Норд - Ост... Был назван фентонил — анестезирующее вещество...

Расследования /

 Выпуск № 120 от 22 октября 2012 32332  Расследование «Новой газеты».

10 лет «Норд-Осту». Что мы узнали

Правило третьего дня

22.10.2012 Теги: милашина, норд-ост, расследование  

 

4 июня этого года вступило в силу решение Страсбургского суда по делу «Норд-Оста». Суд признал, что штурм захваченного террористами Театрального центра был приемлемой мерой, но одновременно обязал российские власти провести эффективное расследование и представить «удовлетворительное и убедительное объяснение причин смерти заложников и установить степень ответственности должностных лиц за их смерть».

В юридическом смысле решение ЕСПЧ является «вновь открывшимся обстоятельством», поэтому адвокаты «Норд-Оста» Игорь Трунов и Людмила Айвар подали в СК РФ заявление о проведении проверки и возбуждении уголовного дела против членов оперативного штаба по проведению контртеррористической операции и спасению заложников.

 

 В деле «Норд-Оста» есть две большие тайны: формула газа и состав членов оперативного штаба по проведению контртеррористической операции и освобождению заложников. Формулу газа российское правительство категорически отказалось раскрыть даже Европейскому суду. Накануне 10-й годовщины «Норд-Оста» адвокаты Трунов и Айвар получили от следователя Супруненко письмо с отказом возбудить проверку и уголовное дело в отношении членов оперативного штаба. Норд-остовцы тут же обжаловали это решение следователя в суде и готовятся к долгому и традиционно безрезультативному процессу, по окончании которого вновь обратятся в Европейский суд по правам человека.

 Юридическая война, которую жертвы «Норд-Оста» объявили российскому государству, — это наша война. Она направлена на защиту всего общества от «правила третьего дня»*. (Штурм на третий день)

 Если внимательно проанализировать события в Буденновске, Кизляре, «Норд-Осте», Беслане — то будет очевидно, что силовая операция происходит, как правило, на третий день, часто ночью третьего дня. Эта закономерность арифметически банально воплотила жесткий принцип: переговоры с террористами не ведем. Не только не ведем, но даже не используем, чтобы потянуть время для подготовки эффективного спасения заложников от последствий штурма.

В «Норд-Осте», как и через два года в Беслане, сложилась уникальная ситуация: силовики отдельно от гражданских планировали силовое решение проблемы.

 А вот детали спасательной операции не прорабатывались вообще, так как являлись сферой компетенции гражданских лиц. Детали же силовой операции скрывались от тех же гражданских до последнего момента. Вопрос о жизни заложников, таким образом, решала «русская рулетка». Выжил тот, кому повезло.

 Главная задача, которую демонстративно, раз за разом решает власть в таких экстремальных ситуациях, как захват заложников, — быстрая ликвидация самой проблемы. То есть террористов.

А последствия в виде сотен жертв всегда можно «повесить» на извечный российский бардак. Но у каждого бардака есть имя, фамилия и должность.

 Приказа о создании и составе оперативного штаба по «Норд-Осту», видимо, не существовало изначально. Официальная версия — все документы штаба были уничтожены вскоре после теракта — не выдерживает критики, потому что никто никаких документов не видел в те октябрьские дни. Тем не менее состав оперативного штаба — секрет Полишинеля. Если внимательно вчитаться в уголовное дело, в котором нет ни одного допроса принимавших ключевые решения силовиков, все равно можно отследить главного «ответственного за бардак».

Во всех допросах гражданских членов штаба или тех, кто был привлечен к переговорам с террористами, фигурирует заместитель начальника ФСБ РФ Владимир Проничев. Нет сомнений в том, что именно этот человек руководил оперативным штабом. Именно он поделил штаб на «военных» и «гражданских», именно он засекретил важнейшие детали силового сценария — время штурма, состав газа и антидот, снижающий риск от воздействия отравляющей составляющей газа.

Андитоды были. Но не у спасателей и реаниматологов, а у сотрудников ФСБ, которые доставили этот антидот в больницы тогда, когда «уже было можно». Через несколько часов после штурма.

 Составить список членов оперативного штаба, пусть и неофициальный, неполный, но вполне достаточный для возбуждения дела, нам помогли далеко не рядовые участники тех событий.

 Итак, список.

 

Генерал Проничев, заместитель директора ФСБ РФ, получивший звание Героя России за «Норд-Ост», возглавлял оперативный штаб.

 В силовой блок штаба также входили: заместитель директора ФСБ РФ В. Анисимов и заместитель директора ФСБ РФ А. Тихонов, заместители министра МВД А. Чекалин и В. Васильев, руководитель департамента по борьбе с организованной преступностью МВД РФ А. Овчинников и его заместитель Ю. Демидов, начальник УФСБ по Москве и Московской области В. Захаров.

 Администрация президента была представлена членом оперативного штаба Сергеем Ястржембским, который отчитывался перед Александром Волошиным.

В штабе Волошин не появлялся, но руку на пульсе, по свидетельствам очевидцев, держал, перед ним отчитывался даже генерал Проничев. К Волошину ездили почти все политики, депутаты Госдумы, которые участвовали в переговорах с террористами.

 Особо надо отметить, что в переговорах участвовали только гражданские лица или бывшие военные — такие как Руслан Аушев и входивший в штаб Асламбек Аслаханов.

 Членом штаба являлся депутат Госдумы от Москвы Валерий Драганов. Он входил в так называемый «гражданский штаб», или «штаб Москвы». Возглавлял этот штаб мэр Москвы Юрий Лужков. Членами штаба были руководитель ГУВД Москвы Пронин, а также все руководители департаментов московского правительства. В частности, руководитель департамента здравоохранения Сельцовский, единственный член штаба, установленный следствием в ходе проверки по заявлению депутатов СПС Немцова и Хакамады.

 Этот список «засекреченного» состава оперативного штаба нам удалось составить всего за несколько дней. Следствие не смогло сделать и этого — за 10 лет. Все эти годы следователи уныло продлевали основное дело по «Норд-Осту», фигуранты которого — мертвые террористы. Ответ на главный вопрос — при каких обстоятельствах стал возможен массовый захват заложников в центре Москвы — повис в воздухе, видимо, навсегда, так как ни за одну ниточку следствие так и не потянуло. Дело по террористам надо закрывать. По «Норд-Осту» надо открывать новое дело против тех, кто возвел «правило третьего дня» в неписаный преступный закон.

----------------------------------------------------------------------------------------------

    «Первый раз слышу о том, что были какие-то антидоты»

 

  Генерал Асламбек АСЛАХАНОВ, в 2002 году — депутат Госдумы от Чечни, член оперативного штаба

 

— Асламбек Ахмедович, как вы узнали о том, что вы входите в штаб?

 — Я прилетел из командировки и от жены узнал о теракте. Жена сказала, что террористы называли мою фамилию в качестве возможного переговорщика. Я поехал туда сразу. Начальником штаба был Проничев Владимир Егорович, его замом был Анисимов. Эти двое были главными.

— Вы себя считали членом штаба или вас ознакомили с приказом о составе штаба, куда вы вошли?

 — Никакого приказа не было. Честно скажу, я не хотел быть членом штаба из-за своей национальности.

— Кто вам объявил, что вы член оперативного штаба?

 — Проничев. Мы с ним давно знакомы, у нас хорошие отношения. Он знает меня. На другой день был создан гражданский штаб — Лужков, Пронин и другие. Я 23-го и 24-го был с силовиками, а потом был больше с гражданскими. Я считаю, что правильно меня не приглашали к силовикам на разработку и подготовку силовой операции. Я все-таки был в отставке на тот момент, бывший военный, а такие вещи должны делать действующие силовики. На переговоры — да, я ходил. Я был первый, кто пошел туда и начал переговоры.

— Когда вы говорили с боевиками по телефону из штаба, кто-нибудь из силовиков вас контролировал?

 — Меня какой-то полковник ФСБ, который слушал мои переговоры, успокаивал, чтобы я не горячился.

— Как вас инструктировали перед заходом в ДК?

 — Мне категорически не советовали идти, но я все равно пошел.

— Какое впечатление о потенциале переговорного процесса у вас сложилось?

 — Разговор у меня не удавался с террористами. Но тем не менее сложилось впечатление, что Бараев там был не главный. Один из боевиков прекратил хамство Бараева по отношению ко мне.

Боевики были не наркоманы и не смертники, что бы они сами ни говорили. Они были несамостоятельными и выполняли чьи-то команды, теракт не был их личной инициативой. Тем не менее вывести заложников мне не удалось, хотя я предложил террористам поменять заложников на известных людей. Один из них — Примаков — меня просил об этом обмене, просил организовать встречу. Вероятность гибели его не пугала. Мы второй раз пошли вместе с ним (и с Аушевым. — Е. М.). Но террористы хамски с ним разговаривали. Слова Примакова до них не дошли. Единственный, кому удалось вывести заложников, — Кобзон, и меня это не удивляет. Это великий человек, и, я думаю, боевики его позвали потому, что просто им хотелось на него посмотреть. Но когда мы второй раз ходили, террористы сказали, что, возможно, освободят иностранцев.

— Вы знали о том, что готовится силовая операция?

 — Да. Я понимал, что она практически неизбежна. Условия террористами ставились невыполнимые, и все в штабе говорили, что надо готовиться к штурму, хотя никаких видимых приготовлений к нему не было. Я понимал, что обстоятельства теракта такие, что будут применять газ.

— Откуда вы это знали? Вы слышали про газ или догададывались?

 — Никто не говорил при мне в штабе, что будет газ.

— Кто отвечал за подготовку спасательной фазы контртеррористической операции?

 — Гражданский штаб Лужкова. Было много машин «скорой помощи» подготовлено, но одновременно было много припаркованных легковых машин вокруг ДК, и мы не могли их эвакуировать. Потому что террористам было бы понятно, что мы готовимся к штурму. Это осложнило подъезд «скорых» к ДК. Я это понял, когда все случилось и мы эвакуировали заложников. Я вынес 28 человек из зала.

И одновременно видел, как оперативные сотрудники (милиция, прокуратура и ФСБ) мародерствовали.

Люди погибли от применения газа, потому что специалистов, кто бы мог рассчитать эффективную, но безопасную дозировку, не было. Я знал, в какой позе надо класть людей, которые находятся без сознания. Но не все это знали и делали. До «скорой помощи» далеко было заложников нести, и мы клали людей на ступеньки, откуда их грузили в автобусы и машины «скорой».

— Гражданский штаб готовился к применению газа?

 — Нет. Нам о газе ничего не говорили. Мы про газ говорили, но это было неофициально, между собой.

— Лужков о газе знал?

 — Нет, я думаю, и он не знал.

— Про антидоты вам кто-то говорил?

 — Я не знал про это.

— Про налоксон вам говорили?

 — Нет. И многие врачи не знали, что делать. Какие реанимационные действия применять. Срочная, экстренная реанимационная помощь людям не оказывалась. Я думаю, что здесь и был главный промах ситуации, потому что и газ правильно не рассчитали, и к последствиям не готовились. Четкого механизма спасения, оказания помощи немедленной после применения газа, а также нужных медикаментов — не было.

— Чей это промах — силовиков, которые скрывали информацию о газе, или тех, кто готовил план эвакуации и спасения заложников?

 — Я не хочу давать этому оценку. «Альфа» и «Вымпел» сработали отлично. А оценку штабу мне сложно давать. Штаб пытался в эти дни все необходимое делать.

— Насколько, по вашему мнению, повлиял на исход факт разделения штабов на силовой и гражданский?

 — Я даже не знаю, был ли в «Норд-Осте» официальный приказ о составе оперативного штаба. Я не видел ни одного документа, регламентирующего наши действия. Но так получилось, что военные были отдельно, у них была охрана. Меня-то или Лужкова к ним пускали, но других гражданских — нет. Со мной было просто. Проничев мне сказал: хорошо, что ты пришел, давай работай! Но если бы я не пришел, то в штаб я бы не вошел, конечно. Мы взаимодействовали, ходили друг к другу. Но детали военной операции нам были неизвестны. С нами это не обсуждали.

— Какую роль играли представители администрации президента?

 — Там был Ястржембский и кто-то из пресс-службы президента. Меня кто-то из них просил, чтобы я обратился к чеченцам, чтобы они пришли на случай возможного обмена заложников и потом — чтобы сдали кровь. Многие откликнулись, но эти меры не пригодились. Я даже не знаю, зачем меня об этом просили.

— Еще раз: гражданский штаб был оповещен о применении газа?

 — Нам никто ничего не говорил, мы догадывались о том, что будет применен газ, но какой именно, какое действие у этого газа будет — этого мы не знали.

— Об антидотах тоже ничего не знали?

 — Я первый раз от вас вообще слышу о том, что были какие-то антидоты.

— Как вы себя чувствовали после того, как выносили людей из ДК?

 — Тошнота и голова кружилась. Плохо было.

Но в больнице я не обследовался.

— Вы знали о времени штурма?

 — Нет. Мы не знали. Когда закончился штурм, мы — Лужков, Нургалиев и другие — пошли к родственникам заложников. Люди были так счастливы! А потом мы узнали, что столько жертв…

— Вас допрашивали после теракта следователи прокуратуры. Задавали ли они вам вопросы о работе штаба и его членах?

 — Ни один из этих вопросов, которые вы мне сейчас задаете, мне не задавали.

=====================================================================

 

   «I’d rather not say»* Юрий Лужков,

 в 2002 году — мэр Москвы, член оперативного штаба

 

— Юрий Михайлович, кто руководил штабом в «Норд-Осте»?

 — Проничев. Он был руководителем штаба. Конечно, я был в «Норд-Осте» все это время. Я решал проблемы, которые должен решать город. И мы получили высокую оценку президента Путина нашим действиям. Нам не хватило десяти лет, чтобы разобраться в этой трагедии. Я понимаю, тяжелая дата. Мы вот празднуем 200-летие Отечественной войны 1812 года, и нам, наверное, надо разобраться еще и в том, почему Кутузов сдал Москву. Так?

— ?

— Вы разрабатывали план непосредственной эвакуации заложников из здания ДК до больниц Москвы?

 — Да, эта операция была нами разработана. И все, что было связано с нашей ответственностью, мы все это дело реализовывали на должном уровне и получили высокую оценку от руководства страны.

— Юрий Михайлович! После «Норд-Оста» Путин заявил иностранным СМИ, что силовики справились со своей задачей блестяще, а люди погибли из-за плохих врачей и спасателей, которые не знали, как правильно оказывать помощь заложникам. Вы согласны?

 — Это я не знаю. Это вы спросите у Путина.

— Скажите, когда вы начали разрабатывать операцию по спасению заложников? В какой день теракта?

 — Буквально с самого начала. Я сразу приехал в Госпиталь ветеранов войн (рядом с ДК, был превращен в место дислокации оперативного штаба. — Е. М.) и организовал свой штаб, в который входили все мои заместители и руководители департаментов правительства Москвы. Они блестяще сработали. Швецова блестяще работала с родственниками заложников. Наша служба, обеспечивающая город продовольствием, блестяще сработала по вопросам питания и лекарств, которые передавались с помощью Кобзона заложникам. И у меня никаких претензий к работе руководителя департамента здравоохранения Москвы Сельцовского не было ни тогда, когда ситуация была гораздо острее, чем по прошествии 10 лет, ни сейчас. Он делал все, чтобы спасти людей.

— Юрий Михайлович! Слово «антидот» вам что-нибудь говорит?

 — Мне как человеку, который проработал 28 лет в химии, безусловно.

— А в те дни, когда вы занимались подготовкой спасения заложников, вам говорил кто-нибудь про антидоты или такое лекарственное средство, как «налоксон»?

Вас инструктировали по поводу применения каких-либо медицинских средств, которые должны были оказать противодействие отравляющим свойствам газа, пущенного в ДК перед штурмом?

 — Нет, я не медик. Что такое антидот, мне известно только по моей работе в химической промышленности. А все моменты, связанные с экстренными мерами по медицинской помощи во время спасательной операции, — мне было все это неведомо. Применялись ли антидоты — я не знал.

— То есть вы планировали спасательную операцию без применения антидотов, без налоксона?

 — Я вообще не знаю этого слова, которое вы сейчас использовали.

 =============================================================

 

   «Я стал свидетелем гнусной истории»

Борис НЕМЦОВ, в 2002 году — депутат Госдумы РФ, лидер партии СПС

 

— Борис Ефимович, решение Европейского суда по жалобе «Норд-Оста» вновь поставило вопрос об ответственности членов оперативного штаба за неэффективное спасение заложников…

 — Я очень рад этому решению. Сразу после теракта наша фракция СПС поставила вопрос в Госдуме о проведении парламентского расследования обстоятельств трагедии. Нас не поддержало даже «Яблоко». Это меня тогда поразило. Я знал, что было гигантское давление из Кремля, чтобы никаких парламентских инициатив по расследованию не было.

Но мы все равно создали нашу фракционную комиссию и обратились к очевидцам событий, к военным врачам, специалистам МЧС, к бывшим заложникам, к родственникам погибших. Они приходили, давали показания, врачи и эксперты отсматривали видеозаписи и комментировали действия по спасению заложников.

По результатам этой работы был составлен доклад и сделаны выводы: спецназ действовал четко, а при спасении людей была проявлена преступная халатность, которая привела к гибели заложников. И причина смерти не в отравлении газом, а в неправильном спасении.

— Европейский суд в своем решении говорит о том, что газ был сильнодействующим отравляющим веществом и состоит в причинно-следственной связи с гибелью заложников.

— Поднимала ли ваша комиссия вопрос о том, почему те, кто отвечал за подготовку спасательной операции, ничего не знали ни о времени начала штурма, ни о газе, ни о медицинских средствах нейтрализации последствий воздействия газа на организм?

 — Нет. Опять же по той причине, что наши эксперты отталкивались от официальных заключений о причинах смерти заложников, в которых ничего об отравлении газом не было сказано. Допускаю, что наши эксперты могли ввести нас в заблуждение. Это были военные врачи.

А на каком основании Европейский суд пришел к выводу о том, что газ был отравляющим веществом?

— Во-первых, были заявления официальных лиц. Начальника УФСБ Москвы Захарова, руководителя центра «Защита» Гончарова и других о составе газа.

Был назван фентонил — анестезирующее вещество, высокотоксичное, если применять без строгой дозировки.

 Во-вторых, у потерпевших есть много данных о том, что бывшие заложники под воздействием газа теряли сознание, наступал паралич дыхательной системы.

То есть первопричиной состояния комы был газ, а потом уже неправильное и несвоевременное спасение, отсутствие четких срочных реанимационных мер, в том числе дозированное введение антидота: кому-то вводили, кому-то нет.

 Также специально для Европейского суда была проведена токсикологическая экспертиза по тем сведениям, которые известны о составе газа. Вывод этой экспертизы: во время штурма было применено высокотоксичное и опасное вещество.

 — У меня были сведения, что этот газ был доставлен из Израиля. Это правда?

— Есть только сведения о том, что засекреченный сотрудник ФСБ — химик, который разработал формулу газа, — закрытым указом президента был представлен к званию Героя России за операцию в «Норд-Осте».

 — То есть за умерщвление людей этот человек получил звание Героя?

— Официально, я думаю, за разработку формулы газа. Борис Ефимович! Установили ли вы ответственных лиц за неготовность к спасательной операции?

 — В докладе были названы фамилии московских чиновников, отвечавших за медицинскую составляющую, — руководитель департамента здравоохранения Сельцовский и руководитель Центра экстренной медицинской помощи Костомарова. С этим докладом и видеоматериалами я пошел к Путину.

И сказал, что нужно возбуждать уголовное дело по факту халатности чиновников. Путин меня спросил: а что, мы тем самым вернем к жизни погибших? В общем, он открытым текстом сказал, что он против. Мы победили, террористов уничтожили, нечего ворошить прошлое.

— Что вам известно о роли заместителя руководителя ФСБ РФ Владимира Проничева?

 — Проничев руководил штабом. Я там был в эти дни, хотя нас не везде пускали. Но мне говорил член штаба Ястржембский о том, что Проничев руководит штабом.

— А Лужков чем занимался?

 — Он там был. Делал, что нужно. Но он не был самым главным.

 Я стал свидетелем гнусной истории: в Кремле испугались, что рейтинг Лужкова поднимется, потому что Лужков реально что-то делал для спасения людей. Лужкову и мне запретили идти на переговоры к террористам.

— Как и кто вам запретил?

 — Был прямой звонок от Путина. А потом подошел Проничев и сказал: вам и Лужкову ходить не следует. Я уже Лужкову сказал и теперь говорю вам. Я попросил объяснить мне причину. Проничев мне сказал: идите в Кремль и разбирайтесь.

Я пришел к Волошину и попросил объяснить, что это все означает. Почему Путин настаивал, чтобы мы с Лужковым не ходили на переговоры? Неужели он так беспокоился о наших жизнях?

 

Волошин мне сказал: Путину не нравится, что у вас растет рейтинг.   (!!!)

— Вы считаете, что у кого-то нашлось в те дни время на измерение и отслеживание каких-то рейтингов?

 — Я не знаю. Логика была такая: пойдут Лужков или Немцов. Мэр Москвы и бывший губернатор. И, допустим, заложников отпустят. И тогда они герои. Правильно? Они не хотели нашего успеха. Мне так сказал Волошин.

 Я обсуждал этот момент с Ястржембским. Он был в шоке.

==================================================================================

 

   «Нам объяснили: о газе никому не говорили, чтобы не было утечки»

 

Ирина ХАКАМАДА, в 2002 году — депутат Госдумы РФ, лидер партии СПС

 

 

— Ирина Муцуовна, мы пытаемся восстановить максимально точно список членов оперативного штаба и алгоритм принятия решений этим штабом.

 — Я не была членом штаба. Пошла туда по приглашению Сергея Ястржембского. Он мне позвонил.

— А кем был в штабе сам Ястржембский?

 — Мне не показалось, что он был главным. Он был членом штаба. Был на связи с Кремлем.

— Вы можете рассказать о роли главы администрации президента Александра Волошина?

 — После того как вышла из здания ДК после переговоров с террористами, я поехала к Волошину и доложила ему о том, что видела.

— Что вы можете сказать о роли Проничева? Какие инструкции он вам давал?

 — Он был озабочен переговорным процессом и, соответственно, концепцией спасения заложников. Мне показалось, что в тех помещениях штаба, где я была, не было силовиков. Гражданские не принимали серьезные решения. А из силовиков я видела только Проничева.

— Что вы можете сказать о роли Лужкова?

 — А я его там не видела.

— О чем вас расспрашивал Проничев, когда вы вышли с переговоров?

 — Мне дали задание: посмотреть, как заминирован зал, какая взрывчатка, сколько террористов, где они располагаются. Но в зал мы не попали и ничего не видели. Я рассказала Проничеву о том, сколько террористов видела, как они себя ведут, какие у них требования. Сказала, что согласны пропустить врачей, но только иностранных. Сказала, что боевики готовы принять пищу и даже выпустить иностранных граждан.

— Была ли какая-то перспектива в переговорном процессе, по-вашему мнению?

 — Я уверена, что можно было тянуть этот процесс.

 У них были не только невыполнимые требования, но и вполне конкретные. Они хотели и готовы были вести переговоры с человеком, у которого были бы полномочия. Тянуть время таким образом, чтобы максимально хорошо подготовить операцию по спасению заложников. Это было возможно. Расстреливать заложников террористы не будут. Об этом я сказала Проничеву и Волошину. Сказала, что террористы не такие страшные и агрессивные, как кажется, что они не самостоятельны, что больше похожи на солдат, которые выполняют чей-то приказ.

Потом я уехала. Я рассказывала журналистам о том, что видела в ДК.

 После этих интервью мне позвонили и сказали, что я перешла границу. По сути, это была угроза.

— Кто?

 — По-моему, эти сигналы поступали из администрации президента.

В самом начале этой ситуации мне Немцов передал просьбу Чубайса: ничего не говорим, сидим в боевой готовности и молчим — и слушаем только штаб. Именно это пожелание Чубайса я нарушила, так как я очень боялась поспешного силового развития событий.

— Это было связано именно с тем, что вы высказывали мнение, что переговорный процесс себя не исчерпал?

 — Да. Не исчерпал, и нужно использовать его, чтобы по крайней мере подготовить силовую операцию с акцентом на максимально эффективное спасение заложников.

— Штурм начался рано утром 26 октября. Для вас это было неожиданностью?

 — Да. Как раз накануне ночью было принято и объявлено по телевизору решение послать на переговоры представителя президента генерала Казанцева.

— Вы участник комиссии по «Норд-Осту» фракции СПС. Вашей комиссии удалось установить членов штаба — и кто конкретно принимал ключевые решения о штурме, о газе, о том, как готовилась спасательная операция?

 — Нам удалось только установить, что было два штаба. Один — гражданский, один — военный. Ни один член штаба к нам на комиссию не пришел и показаний не дал.

— Поднимала ли комиссия СПС один из главных вопросов: почему те, кто отвечал за спасение заложников, не знали ни о газе, ни о времени штурма?

 — Да. Но нам это объяснили так: о газе никому не говорили, чтобы не было утечки.