITV, ведет колонку для Sunday Telegraph и так и не признается, ушла ли она из бизнеса, или нет. Впрочем, это не имеет ни малейшего значения. Ведь профессионалка ты, или любитель, все равно, надо обладать особым, пронизывающим зрением, чтобы написать: На Эксибишн-Роуд, как раз возле Музея естественной истории, осенние листья, размазанные по асфальту сотнями и тысячами шин, окрашивают улицу в совершенно удивительный золотисто-оранжевый цвет. Так же и сама Бель де Жур, светящаяся в пространстве книги и своей жизни, удивительная еврейская бабочка, никому ничем не обязанная, выбравшая свою судьбу.