Сказка о скором поезде

Этот поезд со скоростью света мчится в пропасть.

Стоп-кран уже не поможет. Стоп-кран рванули раньше, году в 2004-м. Сработало. Ликовали, затем переставили паровоз, поменяли машиниста и… помчались туда же.

Сейчас всё хуже: стоп-кран не сработает. Скорость падения такая, что закладывает уши. А, может, это закладывает уши от громких песен уже заложивших? Они поют, и им кажется, что поезд мчится именно туда, куда они его призывают.

Мордатый проводник разносит чай.

«Останови! Разобьемся!» - раздаются крики из общих вагонов, купейных и даже из некоторых СВ. Не слышит машинист, упоенный скоростью, нежно сжимая инкрустированный штурвал и лобзаемый проводницами.

Очмонели от голода и холода жильцы общих вагонов. Трясутся, но не от поездной прохлады, а от страха за сохранность своих чемоданчиков, владельцы СВ. Они тоже понимают, что поезд не туда, но что делать с добром, которое еле влезло в купе? И покрепче закрывают они дверь, фиксируют фиксатором, хотя прекрасно понимают, что от катастрофы это не спасет…

Купейные решили собраться все вместе в одном купе, хорошо покушать и пойти напролом.

- Мы им покажем, - подбадривают друг друга, - мы-то знаем, куда ехать!

- Надо только еще сильнее объединиться! – горячо убеждают друг друга. Когда не получается друга, пытаются хотя бы убедить себя.

Молоденькая пассажирка собирает в свое купе аналогичное собрание, подкармливает собравшихся и вещает:

- Мы тоже им покажем! Мы пойдем несколькими отрядами! А по дороге я знаю, где спрятан сахар-рафинад.

- Надо плацкарту «разбудить»! - кричит высокий. – Без них не прорвемся, а если прорвемся, не перекричим – голосов не хватит. Пошли, открывать им глаза!

Идут в плацкарты. Машут руками, убеждают, бегают из вагона в вагон, толкаются, падают…

Возмущается «плацкарта» - их вагонов больше всего в поезде. Им хорошо.

«Как это мы не туда едем?!» - орут они.

«А вы что, туда ехали, когда рулили?! Заткнитесь, не мешайте ехать!»

Купейные пассажиры пытаются вразумить плацкартных, что всё плохо кончится, поезд несется в бездну. Все цивилизованные поезда движутся в другую сторону, и только наш, фирменный, несется на свою и ездоков своих погибель.

Возмущаются в плацкарте, не верят:

- Что за бред несете?! Они ж работают! Наконец-то дорожки заштопали, занавески постирали, обещали и постели скоро принести.

- А чай носят! – истошно извивается пожилая пассажирка. – Носят! Да, теплый! А как его горячим сделать, когда ваши весь уголь украли?!

- Правильно вашу в «столыпинский» кинули, пусть подумает перед тем, как у пассажиров воровать! – вылазят из орбит от праведного гнева у пожилого комсомольца.

А проводники стоят в стороне и яростно лыбятся: повезло им с пассажирами, ничего объяснять не надо, сами надрываются.

Но на всякий случай припасены магнитофонные записи с бравурными маршами и железной пропагандой, бетонной агитацией и кровавыми разоблачениями. Если рев «плацкартников» заглушат несогласные, быстро врубится радиорубка, и всем всё станет ясно.

И прорваться к локомотиву, чтобы сбросить машиниста с поезда, а вместе с ним и свору его проводников и проводниц, кочегаров и охранников нет никакой возможности. Потому что свои же пассажиры и не хотят.

А те, кто хотят, не столько прорываются, сколько бегают из купе в купе, из вагона в вагон, договариваются, тут же отменяют договоры… Брызжут слюной, и видно, что брызнуть кровью не хотят.

А, похоже, что надо.

Проводники и охранники крепко вцепились в поручни и в шеи особо рьяно прорывающихся. Их крепко поддерживают из «плацкарты», а если не поддерживают, то не мешают. А будут мешать… Топка-то большая. Да и в «столыпинском» места еще есть…

«Все они одинаковые… - крестится на репродуктор в углу общего вагона сухонькая старушка. – И те, которые в паровозе, и те, кто туда прорывается. Одинаковые». И тоскливая пелена пессимизма, депрессии и суицида плесенью расползается по вагону.

Вот дюжие проводники поволокли через вагоны пассажира СВ со всем его скарбом.

Волокут громко, показательно. В купейных вагонах молчат, отворачиваются к окну. Плацкарта реагирует энергично и громко:

- Так ему и надо! – улыбается крупная женщина с зубами из желтого металла.

- У меня вон две сестренки в соседнем вагоне голодают, а бандиты жируют! – орет с кабанячьим выражением лица толстый дядька. Внезапно спохватившись, сам себя громко поправляет: - Да! А бизнесмены жируют!

- Правильно делают, раз взяли, - негромко, но убедительно говорит очкарик и преданно смотрит в проводницкие очи.

Проводники одобрительно кивают и волокут. Паровоз гудит. Поезд мчится.

- А ведь, действительно, едем же куда-то, и, слава Богу, не на месте же стоим, - это уже в купе, скромном купе с книгами и букетиком фиалок на столе, начинает разговоры средних лет учительница.

- Да-да, лишь бы не трогали, - в такт ее словам и в ритм  вагонному перестуку кивает головой средних лет руководитель.

- Лишь бы ехали и не трогали, - резюмирующе кивает учительница.

- Они ж нас угробят! – взрывается средних лет пассажир.

Его быстро осаживают: ну, не дураки ж там, в локомотиве, чтобы убиться насмерть. Да, дерзкие; да, циничные; да, книг не читали; да, мерзавцы, аферисты… Да, падлюки, господи-прости… Но не убийцы ж?!

Не дураки, это точно. У машиниста и его своры планчик-то имеется. Когда станет ясно, что вот он, конец, можно нажать потайные кнопки и катапультироваться: на остров, в горы, в солнечные и не очень страны…

Там уже и деньжата затупикованы, и гори он огнем этот поезд. Хотя и умно сделан (это про катапультирование…) Кнопок, правда, мало, но каждый думает, что успеет именно он. А остальные пусть вместе с поездом. И машинист, кстати, тоже.

- Следующая станция «Стабильная», - трухлявым голосом несется из радио, - поезд проследует без остановки.

Поезд давно уже не останавливается. И когда его предупреждают об аварии аккуратные западные стрелочники. И когда большой восточный кочегар намекает, что надо сбавить обороты.

Словившие кураж железнодорожники еще громче смеются над их советами-сонетами.

И летит в топку всё, что еще осталось в этом поезде. Когда же жару не хватает, снаряжают бригаду для пополнения запасов топлива. Бригада не щадит никого – ни пассажиров-льготников, ни обитателей СВ.

«ПУРХ!» - что-то сотрясло задние вагоны. Это группка молодежи на ходу соскочила с подножки и помчалась в другуюсторону, смеясь и целуясь.

Из купе, постоянно оглядываясь, выскальзывает щуплая фигура с листочком в руке. Она клеит на двери туалета воззвание. Она очень рискует, фигурка. За такую вот порчу туалетных дверей лживыми воззваниями ей могут «столыпинский» нарисовать в момент.

Фигурка – не лжец и не вредитель, фигурка – такой же пассажир, которому так же больно. Она хочет, чтобы все вокруг понимали, от чего берется эта боль и как выздороветь. Проводники уже запретили ей показывать себя в массовых местах, отобрали бумагу и ручку… А она, фигурка, все пишет. Еще и смеется, что нынешнее ее положение иначе, как «клевитацией» и не назовешь.


…Пассажир средних лет, вышел в тамбур, закурил и, ежась, уставился в мелькающие пустоты за окном.

«Прыгнуть. Вместе с женой… Вещи? Да хрен с ними. Лишь бы не убиться, годы-то не те. Но прыгать надо… Причем, сейчас, дальше уже из пропасти и не выкарабкаешься…»

Мысли у пассажира заработали четче, сигарета быстро догорала:

- Главное – сгруппироваться, спрыгнуть. А там наломать веток, найти бочку, соорудить какую-то телегу-дрезину и поехать, куда все нормальные едут, - шептал он, глотая соленый дым. – Может, лет через двадцать, дети наши пересядут уже в нормальную электричку, и будут ехать в нормальном обществе, с адекватным машинистом, вежливыми проводниками. Без этой дебильной родной «плацкарты», без этих мокрых простыней… И главное – их будут уважать.

Бросив сигарету, пошел в купе. Растолкал жену. Вместе вышли в тамбур, взяв только сумочку и книги. Открыли вагонную дверь – ветер сплел их не до конца еще седые волосы - посмотрели друг на друга ветрено помолодевшими, обнялись…

Вот такая вот поездатая сказочка