СТАРЯТСЯ ДАЖЕ ЦАРИ

Старость подбирается ко мне, как японский ниндзя, проныривая сквозь все заслоны. И единственное утешение в этой безвыходной ситуации –  что старею не я один. Стареет  даже наш всесильный режим, несмотря на все его громадные возможности и изобретательность по части удлинения сроков...  Увы, даже он, словно жалкий пенсионер, подвержен этой напасти.

Что и говорить, стариться вместе с правителями – куда приятнее. Если уж признаки физического и исторического увядания проявляются и у них – то чего печалиться нам, простым смертным?! Если даже они с годами тускнеют, рыхлеют, теряют свою былую бравость, - значит, тут уж и впрямь ничего не поделать, против природы и жерновов времени не попрешь.

И наоборот. Любую победу над возрастом, одержанную сильными мира,  – я тут же по-снобистски, с удовольствием примеряю на себя: ну вот, значит можно и в 60, и в 70, и даже 80 лет парить с птицами в небе в классном прикиде, как наш юбиляр, прыгать с парашютом, как старший Буш, держать (хотя бы для марафета) десятки любовниц, как неутомимый Берлускони… Главное - не стареть самому, а упорно вырывать из лап старости каждый день и час, заставить эту заразу трудиться на тебя. Короче, если и стариться – то очень медленно и продуктивно.

Нельзя не признать, что при всех своих подлостях старость несет и нечто хорошее, что убедительно подмечено многими знаменитыми стариканами, начиная от Цицерона и кончая Шопенгауэром. Читая их размышления на сей счет, порой даже хочется побыстрей постареть и испытать прелести этого последнего действия нашей недолгой пьесы – когда гаснут все смешные иллюзии, амбиции, а главное – избавляешься, наконец, от докучливого диктата либидо и можно целиком предаться высшим благам. Правда, не всем в этом вопросе так крупно везет, но как бы то ни было старость – бесспорно, лучшее время для освобождения от всяческих шор и оков: сексуальных, идеологических, национальных.
Старик-любовник, старик - фанат, старик-ненавистник – вдвойне смешон и отвратителен.

Человек в годах (но не пропащий) становится особенно чувствительным ко всякого рода лаже.  Ему все тягостнее участвовать в наших скверных играх, хочется  убежать, как Лев Толстой… И вполне вероятно, что какая-то важная составляющая нынешнего правления будет сильно меняться по мере старения лидера. Можно даже предположить, что в некий исторический день он раздарит свои резиденции, прогонит, наконец, своих сверхкорыстных сподвижников, откажется от всякой телепоказухи, то есть предпримет что-то такое совсем неожиданное, наперекор всем порочным устоям…
Правда, тот же Шопенгауэр считает, что характер человека с годами не меняется, но это он явно  не про правителей – в худшую-то сторону они меняются, почему же в лучшую не могут?

В любом случае старость – довольно благодатное время для всяких смелых переоценок, раскаяния, очищения от грехов молодости. Ведь даже наш бывший вождь и учитель Ленин в свой поздний период, перед смертью, стал одумываться относительно содеянного большевиками.

Что же касается умственной и творческой энергии, то она при хорошем уходе и негалёрном образе жизни не только не сникает, а, наоборот, может даже прибавиться. Как недавно установили заграничные медики, человеческий мозг, во всяком случае, некоторые его системы, начинает особенно эффективно работать только в 60 лет, то есть именно тогда, когда наших простых граждан отправляют по старости на пенсию.

Ну, правильно, зачем нам на службе умники!?

И масса примеров (даже из исторического прошлого, когда люди старели куда быстрее) убедительно подтверждают этот вывод.  Поэт Тютчев создал свой знаменитый любовный шедевр «Я встретил вас - и все былое…», когда ему было уже ближе к 70 (то есть, по нашим меркам,  считай, к 80). И в глубокой старости творили, прорываясь к новым высотам, Микеланджело, Гете,  Толстой, выдавший на излете жизни чудо «Хаджи-Мурата».  А мудрец Конфуций, по его признанию, только  в 60 научился отличать правду от лжи.

Не менее внушителен и список старых, даже престарелых гигантов в политике: железный Бисмарк,  хитрый лис Аденауэр,  никогда не сдававшийся Черчилль, или удаленький Дэн Сяопин, не знавшие себе равных ни в одной возрастной категории.

Не могу не сказать и о своем скромном опыте, поскольку только после 50 я стал ощущать себя, что называется, мужчиной, а до этого так, томящийся отрок.

Кстати, старость, похоже, особенно благосклонна к тем, кто и в былые годы не отличался большим задором.    Таков, мне кажется, и наш герой, сумевший после гораздого на всякие отчаянные выходки предшественника возвести молчалинскую умеренность и  аккуратность в историческую доблесть. В подобных случаях и сил на старость остается куда больше. Так что при благоприятной экономической конъюнктуре даже этот грустный период может выдаться у него вполне удачным.

В то же время приходится с грустью констатировать, что самые позорные поступки наш брат совершает чаще всего в пору горячей молодости. Не углубляясь в далекую историю, вспомним хотя бы недобрым словом молодых да ранних реформаторов 90-х – тут  даже немощный Леонид Ильич с его командой старцев покажутся чуткими благодетелями.

Не будем забывать, что и само наше население тоже тихо - мирно демографически старится. И, понятное дело,  его симпатии все больше склоняются к лицам почтенного возраста. Более зрелыми,  а то и вовсе пожилыми становятся даже наши секс-символы, а в рекламе все чаще мелькают уже хорошо пожившие тети и дяди.  Ровесники как-то лучше воспринимают друг друга.

Разумеется, старость (даже благородная) не слишком красит внешность. Но ведь никто не заставляет состарившихся лидеров или кумиров столь часто позировать на телеэкране, демонстрируя свою подурневшую плоть – невидимость пойдет их имиджу только на пользу, продлевая в сознании доверчивого населения их прежний образ.  Вспомним гениальных актрис Грету  Гарбо и Марлен Дитрих, отказавшихся в старости от всякой публичности. Правда, у них и денежек было, не как у наших.

Старик – на крикливом ток-шоу; старик, брызжущий слюной на трибуне, – это всё злые шуточки природы. При нынешних средствах коммуникации они вполне могут донести свои мысли до нашей исправно аплодирующей аудитории и не показываясь. В крайнем случае, в балаклаве.

Мудрая старость дает хорошую возможность отойти, наконец, от всякого, в том числе политического, мельтешения и стараться во всем дойти до самой сути, как писал в свои уже пенсионные годы Пастернак.  

С другой стороны – это и весомый повод строго одернуть всяких там младооппонентов, грубо нападающих на старших: послушайте, если уж вам так не нравится наш руководитель, уважайте хотя бы его возраст!..