«Застольные беседы» Оскара Уайльда

«Застольные беседы» Оскара Уайльда вышли на его родине через сто лет после его смерти. И были приняты на ура. Свод легенд об авторе, перемежающий зафиксированные разными людьми его устные притчи, стихотворения в прозе и застольные анекдоты, образует сам по себе биографическую повесть, которую читать едва ли не более интересно, чем сами уайльдовские застольные истории. А в сумме обе эти составляющие - уайльдовские истории и истории о Уайльде - дают в книге совершенно неожиданный беллетристический эффект, позволяющий назвать этот фолиант одним из самых занимательных релизов последнего времени в области популярно-литературоведческого чтива из жизни замечательных людей. Ко дню рождения Оскара Уайльда (16 октября 1854 года) мы публикуем фрагменты книги, только что впервые изданной на русском языке в издательстве «Иностранка».

П О Э Т

«Золотой голос» Уайльда достигал особой выразительности, когда он рассказывал свои притчи, такие как, например, «Поэт». В драматических местах Уайльд понижал голос почти до шепота, словно поверял аудитории какой-то великий секрет, в то время как в роскошных его описаниях голос писателя звучал торжественно-монотонно. Некоторым слушателям казалось, что Уайльд говорит как бы в трансе или полусне, другие же, напротив, отмечали, что он словно внимательно вслушивается в собственную речь, удивляясь своей же изобретательности.

Рассказ «Поэт» Уайльд воспроизводил в шести различных вариантах, начиная от времени создания рассказа в 1889 году и до самой смерти писателя в 1890-м. В большинстве вариантов герой рассказа - поэт, в других, однако, героем выступает сказитель или же мальчик-рыбак. Иногда в рассказ включалась сцена, в которой разочарованные слушатели до смерти забивают героя камнями, в других случаях финальной являлась фраза: «Сегодня я ничего не видел», сопровождавшаяся взрывом смеха Уайльда, оставлявшим слушателей в недоумении относительно смысла притчи.

Французский романист Андре Жид приводит в пример начало авторского изложения притчи «Поэт». Поинтересовавшись занятиями Жида накануне, Уайльд получил ответ, показавшийся ему весьма банальным. «Так и рассказывать не стоит, - заметил он. - Вы же сами видите, как все это неинтересно. Просто имеются два разных мира. Один существует, хоть мы о нем и не говорим, это так называемый реальный мир другой же - это мир искусства, о нем-то и надо говорить, иначе мир этот перестанет существовать». «Поэт» был вдохновлен ирландской легендой, носящей название «Оплошность сказителя». Рассказывая свою версию легенды художнику Чарльзу Рикетcу, Уайльд еле заметным поворотом головы изображал спугнутого кентавра.

Итак, жил в деревне некий юноша, которого обожали все тамошние жители, потому что, когда вечером вокруг него собирались люди и начинали его расспрашивать, он рассказывал им об удивительных вещах, каким за день ему случалось быть свидетелем. Например, он говорил: «На морском берегу я видел трех русалок. Они сидели, расчесывая золотым гребнем свои зеленые волосы». А когда люди умоляли его рассказать что-нибудь еще, он продолжал: «Прячась возле скальной пещеры я исподтишка следил за кентавром. Когда глаза наши встретились, он не спеша отвернулся и, уходя, все оборачивался, грустно поглядывая на меня через плечо». Люди с жадностью просили его продолжать, говоря: «Расскажи нам, что еще ты видел». И он говорил: «В рощице я видел фавна, игравшего лесным обитателям на свирели, и те танцевали под эту музыку».

Но однажды едва он вышел за околицу, как три русалки, те самые, что на морском берегу расчесывали зеленые свои волосы золотым гребнем, поднялись из волн, а когда они исчезли из виду, из-за скальной пещеры выглянул кентавр, позже, проходя рощицей, он видел лесных обитателей, плясавших под звуки свирели фавна.

Но в тот вечер, когда деревенские жители собрались вокруг него и спросили: «Расскажи нам, что ты видел сегодня?» Он грустно сказал: «Сегодня я ничего не видел».

ПОЭТ В АДУ

Воздействие рассказов Оскара Уайльда сказывалось на слушателях по-разному. Иногда они воодушевляли и оживляли аудиторию, в других случаях собравшиеся замолкали, внимая ему как зачарованные или околдованные. Отзыв лорда Альфреда Дугласа, слушавшего его рассказы, возможно, чаще других, открывает нам еще одну грань таланта Уайльда и почти колдовского его владения аудиторией. Дуглас говорил о том, что Уайльд мог за пять минут рассказа с легкостью излечить любого от депрессии или даже настоящей физической боли. Об этой почти магической способности Уайльда в сходных словах свидетельствовали многие из слушавших его рассказы. Например, поэт Эрнест Доусон писал о том, что от Уайльда исходила такая радость, такая кипу чая жизненная сила, что очень скоро ею заражался даже самый закоренелый пессимист.

Фрэнк Харрис вспоминал, как однажды Уайльд своим рассказом излечил его от лихорадки. Другой приятель Уайльда, у которого сильно болел зуб, послушав рассказы более часа, вдруг понял, что зубная боль у него прошла.

Воздействие на аудиторию нижеприведенной истории было, может быть, не столь впечатляющим, однако не менее сильным: по окончании ее, слушатели некоторое время оставались неподвижны, словно оцепенев. Экспромтное начало «Поэту в аду» положил некий спор в кафе, во время которого Уайльд доказывал, что непризнание некоторых произведений искусства при жизни их создателей может впоследствии обернуться признанием, когда отвергнутые публикой будут блаженны в царствии небесном. Вероятно, Уайльд рассказал эту историю в качестве иллюстрации к своему тезису, а может быть, и наоборот - сам тезис послужил лишь вступлением к рассказу или его концовкой.

В аду, в славной компании прелюбодеев и развратниц, а также высокоумных ученых и поэтов, среди беспрестанных корчей проклятых грешников, пытающихся избавить душу от мучений, можно было заметить женщину, тихо сидевшую с улыбкой на лице. Казалось, она слушает что-то, обратив лицо кверху и подняв взгляд туда, откуда к ней взывает некий голос.

- Кто эта женщина? - спросил один из новоприсланных, пораженный на редкость странной прелестью этого лица и загадочным его выражением. - Вот эта, с бледными, цвета слоновой кости руками и ногами и волосами, что прикрывают плечи. Почему она и только она постоянно смотрит вверх? Не успел он договорить, как с ответом к нему поспешил мужчина с увядшим венком в руке.

- Говорят, - сказал он новичку, на земле она была великой певицей и звуки ее голоса лились и рассыпались, подобно звездопаду в ясную ночь. В смертный ее час Господь забрал ее голос, чтобы он эхом отзывался в небесных сферах, потому что жаль было бы утерять вовсе такое великолепие. И теперь, вслушиваясь, она узнает этот голос, вспоминает время, когда он принадлежал ей, и делит наслаждение с самим Господом Богом. Но не надо говорить ей ни слова, ведь она верит, что пребывает в раю.

Сказав это, мужчина с увядшим венком в руке отошел от новичка, и к последнему приблизился другой со словами:

- Нет, все только что сказанное неправда, а правда в том, что на земле красота этой женщины вдохновляла поэта и потому ее имя накрепко связано с его стихами, которые до сих пор живы и на устах. Вот почему и в ад к ней доносятся его хвалы, повторяемые человеческим голосом. Такова истинная история этой женщины.

- А поэт? - осведомился новичок. - Крепко ли она его любила?

- Так некрепко, - отвечал собеседник, - что ежедневно встречаясь с ним здесь в аду, она не узнает его лица.

- Ну а он?

Рассмеявшись, собеседник сказал:

- Ведь это он сейчас плел тебе басни про ее голос. Даже в аду он продолжает твердить про нее всякие несуразицы, чем занимался и при жизни!

НЕРОН НЕГОДУЕТ

По окончании своего тюремного срока в 1897 году Оскар Уайльд, хоть и закончил «Балладу Редингской тюрьмы» и внес поправки в две свои пьесы, но в целом писать перестал. Когда его спрашивали о его замыслах, он отвечал, что работает над пьесой, и начинал пространно цитировать из нее или же говорил, что собирается превратить в полномасштабную драму один из своих устных рассказов. Иногда он упоминал вскользь те или иные будущие эссе, посвященные, якобы, таким темам, как «Похвала пьянству» или «Влияние синего цвета на мужчин» или развивал замыслы стихотворений вроде баллады «Сын рыбака».

Ничто из задуманного так и не было воплощено в жизнь. В частных беседах он признавался, что два года тяжелого труда подточили его жизненную силу и способность сосредоточиться. «Мощный творческий импульс, - говорил он, - из меня вышибли одним пинком».

Потеря им общественного положения, оскорбления, которыми осыпали его враги, презрение со стороны бывших друзей так же способствовали его унынию, а постоянные заботы о деньгах ослабляли то, что сам он называл «радостью творить, которая питает искусство».

Однако устные рассказы Уайльда, как свидетельствуют его друзья, стали в то время даже лучше, чем прежде. До самых последних дней, когда он буквально обрушивал лавину своих измышлений на каждого, кто был готов его слушать (или же угостить его спиртным), он просто не мог прекратить рассказывать. Писатель Винсент Салливан, являвшийся в те годы одним из усерднейших его слушателей, запомнил историю о Нероне. Этой выдуманной историей Уайльд, по-видимому, попытался объяснить причину, побудившую Нерона преследовать христиан.

Видите ли, Нерон не мог не принять какие-то меры. Ведь он начинал выглядеть посмешищем. И он думал так: «Все шло отлично, пока в Рим не заявились из отдаленных провинций эти двое полоумных, носящие диковинные имена - Петр и Павел или что-то в этом роде. Стоило им поселиться здесь, как жить в Риме стало просто невозможно. Толпы зевак, глазеющих на их чудеса, не дают проехать повозкам и колесницам - движение стопорится. Терпеть это далее нет сил. Я, император, не имею покоя. Встанешь утром, едва продрав глаза, выглянешь в окно, а там на заднем дворе уже какое-нибудь чудо!»

У Ч И Т Е Л Ь

К концу жизни Уайльд нередко предавался радостям ночного Парижа, города, «озаренного сиянием красоты и пенящегося вином». Он и его друзья собирались в задних комнатах бара «Калисайя» на Итальянском бульваре. «Калисайя», - писал Уайльд, - этот американский бар возле здания банка «Лионский кредит», теперь стал пристанищем для меня и моих друзей-литераторов. В пять часов вечера мы собираемся в нем».

Попивая джин или потягивая через соломинку смесь виски с шампанским, Уайльд красовался перед начинающими поэтами, анархистами и всей парижской богемой. В ответ на их поклонение и спиртное, которым они его угощали, он «оказывал им всяческую любезность» и, по его словам, «весьма удивлял их», очаровывая и околдовывая своими историями. Его выступления длились не один час, и многие из его слушателей отмечали, что в конце он говорил даже лучше, чем в начале. При случае Уайльд видоизменял и переиначивал истории, уже опубликованные как «Стихотворения в прозе». Одной из этих историй являлся, видимо, и «Учитель».

Когда Иосиф Аримафейский спустился вечером с горы Голгофы, на которой умер Иисус, он увидел юношу, сидевшего на белом камне и горько плакавшего. Иосиф подошел к нему и сказал: «Я понимаю всю необъятность твоей скорби, ибо тот Человек, без сомнения, был праведником». Но юноша так ответил ему: «О, не потому я плачу, а потому, что и я вершил чудеса. И я дал прозрение слепому, исцелил расслабленного и воскресил умершего. Я тоже сумел заставить бесплодную смоковницу засохнуть по слову моему и превратил воду в вино - а меня таки не распяли!»

БЕСПОЛЕЗНОЕ ВОСКРЕСЕНИЕ

Под конец жизни Оскар Уайльд превратился в подобие бродячего трубадура. Он бродил по парижским бульварам, забирался и дальше, путешествовал по Италии и Франции, и незнакомцам, угощавшим его спиртным, платил в единственной оставшейся у него валюте - рассказами и остротами. Кончил он выступлениями перед совершенно случайными людьми - всеми, кто готов был его слушать - школьными учителями, журналистами, студентами, начинающими писателями.

Один молодой писатель, познакомившийся с ним в это время, передает удивительный случай, произошедший в тот период в парижском «Кафе де ла Пэ».

Когда Уайльд был поглощен очередным своим рассказом, молодой писатель вдруг увидел сиявшего золотом ангела, двигавшегося к их столу откуда-то с середины Плас дель Опера. Приближаясь к ним сияющими своими стопами, ангел становился больше, он рос и рос, и в руках его яснее обозначилось нечто вроде огромной лиры. Заметив смятение в глазах молодого своего слушателя, Уайльд оглянулся, чтоб понять причину. Увидев ангела, он охнул и положил руку на плечо молодого коллеги. Вскоре все посетители кафе уже глядели на ангела; они повскакали с мест, сбивая и переворачивая столы и стулья, некоторые крестились.

Однако спустя несколько минут все поняли, что это не небесный посланец, призванный возвестить конец мира сего, как им поначалу показалось, а всего лишь статуя Аполлона на ближайшем здании, преломленная солнечными лучами и отраженная во влажном и пыльном парижском воздухе.

Но хотя случай этот и имел вполне рациональное объяснение, молодой писатель впоследствии, всякий раз видя Уайльда, «видел» и золотого ангела с лирой в руке, шествующего с ним бок о бок. И это явление Аполлона рядом с Уайльдом кажется совершенно уместным и естественным, так как многие из рассказов писателя суть не что иное, как любопытная смесь язычества и христианских верований. Последний из рассказов этого раздела — это классический пример христианской легенды, в изложении приобретший языческий оттенок.

Рассказывать эту легенду Уайльд начал еще в 90-х годах, тогда же он, видимо, подумывал о том, чтобы сделать из нее пьесу. «Бесполезное воскресение», однако, отличается от ранних вариантов своим глубоко пессимистическим финалом, в то время как ранее рассказ оканчивался признанием новой христианской доктрины радости и всеохватной любви. Позднейший вариант, судя по всему, рассказывался Уайльдом в баре «Калисайя» рождественским вечером 1899 года, как своего рода «опровержение» «Чуда со стигматами», рассказа, предшествовавшего данному.

Один арабский землекоп, нанятый археологом, который занимался поисками древних монет на горе Голгофа, случайно наткнулся своим заступом на надгробный камень. Когда с помощью других землекопов он сдвинул тяжелый камень, под ним оказалось тело, все еще обернутое в неистлевшее полотнище!

Узнав о мрачной находке, археолог решил извлечь тело из гробницы и передать его в ближайший музей. Вооружившись особо сильными очками и лупами, ученые склонились над телом и, осторожно развернув его, раскрыли находившуюся внутри мумию. К величайшему их изумлению на руках, боку и ногах тела были следы от ран. Вне всякого сомнения - это было тело Иисуса Христа.

Это открытие сделало совершенно очевидным заблуждение, которому предавались верующие в течение двух тысяч лет, поколение за поколением, начиная с тех святых женщин, что первыми пришли ко гробу, и кончая теми, кто за столетия поклонения истер коленями своими плиты пола в святилище, где, как считалось, находился гроб.

Как и следовало ожидать, за дело принялись газеты, в результате чего из Рима был изгнан Папа, а читатели газетных страниц отошли от христианства. Сам Ватикан был превращен в храм поклонения Научной Истине. И тело, столь сенсационно разрушившее двухтысячелетнюю веру, было помещено под стекло и выставлено там на обозрение любопытствующих.

Но на следующую же Пасху, в скорбный день, когда молчали все колокола, не возвещая славу Христову, произошло нечто удивительное.

Когда первый бледный луч рассвета проник в залу Ватикана и коснулся безжизненного тела, оно воспряло и, разбив стекло своего узилища, на виду у изумленной, разом простершейся ниц толпы, победно воспарило к небесам.

И это послужило началом совершенно новой религии, в основу которой был положен индивид, религии, поклонявшейся красоте и напоенной радостью, религии, распространившейся вскоре по всему миру. На свет явились новые апостолы и новые мученики и кое-где, как говорили, появлялся и сам Христос. Он шел по миру для того, чтоб люди уверовали в Его существование, чтоб поведать всем о новой религии, которой Он положил начало.

Голосом сладостным, как лютня Аполлона, возвещал он миру, что взыскующие совершенства и совершенной жизни должны всецело оставаться самими собой. Он объявил основой духовности воображение и обещал уверовавшим в Него и последовавшим за Ним жизнь без нищеты, войн и революций. Уверуйте, говорил Он, и враждующие народы и классы сольются в гармонии, и люди будут любить друг друга, поклоняясь вечному и столь эфемерному чуду человеческой жизни.

Все это и многое другое проповедовал Христос, ибо вернулся он в мир, чтоб взвалить на свои плечи тяготы и страдания всех живущих в этом ми ре, всех, имя кому легион и кто обитает в сумраке гробниц, - угнетенных рас, детей на фабриках, воров и заключенных в тюрьмах, отверженных и безъязыких, всех тех, чье немое страдание внятно одному Господу. Учение его было обращено к каждому, и каждый внимал его простым словам: «Твоя личность - прекрасна. Развивай ее. Оставайся собой. Ибо совершенство твое - внутри тебя».

Но, увы, слишком поздно пришел в этот мир Христос.

Ибо великое это чудо и высшее откровение из светлых уст его очкастые ученые препарировали рационально, и Иисус принял решение впредь не являться людям.

И все вернулось к затхлости дней до Его пришествия, дней без веры, дней безрадостных и бескрылых, дней скуки и уныния, одежд, в которые рядится смерть.