Общество как фактор перемен: уроки для Беларуси

Для объяснения текущих событий, составления прогнозов и разработки стратегий беларусские политики и эксперты, как правило, не замечают или почти не замечают общества, а потому сплошь и рядом редуцируют политический процесс в Беларуси до противостояния власти и оппозиции.

 
 

«Во всякой культуре, – полагает российский культуролог Андрей Пелипенко, – есть срезы реальности, осмысляемые наиболее полно, менее полно или не видимые вовсе». Например, в арабском языке есть по меньшей мере сотня слов, употребляемых для описания верблюда, а в эскимосском языке – несколько десятков слов, означающих различные состояния снега. В качестве же противоположного примера (неспособности видеть «вовсе») предлагаю обратиться к картинам художников Возрождения, на которых отсутствуют солнечные блики.

Беларусская политическая культура в этом смысле не является исключением. Для объяснения текущих событий, составления прогнозов и разработки стратегий ее субъекты – политики и эксперты – как правило, не нуждаются в концепте «общество».

Они его не замечают или почти не замечают, а потому сплошь и рядом редуцируют политический процесс в Беларуси до противостояния власти и оппозиции.

Осмысление прошедших парламентских выборов и первые попытки заглянуть в год 2015 – наглядное тому подтверждение.

Подкреплю сказанное цитатой, позаимствованной у Павла Усова «Чтобы изменить политическую конфигурацию в стране, оппозиции необходимо выполнить ряд важных задач: объединиться, выдвинуть единого кандидата, выбрать ясную и понятную всем стратегию». Такой вот джентльменский набор организационных мероприятий, способный, по замыслу автора, изменить «политическую конфигурацию».

Раскол, редуцированный до уровня здравого смысла

Что тут можно возразить? Прежде чем обратиться к теории, приведу пример из практики. В начале 2010 года мне довелось присутствовать на собрании партийных активистов в одном из областных городов. Обсуждался «сценарий победы». Прочие сценарии предстоящих президентских выборов, естественно, не рассматривались. В ходе собрания прозвучала информация о численности объединенного партийного актива области. Она, по мнению участников собрания, не превышала… ста человек.

Теперь вернемся к джентльменскому набору Павла Усова. И вспомним, что в Польше, как утверждает американский политологАдам Пшеворский, за несколько недель сентября 1980 года к «Солидарности» присоединились 10 миллионов человек. В Польше, как известно, переход от авторитаризма к демократии был осуществлен через механизм «круглого стола». Почему правящая коммунистическая элита согласилась на переговоры с оппозицией? Причина очевидна.

В феврале 2011 года Татьяна Водолажская и Андрей Егоровопубликовали «Стратегию-2012: От диалога внутри демократических сил к диалогу с режимом»), в основе которого лежал польский вариант «круглого стола». По мнению авторов документа, беларусское общество расколото. Природа раскола рукотворна. Его породили «разные политические и общественные субъекты, объединения и отдельные граждане», предлагавшие обществу, начиная с 1994 года, свои ответы по широкому спектру мировоззренческих проблем.

Признаюсь: идея раскола мне чрезвычайно близка. Но причем тут 1994 год?

У анализируемого раскола социокультурные корни, он порожден догосударственной культурой, носителями которой является большинство беларусов, и социальностью с ее гипертрофированной ролью государства [1]. Формирование раскола можно смело отнести к временам создания первых протогосударственных структур на территории будущей Киевской Руси.

Наивность представлений, предполагающих возможность преодоления социокультурного раскола в процессе разового мероприятия, проиллюстрирую цитатой российского историкаАлександра Ахиезира: «Теории, исследующие пути минимально болезненного преодоления раскола, не создавались, так как сама его природа трактуется через манихейские или просветительские мифы, через экономический материализм, через реализацию различного рода утопий. Все они страдали стремлением редуцировать раскол до уровня здравого смысла, к соседским склокам, скрытому злодейству, извечной борьбе этнических или классовых групп».

Достаточно солидный пакет подобных мифов «под крышей» одного документа удалось собрать авторам «Стратегии-2012». Перечитайте. Рекомендую.

Не следует преувеличивать возможности организационных мероприятий

Авторы «Стратегии-2012» признают, что режим согласится на переговоры «только тогда, когда будет вынужден это сделать». Роль одного из факторов, призванных власть «это сделать», должна сыграть «организация массовых общественных протестов с требованиями свободных и демократических выборов». Для организации массовых протестов требуется консолидация демократических сил.

Тут самое время открыть книгу российского социолога Юрия Левады «От мнений к пониманию»: «Общество мобилизационного типа, как показывает опыт всей советской (и не только советской) истории, может проходить два состояния – политического "мобилизационного" возбуждения и политической апатии, отключенности».

Последний раз наблюдать наше общество в возбужденном состоянии мы имели возможность в начале 90-х годов, после чего политическая активность масс пошла на спад, и никакие усилия партийной оппозиции остановить этот процесс были не в состоянии.

Одним из индикаторов, свидетельствующих о переходе общества от состояния возбуждения к апатии, является снижение интереса населения к чтению газет. Если проводить аналогии с Россией, то, по данным «Левада-центра», в 1990 году ежедневно читали газеты 64 % россиян, а в 1996 году – только 24%.

Не могу отказать себе в удовольствии, чтобы не привести цитату из повести Ивана Бунина «Деревня», в которой писатель описывает состояние политической «мобилизации» населения Российской империи в 1906 г.: «В вагонах прежде разговаривали только о дождях и засухах, о том, что «цены на хлеб бог строит». Теперь у многих в руках шуршали газетные листы, а толк шел опять-таки о Думе, о свободах, отчуждении земель - никто и не замечал проливного дождя, шумевшего по крышам, хотя ехал народ все жадный до весенних дождей - хлеботорговцы, мужики, мещане с хуторов. Прошел молодой солдат с отрезанной ногой, в желтухе, с черными печальными глазами, ковыляя, стуча деревяшкой, снимая манджурскую папаху и, как нищий, крестясь при каждом подаянии. И поднялся шумный негодующий говор о правительстве, о министре Дурново и каком-то казенном овсе... Издеваясь, вспомнили то, чем прежде восхищались: как «Витя» (имеется ввиду председатель Совета Министров Витте. – С.Н.), чтобы напугать японцев в Портсмуте, приказывал свои чемоданы увязывать...».

Понятно, что когда даже в руках мещан с хуторов начинают шуршать газетные листы, мы имеем дело с принципиально иным состоянием общества и с принципиально иными возможностями для работы оппозиции.

Отсюда, любая реальная стратегия в условиях мобилизационного общества должна разбиваться на две составляющие: стратегию на период социальной апатии и стратегию на период социального возбуждения.

Было бы опрометчиво утверждать, что возможность подобной дихотомиибелорусскими экспертами полностью игнорируется. Приведу, для примера,фрагмент интервью методологаВладимира Мацкевича «Делайте выбор уже сейчас…»: «Напомню еще раз «Стратегию-2012». Там прямо говорится: мы должны начать подготовку, и мы должны быть готовы к действиям режима в разных направлениях в любой момент, в том числе и к возможному экономическому кризису, переходящему в социальный. Более того, мы понимаем, что к осени 2015 года может обостриться экономический кризис, и это может иметь социальные последствия. Может иметь, а может и не иметь. Поэтому мы должны готовиться и к одному варианту развития событий, и к другому».

Замечательные слова, если бы не вера автора в то, что и в условиях отсутствия социальных последствий, порожденных экономическим кризисом, сам факт президентских выборов способен привести «к активизации, мобилизации интереса со стороны населения. К обострению противоречий, к тому, что в такие периоды режим становится уязвимым».

Задача же оппозиции при этом должна свестись к тому, чтобы воспользоваться «этой уязвимостью».

Разумеется, без соответствующего единства оппозиции воспользоваться «этой уязвимостью» не удастся. Отсюда целый набор организационных по своей природе мероприятий. И тут-то самое время для того, чтобы ознакомиться со словарным значением слова «фетишизм» – «иллюзорное, приобретающее подчас массовый характер представление о том, что то или иное явление или действие способно само по себе в отрыве от других явлений гарантировать, быть ключом к решению узловых назревших задач общества».

Если я не ошибаюсь, то в данном случае мы имеем дело с типичным примером организационного фетишизма, подразумевающего возможность перехода от авторитарного режима к демократическому исключительно за счет правильно выстроенных организационных мероприятий.

Когда начинает бунтовать наш человек?

Но если за счет организационных мероприятий совершить такой переход нельзя в принципе, чем же тогда следует заниматься оппозиции сегодня? Сидеть и ждать, когда общество возбудится? Для ответа на этот вопрос предлагаю еще раз вернуться к польским событиям сентября 1980 года. Почему миллионы вступили именно в «Солидарность», а не в другое объединение? Она что, оказалось единственной оппозиционной организацией в стране? А почему осенью 1917 года народ начал массово вступать в партию большевиков? Между прочим, Ленин никогда не был сторонником широких коалиций оппозиционных сил. Из этого, однако, не следует, что 20 лет он играл с Горьким в шахматы на Капри в ожидании наступления революционной ситуации.

Я не разделяю веру отдельных экспертов в возможность психологического перелома в обществе за счет вбрасывания в общественное сознание соответствующим образом подобранной информации (разумеется, речь идет об обществе в состоянии апатии). По крайней мере, подобные исторические аналоги мне не известны. Буду рад, если кто-либо на конкретных исторических фактах меня переубедит.

Я атеист и к вопросам веры, в том числе и в политологические чудеса, отношусь без фанатизма.

Не верю я и в наличие прямой связи между падением доходов населения и ростом протестных настроений.

Наш человек начинает бунтовать не тогда, когда ему чего-то не хватает, а когда рушится привычная для него картина мира.

Что касается картины мира, сформировавшейся в головах беларусов за последние 18 лет, то, с моей точки зрения, все идет к тому, что она начнет разрушаться уже в среднесрочной перспективе. Но это тема для отдельного разговора.

Примечания

[1] Более подробно о сути догосударственной культуры см. в другом тексте С. Николюка.