КОМИТЕТ 300 И РЕЗУЛЬТАТЫ УПРАВЛЯЕМОГО ХАОСА. НАГЛЯДНОЕ ПОСОБИЕ

Манипулируемый хаос: Власть против Человечества

— Гейдар Джахидович, как вы прокомментируете утверждение философа Александра Дугина о том, что в России нет никакого постмодерна, а главенствует археомодерн, когда архаика и модерн берут друг друга в плен, в результате чего происходит наложение керигмы (рациональное начало) на структуру (мифологическое начало)?

— Постмодернизм в истории современного интеллектуализма есть последний уровень обороны всемирного либерального клуба, вступившего в полосу кризиса.

Кризис либералов конкретно вызван тем, что господство спекулятивной воздушной экономики фактически «проело» реальные активы, и для дальнейших мобилизационных социальных процессов в мире просто нет ресурсов. Иными словами, модернизация огромной части человечества сегодня невозможна, потому что на это нет… не то чтобы денег — деньги можно напечатать! — нет реального капитала, который можно превратить в новое состояние миллиардов людей, живущих на мировой окраине.

Поскольку мобилизационный проект невозможен, постмодернизм декларирует крах проектного мышления. Грубо говоря, это как если бы импотент с видом мудреца сообщил бы публике, что с женщинами теперь спать не модно.

Однако в 2000 году, оттеснив либералов, которые по своей антропологической сути являются «чандалами» — деклассированной богемой, не чуждой креатива, — к власти в России пришли «бюрократы» — другой параполитический отряд деклассантов, представляющих собой, по сути, корпоративно организованных люмпенов.

Между корпоративно организованными люмпенами, стремящимися к анонимату, совмещению вертикальной иерархии с сетевой пролиферацией, непрозрачности кабинетной процедуры и т. п., и либералами-чандалами, ориентированными на гедонизм, публичность во имя удовлетворения своего «сценического» тщеславия, индивидуализм, враждебный как любому анонимату, так и героическому персонализму, существует непереходимая типологическая пропасть. Либералы стремятся подчинить себе бюрократию, чтобы она их обслуживала, а бюрократы вынуждены в ответ использовать наиболее сервильную часть либералов (без политтехнологов не обойтись!) и громить наиболее упрямые сегменты либерального клуба.

Это противоборство идёт повсюду, а не только в России. Мы видим яркие примеры противостояния политбогемы с организованными люмпенами в ЕС, в определённой степени — в Китае, и — что особенно важно — в США, где этот конфликт носит принципиально видоизмененный характер (там верхи бюрократии тесно связаны с наследственной протестантской буржуазией, то есть фактически конфликт между федеральной бюрократией и либералами в США носит характер противоречия между сохранившимся до сих пор сословием в почти традиционном смысле и деклассированной богатой богемой с международными связями).

В Европе анонимная бюрократическая грибница противостоит электорально-зависимым клоунам-политикам и скрыто апеллирует к консервативным силам, задвинутым в тень после прихода американцев в 1945 году. Но в России таких сил нет после 1917 года. Бюрократия, лишенная самостоятельного содержания в качестве люмпенов и не способная креативно имитировать чужое содержание подобно либералам, не может быть без хозяина, дающего ей высшее оправдание.

В Китае искать такого хозяина бесполезно, потому что там у власти стоит точно такой же организованный люмпениат (бюрократия в виде корпорации КПК), просто более успешный и более хитрый. Идти к консервативным силам в Европу на поклон для постсоветского номенклатурного люмпена бесперспективно: он юридический преемник цареубийц Екатеринбурга.

Остаются США. Там есть необходимые условия: федеральная бюрократическая модель, понятная Москве, но наполненная в качестве содержания традиционным буржуазным истеблишментом, который имеет свой легитимирующий дискурс и одновременно противостоит и левому либерализму, и мировому клубу «традиционалистов».

Поэтому российская бюрократия в силу своей антропологии и неумолимой геополитической логики загнана «под крышу» республиканского Вашингтона. Отсюда та странная эклектическая ахинея, которая вибрирует в ментально-медийном фоне России. Это имитация позднего римского республиканизма с предцезаристскими «позвякиваниями металла», пропущенная через канал либерального артикулирования, ибо медийный ресурс, хотя политически и подчинён бюрократам, но фактически остаётся в руках либералов по понятным профессионально-техническим причинам.

Судя по всему, драматическое противостояние между люмпенами и чандалами будет расти, а Соединённые Штаты заинтересованы в том, чтобы его всемерно подогревать.

— Почему вы понимаете именно эпоху постмодерна как эпоху мирового заговора? Какова историческая преемственность мировых заговоров?

— «Заговор» — сбивающий с толку термин, ибо предполагается, что заговорщики находятся в оппозиции к истеблишменту и злоумышляют с целью захвата власти.

На самом деле то, что люди имеют в виду под словом «заговор» как некую интригу с целью манипулирования обществом, генерируется самой властью. Манипулятивная интрига имеет своим главным организатором верхушку властной пирамиды.

Поэтому если и говорить о заговоре — то о заговоре власти против человечества, а не, скажем, жидо-масонов или иллюминатов, католиков, ваххабитов — против власти.

Другое дело, что те же евреи или «ваххабиты» могут быть функционально вплетены в интригу власти как слепые инструменты, подставные фигуры или «втёмную» используемые операторы. Политическое еврейство за всё время рассеяния, и даже, как показывает история генезиса христианства, до начала рассеяния вообще охотно «писалось» в любую интригу, которую затевали мировые властители. Фундаментально присущая еврейству посредническая функция не раз его подводила, ибо власть, использовав евреев в своих целях, потом выдавала их головой «низам» в момент предъявления теми социального счёта.

Классическим примером этого является, на мой взгляд, «зачистка» евреев на левобережной Украине во время восстания Хмельницкого. Тамошнее еврейство функционировало как арендаторы и управляющие польской шляхты, которые взяли на себя всю ненависть казаков к магнатам. Но вишневецкие и прочая эксплуататорская публика были далеко, а получавшие для польских хозяев поборы еврейские управляющие — рядом, что и провело к их массовому затоплению в реке, до середины которой не всякая птица долетает.

Возвращаясь к «заговорам».

Постмодернизм есть спровоцированный кризис культуры, разрушение того инструментария, с помощью которого можно формулировать концептуальные макропроекты.

В условиях современной тектонической подвижки в поле глобального социума любой макропроект («большой нарратив») несёт в себе угрозу мировой правящей верхушке. Она озабочена тем, чтобы энергия «ресентимента» не оформлялась в артикулированную идеологию нового поколения протеста. Постмодернистский интеллектуал — это существо, чей концептуальный позвоночник перебит. В итоге он парализован и может принимать посетителей только в кресле-каталке. В этом и состоит очередной элемент властной интриги, которую мы не совсем точно именуем «заговором».

— Как вы считаете, каковы перспективы левого дискурса в мире и в России? Удастся ли когда-нибудь вновь аккумулировать и канализировать протестные настроения людей в новое течение, сопоставимое с марксизмом или антиглобализмом?

— Проблема протеста не обязательно связана с такой, скорее, партийно-этической категорией как «левизна».

Мы знаем, что восстание против современного мира велось и под радикально правыми знаменами: «чёрный барон» Юлиус Эвола, идеи консервативной революции и т. п. То, что левые клеймят правый антикапитализм как крайне реакционный буржуазный бунт против отдельных аспектов мироустройства, не меняет ничего в том, что это вполне-таки протест!

К тому же есть вопросы и к левым: а не возражают ли они против радикально правого протеста, когда он направлен против спекулятивно-финансового капитала? Ведь вся деятельность левых в XX веке в итоге способствовала обретению контроля ростовщиками и спекулянтами над реальным сектором экономики. Получается, если смотреть правде в глаза, что Маркс (независимо от того, что он сам хотел и думал) объективно прокладывал путь к господству банка над заводом. Честно говоря, если вынести за скобки всё второстепенное, устройство СССР сводилось именно к этому (что в какой-то степени с самого начала понимал и В. И. Ленин).

Такой протест нас, конечно, устроить не может.

Нас не устраивает такая «критика» капитала, под которым, в конце концов, имеется в виду именно промышленный капитал.

Нас не устраивает такая борьба с эксплуататорскими классами, которая оборачивается погромом национальных организаторов производства в угоду международным спекулянтам (что получается объективно, вопреки демагогическим выпадам и в адрес спекулянтов).

Но, с другой стороны, нельзя строить протест и на национально-буржуазном культе корпоративно организованного товарного производства. То, что начиналось как германский бунт против международного ростовщичества, закончилось как азиатское индустриальное рабство в рамках разделения глобальной экономики на подчинённую экономику производства и господствующую экономику потребления. Иными словами, после 1945 года торжество виртуальной экономики настолько полно, что противопоставлять этому торжеству проекты внутриэкономического типа (возврат к реальной экономике или дотоварному производству) бессмысленно.

Современный (будущий) протест совершенно иначе должен понимать и политэкономию, и ставки в борьбе, и социально-антропологическое содержание коллективных игроков-участников борьбы. Речь сегодня не может идти ни о противоречии между трудом и капиталом, ни об отчуждении прибавочной стоимости. Речь может идти только в терминах теологических о похищении смысла из человеческой экзистенции, ограниченной жёсткими временными рамками от рождения до смерти. Сегодня человек отдаёт джаггернауту социума не только своё трудовое время, но и то время, которое он проводит с сынишкой в зоопарке или в шлепанцах перед телевизором, или с газетой в уличном кафе, или в очереди за пособием по безработице. Современная форма социализированности есть кража его жизненного времени через видоизменение, фальсификацию и похищение смысла. Всё время социализированного человека похищается и превращается в отчуждённый от него капитал.

Протест концентрируется на возврате смысла и выстраивании барьеров на пути похищения индивидуального времени. Сегодня самый яркий пример (хотя, по сути, это только начальный шажок в нужном направлении) такого протеста — это Хизбулла в Ливане.

Когда будет выстроен дискурс теологии освобождения политического ислама, который будет воспринят как универсальная и внеконфессионально-культурная идеология протеста и партизанами ФАРК в Колумбии, и осколками красных кхмеров в ЮВА — тогда, можно считать, духовный гений свободы, живущий в подполье «человеческой юдоли», выйдет на финишную прямую — последний отрезок Большой истории.

— Говоря о крахе «Либерального клуба», вы используете метафору Фрэнсиса Фукуямы о «конце истории» как конце именно либеральной истории. Недавно Роберт Кейган ответил Фукуяме метафорой «конца “конца истории”«. Знакомы ли вы с его аргументацией?

— Когда Фукуяма говорил о конце истории, либералам казалось, что решён вопрос о политической победе их клуба и снятии любого вызова в его адрес.

Либералы имели в виду в этот момент под концом истории не свой собственный конец, а наоборот, конец, по крайней мере, политический, всех нелибералов. Более того, они полагали, что им удалось овладеть секретом коллективного бессознательного «молчаливого большинства», убедить это большинство в его включённости в «общее дело», которое, разумеется, является либеральным проектом процветания и комфорта. Либералы питали иллюзию о том, что «молчаливое большинство» морально солидарно с ними.

Бурный конец 1990-х и начало 2000-х годов продемонстрировали, что «молчаливое большинство» не солидарно!

Это открытие, с одной стороны, привело к обесцениванию электорального мифа: «Если большинство с нами не солидарно, то зачем нам весь этот сакральный ритуал голосовальной машины?» Мобилизация людей на выборы есть верификация их включённости в этику либеральной солидарности. А так приходится либо подтасовывать выборы (в мягком варианте), либо переходить к автократии. Умеренные и левые либералы к этому не готовы, а правые и крайне правые — готовы, что было доказано выборами Буша и ещё будет доказано выборами Маккейна.

После того как либералы обнаружили, что их триумф — скороспелая иллюзия, на передний план выдвинулось их крайне правое крыло, которое повело игру на новый виток разделения мира по лагерям.

Поскольку либеральный клуб не может окончательно захватить мировое господство, обезопасив себя от вызовов, постольку в дело включается проект «нового Рима» (он же «новая Атлантида») — национально-почвеннического империализма США, встающих в позу жёсткого диктата по отношению к остальному миру. Сегодня США вынуждены воспроизводить модель викторианской Англии вплоть до такого её атрибута, как «премьер-министр» — этнический еврей.

Но по отношению к Британии не существовало тогда организованного сопротивления. Третий мир был подавленной зоной колониальной оккупации, континентальная Европа расколота между Бисмарком и Наполеоном III, Россия была «смотрящим» на просторах Евразии от Лондона до Китая и Османской империи.

Нынешнее положение Америки при тысячекратном росте технологических возможностей в тысячу раз хуже политически.

Соединённые Штаты форсируют в этих условиях, во-первых, противостояние себе, а во-вторых, множественные противостояния своих оппонентов друг другу, и называют это возобновившейся историей. А речь-то идёт о том, что Британская империя манипулировала балансом сил внутри порядка, а США сделали ставку на организацию манипулируемого хаоса.

Это громадная разница.

Тогда все участники британской игры верили в порядок и хотели его продолжения, поэтому добровольно сотрудничали в той или иной форме с Лондоном.

Сегодня все, кого Штаты втягивают в свою игру, заинтересованы во взрыве ситуации и раскрепощении новых возможностей, в сломе устоявшегося порядка.

Но дело в том, что Штаты — часть этого порядка, и манипулируя хаосом, они фактически готовят собственное уничтожение.

Беседовал Алексей Нилогов

______________________________________
________________________________________