ПАХАЛЕВКА ...Валерий Рыженко

   В степи тихо и на буграх тихо. А под буграми, где расположен поселок «Пахалевка», весело и шумно. Это пахалевские бабы гуляют. А почему?

   По всем природным правилам они должны прятаться в домах, потому что на улице лето и несусветная жара, от которой, если не искупаешься в речке Бочара или не обольешься ведром холодной воды, задохнуться можно.

   Зимой хорошо. Навалит снег на бугры. Пахалевцы дружно берут санки, лыжи, фуфайки, валенки и давай кататься. С утра до вечера. Да так, что ветер чуть ли не уши отрывает.

   А бывает и снежных крепостей для детишек настроят и играют с ними, то в войнушку, то снежками бросаются. Ну, а после катания, как положено, совместный согрев. Со всем раскладом. А расклад хорош. После того, как его подметут, и песни поют, и частушки, даже за буграми слышно. Песни так себе, как волчий вой зимой в степи, а частушки славные, веселые о том, как жили, да были. Щеки становятся красными, а внутри так тепло, такая благодать разливается в крови, что пахалевцы только хлопают глазами и готовы даже заснуть на снегу. Некоторые и засыпают. Ну, и что. Дружно уложили на саночки и отвезли домой.

   Весной – беда. Снег начинает таять и с бугров бежит такая вода, что заливает Пахалевку. Приходится иногда на крышах отсиживаться.

Осенью совсем худо. Дожди, словно ледяные. Не улицы, а непролазная грязь. Только на тракторах и лошадях ездят. Если кто-то нечаянно свалиться, то приходится ему вплавь по грязи домой добираться. 

   Иногда природа меняет свое настроение. Бывает, зимой дождь хлещет, а летом снег идет. Осенью сады расцветают, а весной урожай собирают. Не дает природа нормального житья, но это одна беда. К ней пахалевцы привыкли. А есть и другая беда, о которой мы далее расскажем.

   Взбрыкивает природа. Капризной стала, но не всегда. Иногда начинает наводить такую красу на сады, что сады и не сады, а как гигантские клумбы цветов. Яблони, как пышные невесты. Все в белом. Тополя вытягиваются в нитку и скрывают дома. А в палисадниках сирень так разрастается, что ветками окна раскрывает, и такой дурманящий запах в комнаты вносит, что как тут не вспомнишь о любви.

   А как пойдут на речку Бочару, так там вербы своими пышными шапками воде кланяются. Словно благодарят. И листья на солнце переливаются. А вода такая чистая, что дно песчаное видать, хотя глубина и до двух метров бывает. Рыбешки стаями носятся. Руку поднимешь, а они даже от ее тени разбегаются. Потому что мелкие. Цапнуть не могут. Зубы мелковаты.

      Берег ромашками усеян и зеленой порослью травы. А пахалевцы босиком. Да по травке. Подловит кто – нибудь иногда занозу. Ничего. Слезинки капнут. Детство вспомнит.

   Покупаются, поплещутся пахалевцы, в водные догонялки с детишками поиграют, а потом расстелют одеяла и такой летний расклад сделают, что он лучше, чем зимний. Все поселковые щедроты на нем. Свежие и сочные.

   Что умеют отдыхать пахалевцы, то умеют. Даже осенью. Соберутся в какой – нибудь хате, дождь хлещет потоком, а они до полуночи под самогонку в карты режутся.

   Так почему в такую жару пахалевские бабы, которым от несусветной жары в доме нужно прятаться, развеселились. Что-то необычное произошло в Пахалевке. А что?

   Можно подойти и спросить, чему они так радуются? Почему развеселились, да ведь знаете, какое у нас русское гостеприимство. Поднесут. Да еще напьемся и забудем, за каким делом мы приехали в Пахалевку.

   А дело у нас серьезное. Кому-то, может быть, покажется странным, но дело касается не только Пахалевки, а всей России.

   Кто-то хмыкнет: Россия и какая-то Пахалевка, от слова пахать, что ли? Или пахан там был Левка?

   А вы не спешите хмыкать, а давайте пройдемся по поселку.

   Может быть, и увидим пусть не всю Россию, а краешек ее. А потом, если кто-то любознательный и привередливый заглянет под краешек, то точно всю Россию увидит. Главное, чтоб он от краешка не задохнулся.

   Какое-то чудо случилось с Пахалевкой. Раньше идешь по ней, как по заброшенной деревне. И домишки покосились, и дворы захламлены, и заборы повалились. Вся в плетнях и дырах. И через ворота не нужно входить. Просовывай голову в дырку и лезь. Так и было, когда мужики с бусугарни домой возвращались. Ворота трудно найти, а дырка сама находится.

   Все как-то в Пахалевке выглядело слепо и туманно. Даже собаки и те хиляки были. По крайней мере, как-то хило лаяли, но не на постороннего, а на хозяина, который, как правило, возвращаясь с работы, проходил домой через самое доходное место в Пахалевке. Наверное, чувствовали собаки, что хозяин и их часть зарплаты пропивал, и будут они теперь месяц одну воду с размоченным хлебом из миски лакать.

   А сейчас. Вы только посмотрите на Пахалевку. Как грибы из под земли «вылезли» новые здания. А что написано на них. Раньше тоже было много чего написано, сейчас трудно уже упомнить, почти все выскребли, да и написано было как-то мелковато, вкривь и вкось. Хмельной и нерадивый человек буквы царапал.

   А сейчас громаднейшие буквы. Чуть ли не аршинные. Да еще из бронзы. «Народный суд», «Прокуратура». «Полиция». «Администрация». От одних названий страшно. Что уж говорить, как вы себя будете чувствовать, если попадете туда. А как чувствуют себя хозяева этих зданий, и чем таким они заняты, мы скоро узнаем.

   Попадутся два, три домишка между «Прокуратура» и «Полиция» или между «Народный суд» и «Администрация». Да разве они могут выдержать конкуренцию. 

   Словом, Пахалевка, Пахалевка. Может действительно в ней паханом был Левка. Сейчас его там, конечно, нет. А что есть? Вся районная власть в Пахалевке собралась.

   К кому же первому нам зайти? Наверное, к Ивану Федоровичу. Прокурору. Это главное действующее лицо. Он и предложил заняться своим делом всем представителям районной власти, а не высиживаться в креслах.

   Человек он сноровистый, дотошный. Не уважает тех, кто в креслах высиживает и называет их курицами, которые несут простые яйца. А вот, кто несет золотые яйца – это его первый друг. Мимо себя ничего он не пропустит. А если пропустит, то бывает. Все же не заберешь. И самая отличительная черта его – креативность. Словом, креативный мужик.

   Проберемся незаметно в его кабинет, а кабинет у Ивана Федоровича такой, что в нем все посельчане уместиться могут, если Ивану Федоровичу они не понравятся, и послушаем, о чем он говорит с начальником полиции, главой администрации.

- Ну, братцы вытурили, - Иван Федорович не любит грубых слов и быстро поправляется, - послали нас, так сказать на повышение. Раньше мы в одном районе командовали и свой, - Иван Федорович снова поправляется, он не любит переходить на личности, - и государственный порядок наводили. Теперь будем и в другом районе, и командовать, и тоже, - тут он не ошибается, - государственный порядок наводить и, - это самое основное для Ивана Федоровича, - нашим делом заниматься станем. Конечно, там мы хорошие дела делали. Память оставили.

   Иван Федорович человек скромный, не любитель выставляться напоказ, а потому о хороших делах и памяти он умалчивает.

   А хорошие дела, как нам уже было известно, заключались в том, что Иван Федорович вместе со своими друзьями, когда был прокурором в другом районе, все «золотые яйца» к своим рукам прибрал. А прибрать к своим рукам в России обозначает: взять все, что плохо лежит.

   А что же плохо лежит в Пахалевке?

   Иван Федорович думает, но мы его мыслей пока не знаем. Слышим только, как что-то журчит, плещется, булькает. Потом раздается звон. Иван Федорович со своими друзьями крякает.

   Мы бы тоже крякнули, да нельзя. Нужно быть незаметным, а то заметят, выгонят, и ничего мы не узнаем. А еще хуже. Возьмет Иван Федорович и организует из нас ансамбль «Топоро – лесопильный». Он уже такой ансамбль один раз организовал и послал на концерты в дальнюю Россию, но об этом потом.

- Природой мы пока управлять не можем, - начинает Иван Федорович.

   Он мелочиться не любит и всегда свою речь начинает с чего – нибудь крупного.

- Вот если бы могли управлять природой или если бы мы смогли познакомится с тем, кто управляет природой, то… Захотели бы пахалевцы весну, что ж - мы главному раз, он нам раз. Мы от пахалевцев раз и им раз. Зиму. Соответственно мы ему. Он нам. Пахалевцы нам, мы им. Благородно, справедливо. Каждому свое. Вот ты, Иван Степанович, - обращается Иван Федорович к начальнику полиции, - с чего бы наше дело начал?

   Иван Степанович – человек решительных действий. Расползаться в слове и долго думать не любит. А зачем долго думать, если он по должности начальник полиции. Иван Степанович уже ставил, где нужно знаки с кирпичом и кирпичный дом себе за месяц выстроил. Не изменил он себе и в этот раз.

- Поставить на всех дорогах в поселке знак с кирпичом. И, как только кто под кирпич, мы…

   Иван Степанович – конспиратор и свои дела он никогда не объясняет словами. Для этого у него есть руки.

   Вы слышите, как он хлопает. Ну, конечно не в ладоши. Он аплодисментов не любит. От них ладошки только красными становятся. Раньше он был большой охотник красного цвета. А сейчас дальтоником почему-то стал. Глаза с красного цвета переориентировались на зеленый. И лечили его. И не раз. Врач покажет ему красный цвет, Иван Степанович говорит верно: красный. А как освободят его, он видит только зеленый.

- Да разве это серьезно? Кирпич, - сердится Иван Федорович.

   Сердится он редко и только в тех случаях, если ему не приносят «кирпичи», которые можно положить в ящик стола.

- Тут все либо пешком ходят, либо на лошадях и тракторах ездят. В поселке всего четыре машины. Моя, твоя, судьи и главы администрации. Ивана Сергеевича. Что ж ты с нас так сказать это, - тоже конспирация, она сейчас везде нужна, даже санитарам морга, - и с себя?

   Иван Степанович понимает, что промахнулся, но просто так сдаваться он не любит и упирает на то, что скоро все в Пахалевке разбогатеют.

- Это за счет чего же разбогатеют? – любопытствует Иван Федорович.

- У них вон сколько бугров. Раскопают их и нефть найдут.

- А почему ты думаешь, что в буграх нефть может быть?

- А у кого же она еще может быть, как не у бугров.

   Иван Федорович не спорит с Иваном Степановичем, тот, конечно, прав, и обращается к Ивану Сергеевичу.

- Нужно подумать, - отвечает Иван Сергеевич.

   Он никогда не спешит, а все обдумывает, только его обдумывание не нравится Ивану Федоровичу, о чем он и говорит.

- Да. Подумать. Ты вот в том районе долго думал о дворце для музыкантов. Нас за этот музыкальный дворец и послали на повышение. А я вот, что думаю. Сейчас минут пять поразмышляю и скажу.

   Пока Иван Федорович будет размышлять пять минут, сходим к пахалевским бабам и узнаем, чему же они так радуется.

   Пахалевские бабы простые и любят резать правду – матку.

- Мужики у нас крепко пьют. А все проклятая бусугарня. Откуда бы мужик не шел, на нее обязательно наткнется. Раньше у нас власть была, мужиков прижимали. Было, кому жаловаться. Потом власть исчезла, мужик пошел на волю. А что такое мужик на воле. Это конь, но не на приколе. Некому стало жаловаться. Теперь снова появилась власть. Есть, кому жаловаться.

   Словом, то есть, то нет. То была, то пропала. Какая-то скользкая власть в Пахалевке. Словно, подмазанная.

   В это время Иван Федорович объясняет, как подобраться к нашему делу.

- Самое доходное место в поселке – это что? Бусугарня.

   Иван Степанович даже вздрагивает. А от чего?

- Ты что хочешь с прокурора на заведующего бусугарней перейти, - говорит он, - а из нас официантов сделать?

   Пропустим нехорошее слово Ивана Федоровича. Развесистое оно. И крепко бьет по ушам.

- Вы слушайте, - говорит Иван Федорович. - Мужики в бусугарне, считай, все оставляют. Бабы недовольны. Значит. Нужно польстить бабам. А как? Бусугарню снести, а вместо нее построить «Дом творчества для детей».

- А почему для детей? – вмешивается Иван Сергеевич.

   Детей он любит. Упрекнуть его в обратном невозможно. В предыдущем районе он строил детские садики. Да архитекторы что-то не так спланировали. Перепутали планы. Вместо садиков выросли коттеджи.

-. У нас в России больше всего любят детей. Даже за границу продают, чтобы им там лучше жилось.

- А на какие шиши ты будешь дом творчества строить? На наши?

   Иван Федорович от этих слов не то, что бледнеет, а с лица сходит. И снова развесистое слово. Если говорить культурно, то это дятел, а если не культурно, то не летает, но долбит.

- На пожертвования.

   Иван Федорович просто влюблен в слово «пожертвование», а сами пожертвования он ценит больше всего. А как тут не ценить. Ведь жертвуют простые люди. Попробуй с какого нибудь крутого взять «жертву». Сам жертвой станешь

   В предыдущем районе Иван Федорович со своими друзьями строил «Дворец музыкантов» тоже на пожертвования. Хороший вышел дворец. Да вы точно видели его. Выстроили, подошло время концерта. А музыкантов нет. Билеты раскупили заранее, а где же музыканты. Вопрос к Ивану Федоровичу.

- Да были они. А потом создали ансамбль «Топоро – лесопильный» и уехали. А куда. Бог их знает.

   Долго думали, что же делать с «Дворцом музыкантов», но так как музыканты не находились, то районная власть и пристроила дворец в нужные руки. А чьи это были нужные руки, ну, не спрашивать же у прокурора, начальника полиции, судьи, главы администрации. Это же значит высказывать им недоверие. А ведь главу администрации сами выбирали. И теперь что. Нехорошо. Порядочные люди так не делают. Если выбрали, то держитесь.

   Послушаем дальше Иван Федоровича.

- Сегодня Иван Сергеевич прикажет редактору газеты, как она там называется «Шпаклевка».

- Пахалевка, - поправляет Иван Сергеевич. – Шпаклевка – это ветошь. - Он любит иногда блеснуть мастеровыми знаниями. – Ее между бревнами клали, чтобы щели заткнуть и чтобы не дуло, когда мне трехэтажную баню строили.

   Да. Хорошее слово: шпаклевка. Подумаешь и грешным делом улыбнешься. А неплохо было бы, чтобы Ивана Федоровича вместе с его друзьями как шпаклевку между бревнами уложили, чтобы щелей не было и сквозняков.

- Вот, вот, - продолжает Иван Федорович. - Пахалевка. Иван Сергеевич прикажет редактору газеты, чтобы он напечатал, что завтра районный прокурор принимает всех пахалевских баб, это женщин, - поправляется он, - по их жалобам. Они, конечно, повалят ко мне жаловаться на своих мужиков, что они пьют, и чтобы я помог им.

- Чем помог? Пить.

   Это Иван Степанович. Он с утра еще, как следует, не похмелялся.

- Попугать. Я помогу. Дело доброе нужно сделать. Скажу им: бабы, это, дорогие женщины, сносим бусугарню, лес рук, конечно, а на ее месте строим детский дом творчества на добровольные пожертвования. Тут не только лес рук будет, тут и лес ног появится. Сколько будем строить – зависит от пожертвований, но, чем понаваристее пожертвование, тем быстрее скорость строительства. Ну, а когда все пожертвуют, снова пойдем на повышение.

   Нда. Ловко, лихо придумал прокурор Иван Федорович. Вы же это слышали. Все для детей. Да не все он предусмотрел. Он же не в курсе, что мы в его кабинете за шторочкой и все слышали. Так что же делать? Что стоим. Выйти и сказать ему: так вот ты какой, а он быстро возьмет и организует из нас ансамбль «Топоро – лесопильный».

   Нет. Бегом к пахалевским бабам и расскажем им все.

А пахалевские бабы покрепче пахалевских мужичков. Мужики все ругают власть в бусугарне, да в стаканы заглядывают. А бабам некогда. Они мужиков и из стаканов вынимают, и детишек растят, и хозяйство тащат.

   В степи тихо. На буграх тихо. А пахалевские бабы все ликуют.

   Вдруг подъезжает старенький, дряхлый «Запорожец». Весь в дырках. Как будто его где-то бомбили, и он только что с войны приехал, хотя война уже как бы и мохом заросла.

   Бабы вмиг притихли. Из «Запорожца» выпазит старушка. С палочкой, а грудь вся в медалях и орденах. Ростком два вершка от земли.

   Мы: кто это? А нам в ответ: здрасте, это же знаменитая Маргарита Властовна. Разве вы не слышали о ней. Боевая старушка. До Берлина дошла.

   Крутая тетка. Один раз бритоголовый с прибамбасным «Мерседесом» дорогу ее «Запорожцу» перегородил: куда прешься развалина со своей рухлядью. Отваливай.

   Маргарита Властовна послушалась совета. Она не любит спорить. Отвалила. Завела свой «Запорожец», втопила на всю педальку. И пошла на «Мерседес» прямо в лоб. На полном ходу. С криком: я на своей легендарной тридцатьчетверки вот так во время войны на немецкие «Пантеры» ходила.

   Вот мы ей все и рассказали. Что было дальше, не знаем. Поспешили по делам. Правда, был потом слух, что какая-то старушка на своем «Запорожце» разнесла в Пахалевке и «Прокуратуру», и «Народный суд», и «Полицию» и… Словом, блеснула и медалями, и орденами.

   Власть в Пахалевке потом вновь отстроили, без власти никак же нельзя, и окружили колючей проволокой, потому что ходит слух: мотается какая-то старушка с орденами и медалями на стареньком «Запорожце» по степи и иногда кое-куда и кое к кому заезжает. А после этого случаются странные вещи. Если она кое-куда и к кое-кому заедет, там власть мигом исчезает. Приходится власть вновь отстраивать и колючей проволокой окружать.

   Пытались ее ловить. И с воздуха и с земли. Летчики ловили, да других. Они никак не могли понять, что такое «Запорожец» и как он выглядит. А с земли. Да разве подловишь в бескрайней степи, где воздух вольный, где свободой пахнет, где так свистнуть хочется, чтоб свист разлетелся по всей степи: от края до края, где степные дорожки и посадки, курганы, да балки с родничками с такой водой, которую пьешь, пьешь, и напиться никак не можешь…