"Тимоня".

                                                                         «Тимоня».

   Я тогда учился то - ли в пятом, то - ли в шестом классе, уже не помню. Историю  нам преподавал Билаонов Тимофей Валентинович. На вид ему было лет 50, наверное. Он всегда  был подтянут, аккуратно одет и тщательно выбрит.

   К тому же отличался исключительной вежливостью и галантностью, особенно в отношении слабого пола. Ходил он, слегка прихрамывая, так как на  одной ноге у него был протез, по щиколотку. Мы слышали, что во время войны, он служил морским офицером, где и потерял часть ноги.

    Ещё нам было известно, что до работы в школе, он  пел в опере. Наш учитель был спортивен, очень любил фотографировать и часто показывал нам плоды своего творчества. На его приветствие, мы с большим  удовольствием всегда отвечали:- «Здравия желаем Тимофей Валентинович!».  

  В угоду неписаных  школьных традиций, с лёгкой руки какого-то остряка, за ним закрепилась кличка «Тимоня».       

    Был он ещё оригиналом, всегда носил неизменную витую указку из стекла, в виде трости. Эта указка была, как бы его визитной карточкой, поскольку ни у кого из учителей такой не было.

    Но при всей своей благообразности, он порою проявлял крайнюю вспыльчивость и нетерпимость в отношении нерадивых учеников, которые занимались посторонними делами  или просто отвлекались на его уроках.

   Трогать хотя бы пальцем кого-либо, он себе не позволял, но иногда бывали случаи, когда Билаонов, в крайней степени бешенства, швырял свою сверкающую, хрустальную указку через весь класс. Ударившись о стену, она разбивалась на сотни, летящих во все стороны, мелких осколков. Благо, что стены, от сидящих за партами учеников, были, не так близко, чтобы причинить вред кому-либо из них.

   Позже, я убедился, что это была всего лишь демонстрация, чтобы добиться надлежащего порядка в классе. На следующий день у него была точно такая же новая указка, и мы гадали,- где же он их берёт? Как оказалось, ему их доставляли со Стеклотарного завода, который находился рядом со школой.  

   От старшеклассников мы слышали, что наш Тимоня, на экзаменах был всегда на стороне учеников, всячески отстаивал их перед школьной комиссией, подсказывал ответы, заносил в аудиторию шпоры и книги. Ну разве можно было не любить нашего учителя. Он был для нашего школьного братства, настоящим кумиром.

   Нужно отметить, что его, так называемые уроки, мало чем напоминали уроки других учителей по этому предмету, поскольку  у него совсем не было цели вложить в наши головы как можно больше. Он не боялся отклониться от темы занятия, если излагаемый  материал  был интересен классу, не досаждал ученикам нудными опросами  по домашнему заданию.

   Ведение классного журнала и опросы,  он вообще считал пустяком, чистой формальностью, и спокойно поручал это дело одной из учениц. А сам, устроившись поодаль, почти безучастно наблюдая за происходящим, негромко напевал какую-нибудь арию из оперы или прохаживался по классу, встав на руки.

    К доске, конечно, выходили по предварительной договоренности с той ученицей. Но всё это было  некой прелюдией перед главным, действительно заслуживающим внимания, событием. Да, каждый раз это было действительно событием, и для нас в первую очередь.

   Мы все ждали его с величайшим нетерпением.  Наш Тимоня обладал какой-то магией. С первых же минут очередного урока, он неизменно овладевал  абсолютным  вниманием учеников. И это внимание было вызвано не перспективой,  ощутить на своей тонкой шкуре праведный гнев учителя, а  неподдельным интересом к будущему рассказу.

    Этот интерес  не ослабевал даже после звонка на перемену.  Слушали затаив дыхание, а порою даже с раскрытыми от удивления и восхищения, ртами. И, не только слушали… Он был, на мой взгляд, блистательным артистом, каких ещё свет не видывал.

   Территория класса на 40 минут превращалась  в театральную сцену, правда для одного актёра, но это, сразу же забывалось, поскольку он одновременно представал перед нами сразу в нескольких ипостасях. Казалось, что  и этой территории ему явно не хватало.

   В его арсенале были буквально все театральные жанры. Как истинный артист, он так вживался в свои образы, что забывал, наверное, обо всём на свете, не говоря уже о сидящих перед ним учениках.

   Со всей страстностью, на которую только был способен, он старался в деталях, наглядно изобразить, что происходило в те или иные отрезки истории, о которых шла речь. Особенно любимыми его темами, были средневековые побоища.

   Ну, например, мне запомнилось, как красочно он изображал подвиг сербского князя Милоша Обилича, который, хитростью, пробравшись в шатёр турецкого султана Мурада, убивает его. Это было что-то.

   Изображая, допустим, сражение Тамерлана с  сорока тысячами мамелюков султана Баязета, он носился между партами, как угорелый, яростно размахивал руками, кричал, глаза его метали молнии. В своих «зарисовках» он был то на стороне Тамерлана, то на стороне  мамелюков.

    Воины, с его подачи, скакали на лошадях, чуть ли не задом наперёд. А рубились саблями не сверху вниз, а снизу вверх, вопреки всякой логики. Но мы-то, олухи, этот предмет ещё не проходили  и свято верили всему, что он изображал перед нами, настолько он был убедителен в своих фантазиях.

    Да что там мы, сам Станиславский, наверное, воскликнул бы: - «Верю!» Ни у кого  даже не возникало сомнений, в том, что он был участником тех далёких событий, а мы вместе с ним.

    Звучал звонок, неумолимо извещая о конце представления, а перед нашими глазами ещё долго стояла картина грандиозной битвы со свистом  стрел, звоном мечей, гортанными криками наступающих воинов и всем многоголосым шумом кровавого сражения...

    Настало время, когда заканчивался учебный год, каникулы были не за горами, у всех было приподнятое, радужное настроение! Наш учитель проводил своё последнее занятие. На этот раз он был как-то сдержан, не отступал от программы и не позволял себе никаких былых «вольностей».

    А в середине занятия выдал такую новость, которая буквально потрясла наши ещё неокрепшие души. Он сообщил, что неизлечимо болен, и, по-видимому, это его последний урок. В довершение всего он прошёл вдоль рядов, сидящих в оцепенении учеников, и попрощался с каждым из них.

   Он не просто прощался, он целовал руки всех наших девчонок и обменивался крепкими рукопожатиями с  каждым мальчишкой. Затем с влажными глазами, быстро вышел из класса, ещё задолго до звонка. Все  были естественно, в глубоком шоке, девчонки рыдали в три ручья, ребята тоже едва сдерживали слёзы.

   Да, с таким вот траурным настроением мы уходили на долгожданные каникулы. А конец истории таков. Войдя в школу, после пролетевших, как мгновение каникул, я снова испытал не меньшее потрясение, увидев скачущего вверх по лестнице, на здоровой ноге, нашего Тимоню. Он состязался с одним из учеников  в скорости.

   Поначалу мы подумали, что учитель жестоко пошутил с  нами таким вот негуманным образом, он ведь был великим театралом. Но вскоре всё выяснилось и нам даже стало как-то стыдно от своих преждевременных выводов.

   К счастью, поставленный ему раннее диагноз, оказался ошибочным. И мы с величайшей радостью, словно чудо, восприняли  возвращение нашего учителя  с « того света».