Спаси и сохрани

Предлагаю вниманию сообщества свои впечатления от путешествия по Индии.

СПАСИ И СОХРАНИ

Бриллиантовые дороги

Из Москвы в Дели самолет прилетает глубокой ночью, и, конечно же, Борис проспал, не встретил, хотя именно для этого он вылетел неделей раньше, и эта ночная встреча была его почти единственной неоспоримой обязанностью. Но до гостиницы добрались довольно легко. А здесь уже Борис был на высоте – проснувшийся и улыбчивый. Он – видимо, в воспитательных целях – выбрал затрапезную гостиницу с громким названием “PrincePolonia” в старом городе, да еще и в центре большого базара. Но, впрочем, в Paharganj все громкое. И имена гостиниц, и крики рикш, и стук “тук-туков” с пяти утра. Здесь Дели во всей красе. Кучи отбросов, в которых роются коровы, обезьяны, собаки, птицы разных калибров и «неприкасаемый» уборщик. Человек неторопливо и методично пытается руками собрать отходы в дырявый мешок, а животные и птицы так же методично и неторопливо все разбрасывают. Кругом лавчонки, в которых можно купить всё или почти все, кафе и ресторанчики с дымными кухнями на переднем крае, лотки с фруктами и огромными соковыжималками разных конструкций, электродвигатели от которых присоединены проводами к одному столбу уличного освещения. Огромная очередь старух в сиреневых и нежнорозовых платьях-сари с детьми всех возрастов с раннего утра ждет раздачи бесплатной муки. Дым, чад, вонь, гниль. Сладкий запах гуавы смешивается с миазмами канализационных стоков. Всё кричит, ревёт, ругается, стонет, воет, зазывает. Сигналят клаксоны, ревут двигатели грузовиков, надрываются телевизоры из лавчонок. Короче, полный “Major” и “GreatPalace” (так называются соседние гостиницы).

После обеда уезжаем на север, в долину Куллу, и дальше в столицу Ладакха – районный центр Лех. Ждем междугородного автобуса на остановке в пяти минутах ходьбы от гостиницы у ограды какого-то большого заросшего парка. Гуттаперчевая девочка лет двенадцати прямо на дороге, пока горит красный свет светофора, исполняет каскад акробатических упражнений. Красиво, легко, виртуозно, но как-то безрадостно и без улыбки. Ее старшая сестра собирает плату с людей, ожидающих на остановке и с прохожих. Мальчишки, которые сидя на верху забора, подбадривали акробатку, теперь не слезая оттуда вяло и безнадежно попрошайничают. К забору подошли два абсолютно трезвых мужика и, не прекращая своего оживленного разговора, не обращая внимания ни на нашу группу, ни на других прохожих, мочатся на забор. Приехал автобус. Вместе с нами садится большая группа туристов из Израиля, несколько молодых экстравагантных парней и девушек из Польши, индусская семья с ребенком, пожилая индианка в бирюзовом сари.

Автобус издает громкий и переливчатый рык. Не спутаем и не потеряемся. Поехали строго на север. До пункта назначения, городка Манали, около пятисот километров. Сначала долго кружим по совершенно чудовищным кварталам старого Дели. Грязные лачуги, где без крыш, а где и без стен. Вся жизнь на виду. Несколько деревянных подпорок с четырех сторон тюфяка, а сверху драный синий тент. Вот и готов дом в центре индийской столицы.

А когда начало смеркаться, сотни людей – семьи, женщины с детьми, одинокие мужчины – расположились на ночлег на обочинах дорог и тротуаров, на разделительной полосе, вдоль длинных заборов, прямо на земле или на асфальте без подстилок и одеял.

Не так много путей лежит на север Индии из Дели. Один из них в долину Ладакха (Ladakh) и в единственный там крупный город Лех. До Леха от Дели чуть больше тысячи километров, но пятьсот из них проходят по высокогорному серпантину и через перевалы высотой более четырех тысяч метров над уровнем моря. Это уже Гималаи во всей красе. Да и первые после Дели 600 км хотя и по равнине, но по таким плохим дорогам, что не разгонишься. Манди, Манали, Нагар, Кейлонг, Лех – небольшие городки в гималайских ущельях и долинах. Знаменитая и плодородная долина Куллу. Яблоневый рай. Мы попали в самый пик сбора урожая. Свежий и удивительно вкусный, без всяких примесей яблочный сок, яблоки на деревьях, на лотках и в фирменных коробках, которые грузят в огромные, сделанные из толстой гофрированной нержавейки, и расписанные до последнего квадратного сантиметрадиковинными сюжетами чудища на колесах, имеющие лишь отдаленное сходство с грузовыми автомобилями. В центре деревеньки индуистский храм, а в нем два бассейна (для мужчин и женщин) с геотермальной водой из источников. С раннего утра и до позднего вечера здесь моются, нежатся, лечатся, медитируют индусы, буддисты, хиппи и просто белые туристы, которых здесь почти столько же, сколько и местных жителей. Долину окаймляют отвесные скалистые горы с белыми снежными шапками на остроконечных вершинах. Очень много ручьев, ручейков, водопадов, стекающих в реку с двухсот и трехсотметровой высоты. Они питают реку Беаз и они же являются естественным водопроводом для городка. Небольшой бак на горе, в который втекает ручей, и трубная разводка, куда вода вытекает из бака. Нехитрая технология и немудреная задачка. Воды хватает всем. Канализация еще более бесхитростная. Сточные канавы (каналы) на обочинах – и никаких забот, все уходит в реку, которая унесет все в море-окиян или в Лету. (Надо проверить по карте).

Люди живут в этой долине много тысяч лет, почти не меняя своего уклада, жизненных приоритетов, духовных наставников, культурных традиций. Все приветливы, добры, спокойны и ненавязчивы. Строят дороги, для которых женщины с утра до ночи тяжелыми молотками прямо перед жилищем раскалывают огромные камни на ровную аккуратную щебенку. Камни приносят, а щебенку уносят их мужья и братья на своем горбу. Многие семьи так и живут на обочине строящихся дорог, чтобы далеко не носить и не ходить на работу по серпантину не обустроенной дороги. Весь долгий сезон с марта по ноябрь живут у дороги, всей семьей со стариками и детьми, а эти дети уже с трех-четырех лет начинают помогать взрослым. Носят воду, собирают хворост для очага, ухаживают за малышами. Дороги строят на государственные деньги и почти повсеместно вручную без механизмов – это гуманная социальная политика, позволяющая сотням миллионов индийцев иметь работу и какие-то средства к существованию. Кто имеет землю, может выращивать овощи и фрукты, держать скот. Процветает ремесленничество – делают мебель, инструмент, очень много пунктов бытового обслуживания – ресторанчики, гостиницы, парикмахерские, портняжные и ткацкие мастерские, точки Интернета и пункты спутниковой телефонии.

В долине Куллу, недалеко от Манали (примерно 20–25 км) есть городок под названием Нагар (Naggar). Прекрасное местечко на склоне горы, хорошо видна вся долина, река, снежные шапки гималайских вершин, лесистые склоны холмов и яблоневые сады в долине. Именно в этом месте расположена вилла семьи Рерихов. Здесь же и могила основателя Николая Константиновича Рериха. Сейчас это дом-музей и небольшая картинная галерея Николая и Святослава.

Какие причудливые исторические события позволили российским гражданам прожить в этом чудесном месте всю свою жизнь, оставшись и став знаменитыми россиянами, и быть принятыми и обласканными в Индии, почти как сам махатма Ганди? Что это – тайная дипломатия, разведывательная миссия, гуманитарное и культурное сотрудничество?

Из Манали на джипе отправляемся в долину Ладакха. Это уже другой штат (Джамму и Кашмир). Центром района является город Лех, посещаемый всеми туристами, которые прибывают на север Индии. Мы ехали четырнадцать часов через самое сердце Гималаев (хребет GreatHimalayaRange и ZanskarRange) по горному серпантину, поднимаясь все выше и выше (перевалы – 4202 м, 4892 м, 5065 м, 5360 м над уровнем моря) На первом перевале покатались верхом на лошадях, на втором неплохо пообедали в ресторане-юрте. Очень вкусные чизчапатти, омлет, масала и джинжер­чай. Перед третьим перевалом все уже боролись с приступами горной болезни. Головная боль слабость, головокружение, тошнота, рези в желудке. У некоторых дошло до обильной рвоты.

Как только мы проехали первый перевал – Rohtang-La – все вокруг чудесным образом изменилось. Пространство расширилось, проблемы измельчали, порвалась дней связующая нить. Стоял ясный солнечный день, купол неба густо-синего цвета был на расстоянии вытянутой руки. Насколько хватало взгляда и прозрачности воздуха, то есть в беспредельности, вздымались остроконечные вершины Гималаев, покрытые похожими на тщательно отполированное серебро снежными колпаками. Чуть ниже сложенные из слоистого камня громадные скалы блестели слюдяными чешуйками цвета уже неполированного серебра, а в самую бездну уходили змейками россыпи бриллиантов. Так сверкали в солнечном свете мелкие камешки огромных осыпей. Едва различимые внизу виднелись терраски возделанных участков земли, которые также посверкивали слюдяными чешуйками каменных заборов.

Индия – как великая Пустота – вмещает в себя все. И почти все можно из нее извлечь.

Райский ад

С высоты перевала Zoji-La (3529 м) открылся широкий вход в долину Кашмира, и стало понятно, что мы въехали в рай. Вот и серафимы на всех стратегических поворотах серпантинного шоссе. Без крыльев и труб, зато в полной амуниции, в бронежилетах, шлемах и с автоматами наперевес. Но ведь должен кто-то поддерживать порядок в раю. После голых каменных вертикалей и горизонталей Ладакха и Занскара (а о них речь немного позже), долина Кашмира встретила полноводными реками, густыми хвойными лесами, тучными стадами и тугими колосьями на готовых к жатве полях. В день нашего приезда заканчивался Рамазан – большой праздник всех мусульман и естественно кашмирцев, главным образом населяющих долину. Во всех деревнях, через которые мы проезжали, было много солнца, много ярко одетых женщин и мужчин в длинных белых рубахах и в белых тюбетейках. Шумели базары, кричали муэдзины. Люди собирались у мечетей и на базарных площадях. Туда же стягивались вооруженные полицейские и солдаты на броневиках со станковыми пулеметами, сменялись караулы в хорошо организованных долговременных огневых точках и на блок-постах, защищенных бронейи мешками с песком. Было ярко, шумно и весело. По приблизительным подсчетам на каждых четырех кашмирцев, включая многочисленных детей и стариков, нацелен ствол автомата солдат регулярной индийской армии, которые как и таксисты в Нью-Дели, состояли из рослых крепких бородатых сикхов. Проехали небольшую кашмирскую деревеньку. В ней нет мечети, но все население деревни собралось на уже скошенном и обмолоченном поле, расселись на стерне, в праздничных одеждах, сложив ноги калачиком, – послушать седобородого старца в чалме, для которого нашелся таки один простой стул со спинкой. А по периметру поля расположились автоматчики: ну должен же кто-то охранять покой мирных граждан. При въезде в столицу штата – город Шринагар – попали в пробку. Тысячи жителей шли к мечети, и не только шли, но и ехали на тележках, запряженных мулами, вело и моторикшах, мотоциклах, автомобилях, автобусах, бронетранспортерах, грузовиках с орудийными лафетами. На грузовиках и броневиках, правда, везли не жителей, а только солдат с автоматами и станковыми пулеметами. Полицейские, вооруженные бамбуковыми палками и пистолетами, стояли змейками вдоль дорожной разметки, всеми силами стараясь организовать движение. Все были возбуждены, радостны и празднично одеты. Даже военные в чистой амуниции, скорее парадной, чем полевой. Пьяных и нищих не было. Всего за каких-нибудь полчаса пробка рассосалась, никаких конфликтов, драк, нападений, и стрельбы не случилось. Удивительно хорошо организованный праздник. Это вам не площадь Тяньаньмынь в Пекине. Правда, взрослый сын хозяина гостиницы, в которой мы позже поселились, рассказывал, что ровно месяц назад, когда начинался праздник Рамазан, в аналогичной ситуации на главной торговой улице Шринагара (сейчас вход на нее был перекрыт со всех сторон), неожиданно началась автоматная стрельба и погибли сорок молодых людей, которые были признаны смутьянами и организаторами беспорядков. Если ружье повесили, и неважно на стену или на спину – оно обязательно, выстрелит. И какая разница, в первом или в последнем акте.

А поселились мы в сказочном месте. Шринагар расположен почти в центре Кашмирской долины, а в центре Шринагара – огромное озеро Дал, длиной тридцать пять километров и шириной двадцать пять. Город располагается не только на берегах озера, но и на воде, в домах-лодках. Вот в такой лодке - гостинице мы и разместились. Согласно путеводителю, в Шринагаре почти полторы тысячи таких гостиниц на воде среди зарослей лотоса и другой буйной болотной растительности. Гостиницы разного уровня – от ночлежек до шикарных апартаментов с полным пансионом. К твоим услугам круглосуточная переправа на берег, а до него около 200 метров, экскурсия по озеру на лодке с тентом, мягкими подушками и с соответствующим названием «Шикара». На ней можно подплыть к магазинам с продуктами и сувенирами. Да что там подплыть к магазину! Через каждые 50 метров к тебе подплывают чернобородые красавцы в белых одеждах и разворачивают перед тобой то огромные «дипломаты» с драгоценностями, то ковры, то предлагают цветы в горшках и с семенами, а то и вовсе запрещенные к продаже в праздничные дни пиво или виски.

Солнце спускалось к вершинам гор, просвечивая через ажурные конструкции телевышки и антенн спецсвязи. В солнечных лучах заплясала мошкара. «Она не кусается, – в ответ на мой настороженный взгляд сказал наш лодочник, как только солнце зайдет за горизонт, мошкара исчезнет». Так и случилось.

Мы плыли на «Шикаре», которая легко скользила по гладкой воде озера Дал объезжая или переезжая поля цветущего лотоса. Мы расположились, полулежа на мягких кашмирских коврах и вышитых подушках, лениво наблюдая, как по набережной проезжают то броневики с расчехленными пулеметами, то переполненные молодежью автобусы. Молодые люди висели на подножках автобусов, высовывались из окон, сидели и стояли на крыше. Все махали руками и что-то дружно скандировали. Рядом с каждым автобусом ехало несколько легковушек, из окон которых тоже махали и что-то громко кричали молодые парни. В багажниках легковушек сидели, свесив ноги, по два или даже по три парня, упираясь головами в открытую крышку. На фоне нашего плавного движения по воде, нашегоразнеженного состояния под лучами нежаркого заходящего солнца громкие крики беснующейся молодежи были не вполне уместны.

– О чем они кричат? – не поворачивая головы, спрашиваю я лодочника.

– Они требуют свободы, – серьезно и даже как-то торжественно отвечает он.

– Свободы? Какой свободы? От кого, для чего?

– Мы просто хотим быть хозяевами своей земли, своего Кашмира.

– Вы хотите стать частью Пакистана?

– Нет, мы хотим свободы. Мы хотим свободной республики Кашмир. В понедельник на следующей неделе все кашмирцы придут в Шринагар с требованием освободить нашу территорию от солдат индийской армии и индийской полиции. Мы будем требовать самостоятельного управления и уважения к нашим границам и нашим святыням.

– Ты тоже пойдешь?

– Конечно! Все пойдут!

Стало совсем темно. Резко взвыла сирена полицейского катера, который едва не врезался в нашу Шикару.

Дорога на Джамму

– Ну, Борис, похоже, что это самый крутой маршрут за все время нашего путешествия.

– Что ты. Я помню были и покруче.

– Да, я тоже помню, но тогда мы блевали из автобуса, а сейчас из микроавтобуса…

(обмен мнениями)

Долина Кашмира со всех сторон окружена горами, и если посмотреть на нее из космоса она похожа на лунное море. Но именно такое кольцо гор вокруг долины предопределяет уникальный климат и плодородие ее земель, а также постоянный интерес к этой территории во все века. Долину Кашмира впервые присоединил к своей империи великий индийский царь Ашока. По преданиям он же и основал город Шринагар. Здесь было великое Могольское ханство. До сих пор в путеводителях по Индии одной из главных достопримечательностей Шринагара отмечаются сады могольских султанов. Потом в долине Кашмира хозяйничали британские колонизаторы. Они ввели моду на строительство домов-лодок. Сегодня наряду с индусами – индуистами и буддистами – в долине живут кашмирцы – мусульмане, которые по своей демографической тактике и практике (многоженство) быстро стали доминирующим населением. Северо-запад долины находится под контролем Пакистана, а северо-восток контролируется Китаем. На север долины проехать не составляет никакого труда. Туда ведут неплохие дороги и не надо переваливать через горные хребты. Выход на юг, то есть непосредственно в Индию, возможен только через один тоннель в Гималаях, длиной 2547 м, расположенный на высоте более 3500 м над уровнем моря. Как выбираются из долины Кашмира в метрополию в город Джамму, расположенный на юге штата Джамму и Кашмир, мы опробовали на себе.

Поскольку ровно половина нашей маленькой группы улетели из Шринагара в Дели и оттуда домой, то мы решили отправиться в Джамму не на персональном джипе, а на рейсовом 12-местном микроавтобусе. Купив три места на двоих, ранним утром мы выехали из Шринагара на юг в большой индийский город Джамму. Больше часа ехали по долине навстречу восходящему солнцу, в лучах которого величественно смотрелись колонны армейских грузовиков, автобусов с вооруженными полицейскими и броневиков. «Стягивают силы для отпора демонстрантам», – подумал я, вспомнив вчерашний разговор о запланированной на понедельник уличной акции. Мы ехали через многочисленные поля, где уже в полную силу шла косовица и обмолот зерновых. Никаких механизмов не применялось. Женщины серпами скашивали колосья и маленькими снопиками складывали их в перевязку в центре поля. Мужчины брали подсохшие снопики и со всего размаху из-за плеча колотили ими по металлической бочке, лежащей горизонтально у ног, или по деревянному щиту, также поставленному у ног колотящего. Солому отбрасывали за спину. На всех боковых дорогах, дорожках, тропинках и даже просто на меже стоял солдат, вооруженный автоматом. Поля закончились, дорога стала заметно сужаться и превращаться в серпантин подъема. Вскоре подъехали к тоннелю. Полная проверка каждой машины, каждого пассажира, каждого места багажа. Как в самолете, те же технологии, то же оборудование. Тщательная неформальная проверка документов. Тоннель узкий, низкий освещён только фарами автомобилей. Никаких вентсистем, не дай бог остановиться с включенными двигателями хуже фашистских душегубок. Движемся очень медленно, бампер к бамперу. Все окна открыты, выхлопы переднего грузовика дурманят не хуже марихуаны. Через каждые 30 метров на стене нарисована отметка пройденного пути 1230 м, 1260 м, 1290 м, …1620 м, 1650 м, 1680 м.

Почему-то остановились? Пыхтит сизым дымом передний грузовик. Загудел, затарахтел. Тронулись. 1710 м, 1740 м, … 2460 м, 2490 м, 2520 м.… Выбрались!

С противоположной стороны тоже контроль, но уже почти формальный. Едемдальше. Солнце уверенно поднимается, а мы с той же лихостью спускаемся по серпантину, а это уже серьезно. С каждой минутой жара крепчает до полной невыносимости. Черные или сизые, но всегда обильные выхлопы грузовиков уверенно поднимают и до того нестерпимый градус. Я сижу на переднем сиденье рядом с водителем. Уже четвёртый час на полную громкость без остановки орут игривыми голосами индийские эстрадные певцы из динамиков бортового магнитофона. Все это непрерывно перемежается своими и чужими гудками, клаксонами, сиренами, криками погонщиков, ржаньем лошадей, блеяньем овец и коз. К заднему борту идущего впереди грузовика подползают маленькая девочка и очень юная мама. Обе нестерпимо «страдают» за борт, рискуя вылететь на очередном ухабе или крутом повороте.… Обогнали!

Впереди такой же, как у нас микроавтобус. Мужчина, высунувшись из окна, заканчивает процесс, вытирает рот и уступает место сыну. Мальчик выдавливает из себя всё. Папа нежно гладит его по животику, видимо, сожалея, что когда его голова была на пленере, не нашлось никого, кто бы его погладил. Голова мальчика исчезает. Появляется голова седобородого старца в чалме. Нижняя часть бороды выкрашена хной в ярко-рыжий цвет.… Обогнали!

Догоняем большой автобус. На крыше тюки, узлы, баулы и привязанный в растопырку головой по ходу движения огромный винторогий кашмирский козёл. Он твёрдо стоит на своих тоненьких ножках, гордо подняв голову. Его длинные мягкие уши трепещут от встречного ветра как флаги на башнях.… Обогнали!

Три длиннобородых мужика в чалмах, линялых майках и несвежих семейных трусах не теряя достоинства, пытаются умыться под вытекающим из скалы водопадом. Это водители грузовиков. Их размалеванные кормильцы притихли рядком на обочине.… Проехали!

По краю дороги стройные чернобородые мачо гонят большое стадо знаменитых кашмирских коз. Парни уверенными жестами и гортанными криками формируют стадо в шеренгу, и гонят животных по обочине, прижимая к скалам. В хвосте шеренги плетутся изможденные нечесаные босые женщины с детьми на руках и в поводу.… Проехали!

Очередная пробка. Одна сторона дороги закрыта. Работает бульдозер. Автомобили пропускают поочередно. Козлы, ослы и лошади проходят без очереди. Судя по количеству машин, стоять минут пятнадцать. Из автобусов, микроавтобусов и джипов выходят мужчины разных возрастов и выстраиваются в ряд над пропастью. Почти одновременно все начинают мочиться. Кто стоя, как это принято у нас, а кто сидя, как это принято у них… Мужчины ушли… Женщины в свой черёд не вышли. А дети? Ну, они, видимо, в памперсах…. Поехали!

Подкатывает и ко мне. Я расстегиваю ремень и верхнюю пуговицу брюк, глажу себя по животу и с трудом сдерживаю конвульсии пищевода…

Остановка, обед. Подъезжают и выстраиваются на стоянке различные транспортные средства с одинаковыми характерными потеками под открытыми окнами. Толстый мужик в грязной рубахе руками накладывает в большие, похожие на подносы, тарелки из нержавейки белоснежный рассыпчатый рис. Сверху поливает его соусом неприятного мутно - коричневого цвета с какими-то продолговатыми сгустками величиной с крупную фасолину. А может быть это и есть вареная фасоль, что-то типа грузинского лобио? Напротив мужика в грязной рубахе, полуголый аскет раскатывает посеревшие колобки из теста, крутит и перекидывает с руки на руку раскатанную лепешку и засаживает ее в печь какой-то ежовой рукавицей. Выпеченные лепешки достает из печи железными щипцами и кидает ловким движением в сторону мужика в грязной рубахе. Несмотря на аскетическое телосложение, он обильно потеет, а выделяющийся пот стекает куда-то в район разделочной доски. К мужику в грязной рубахе подходит дервиш-инвалид тоже в грязной заношенной до дыр одежде. На его лице и руках кровоточащие струпья. Мужик обнимается с дервишем, накладывает ему большую порцию риса с фасолевым соусом, дает горячую лепешку и продолжает обслуживать пассажиров.

Есть расхотелось. Лучше посижу под навесом, подышу свежим воздухом. До Джамму осталось меньше ста километров.

Гудит клаксон нашего автомобиля. Поехали! Уже вторая половина дня, Солнце печет не так сильно. Серпантин закончился. «Громокипящих» грузовиков стало меньше, Козы, ослы и лошади вместе с пастухами и их босоногими подругами тоже исчезли. Лукавые голоса индийских певцов из магнитофона навевают думы о детстве. Кажется, я задремал…

В Джамму приехали под вечер. Большой автовокзал в центре города, и здесь же главные гостиницы. Завтра днем поедем в Дхармсалу, двести пятьдесят километров наюго-восток и половина по горному серпантину.

Вечером пошел осмотреть достопримечательности и позвонить домой. Ближайший пункт международной телефонной связи оказался в глубине «Bus-stand» – автовокзала. Джамму – большой город и важный узел автомобильного транспорта. Автовокзал в городе очень большой, платформы рассчитаны для одновременной парковки нескольких сотен междугородных автобусов. Тут же большая стоянка такси, круглосуточно работает рынок. И народ там толпится круглосуточно и во все времена года. Ожидают автобусов, приезжают, уезжают, продают, покупают, едят, спят, делают детей, кормят их грудью, учат ходить и читать, играют свадьбы, провожают в армию и в мир иной. Все это происходит на большой площадке, между платформами, куда паркуются междугородные автобусы, и стоянкой городского транспорта. Площадка покрыта дырявой крышей, которая только в некоторых местах может защитить от дождя, а холода и ветра здесь либо не бывает, либо они никого не пугают. Проходя через это скопище людей, расположившихся прямо на грязном асфальтовом тротуаре без подстилок и скамеек, я натолкнулся на странное абсолютно голое существо, которое трудно было назвать человеком. Ни одна часть его туловища не находилась в нужном месте. Ноги и руки росли в разные стороны и имели суставы, похожие скорее на коленки кузнечика, чем на человеческие. Существо находилось (сказать «сидело» было бы большой натяжкой) на кафельном полу автобусной платформы. Оно только что закончило ужинать и еще облизывало языком губы. Рядом была пустая миска из под еды и почти полная кружка с милостыней. Единственное, что у него было, безусловно, человеческим, так это лицо. Правильные черты, большие умные глаза, никакой печати умственной или психической неполноценности. И лицо это улыбалось. Сразу вспомнился «Человек, который смеется» Виктора Гюго. Нет, этот инвалид улыбался осознанно, и улыбался именно мне доброй приветливой улыбкой. Ему было хорошо, и часть своей жизненной радости через улыбку он передавал проходящему мимо него другому человеку. Я ответил ему тем же…

Но все это было потом, а сначала мы пересекли высокие перевалы Главного Гималайского хребта, затем горную гряду Занскар и попали в долину Ладакха, в главный город этого района – Лех.

Лех

Об этом городе написаны сотни книг, опубликованы тысячи фотографий. Лех – туристическая Мекка Индии. На первой прогулке по городу мы вообще видели только туристов и продавцов-мусульман, торгующих коврами, немыслимыми одеждами и всевозможным хандикрафтом, то есть изделиями народных промыслов. Оказывается этим утром в нескольких километрах от города посланник далай-ламы давал посвящение буддистам Ладакха. Именно поэтому почти все буддисты городка были там, а по улицам бродили туристы, до которых это событие не дошло или они до него не снизошли. Стада уверенных в себе высокорослых немцев, тараторящие группки длинноволосых итальянок, чинные ряды увешанных видео ­ и фототехникой японцев, французы, американцы, мотобайкеры из Новой Зеландии и Австралии, скромные герои на горных велосипедах. Особенно выделялись израильтяне – своей многочисленностью, экстравагантностью и бесцеремонностью. Израильских туристов так много, что в точках доступа к Интернету даже клавиатура отградуирована под иврит, а в меню кафе и ресторанов повсеместно предлагаются блюда еврейской кухни. Вся эта пестрая толпа стягивалась с кривых и узких улочек Леха к огромному полю для поло, где после обеда должно было состояться закрытие этнографического ежегодного фестиваля народов, населяющих долину. Туристы уверенно расселись под навесом на стульях для почётных гостей. «А все прочие узбеки, человек на человеке», как водится, – за огороженной площадью, которая охранялась индийскими полицейскими в бежевых костюмах, вооруженными пистолетами и бамбуковыми палками.

Группы Ладакской самодеятельности из разных сел и деревень в национальных костюмах, очень красивых и очень необычных, изображали сценки из местных мифов и пели фольклорные песни. Местный руководитель, которому то и дело подносили яблочный сок в больших бутылках и печенье в ярких упаковках, одобрительно приветствовал выступающих помахиванием руки и благосклонными аплодисментами. Туристы, которым никто ничего не подносил, но почти у всех с собой было, яростно фотографировали и азартно аплодировали. Народ, которому мало, что было видно, но всё слышно через мощные динамики и усилители, как водится, безмолвствовал.

Потом вышли четыре молодца в парадной военной форме с четырьмя крупными ротвейлерами. Собаки, увидев столько народу и услышав столько шума, постоянно отвлекались, дружелюбно виляли короткими хвостиками и никак не хотели демонстрировать свою безупречную выучку. Но зато их хозяева были на высоте и почти не ошибались. По свистку старшины они маршировали по плацу, высоко выкидывая ноги, а потом одновременно точными движениями рук одобрительно хлопали по груди своих питомцев, которые явно такого единодушного одобрения не заслуживали. Но когда воины, вытянувшись во фрунт, отдали честь местному руководителю, а ротвейлеры встали рядом с воинами на задние лапки, умильно прижав к груди передние и одинаково свесив языки на правую сторону (видимо, этот трюк отрабатывался особо изощренной системой тренировок), публика примирилась с предыдущими «ляпами» и стала дружно аплодировать

Еще один воин вытащил волоком на середину площадки огромную овчарку, которая повизгивала и клацала зубами. Видимо, это была очень грозная овчарка, потому что рядом с ней все время находился полицейский с автоматом наперевес. Едва удерживающий собаку поводырь радостно отцепил поводок и облегченно крикнул что-то вроде «Ату его!», как только на площадке появился человек, одетый в новый «с иголочки» ватный стеганый защитный костюм с металлическим решетчатым шлемом на голове.

Еще до того, как овчарка подбежала, он упал ничком, раскинув ноги и руки. Собака, рыча, вцепилась в его толстую ватную руку, вытаскивая из нее клочья и раздраженно отплевываясь. Опять дружные и продолжительные аплодисменты. Вояки и собаки ушли, а на плац высыпали все туристы и все артисты в национальных костюмах.

Играла музыка. Все пели, водили хороводы, фотографировались на фоне красивых и празднично наряженных девушек. Было, солнечно, пыльно и многолюдно. А на горе, освещенной заходящим солнцем, вдруг стал хорошо виден древний буддистский монастырь, красивый и стройный. Чуть ниже громоздились коричневой громадой кубы и вертикальные параллелепипеды королевского дворца. А еще ниже торчал минарет и золотился шпиль купола мусульманской мечети.

После фестиваля, услышав на улице Леха русскую речь, разговорились с братьями из Израиля – Беником и Эликом. Молодые ребята. Оба еще детьми попали в Израиль с родителями из России (СССР). Язык сохранили, по-русски говорят бегло и грамотно, но с невероятным еврейским акцентом. Картавили именно так, как изображают еврейский говор артисты эстрады и дворовые антисемиты. Элик считает себя нерелигиозным, а Беник – иудей, носит кипу, ходит в синагогу. В Лехе они уже три недели. Из их рассказа мы узнали о международном медитационном центре, (MIMC) где они только что прошли трехдневный курс обучения практике медитации под руководством буддистского учителя Сангасены (SanghaSena). Очень рекомендовали повторить их опыт, отмечая высокое качество обучения и человеческие качества учителя. Беник сказал, что ему эти три дня очень много дали для освобождения сознания и самопознания, хотя, конечно, его, как иудея, сильно задевал буддистский антураж зала медитаций и обязательное обращение с мантрами к Будде как к богу, необходимость приветствия учителей простираниями или земными поклонами. Я давно искал возможность для глубокого и систематизированного погружения в существующие медитативные практики. Из разных источников знал о системе Випассана (Vipassana), которая учит глубоко концентрироваться и входить в медитативные состояния, позволяющие понимать суть функционирования собственного ума, открывать пути познания и самопознания, освобождаться от иллюзий и управлять эмоциями. Я, правда, ранее слышал только о десятидневном цикле обучения, которое по обстоятельствам движения по маршруту мы никак не могли себе позволить. Да и наш гид-переводчик Борис, считая себя продвинутым буддистом, подобные экзерсисы воспринимал как святотатство и шарлатанство и потому не сразу решился на такой рискованный эксперимент. Наконец договорились, что мы втроём идем на курс обучения практикам медитации, а Борис работает с нами как синхронный переводчик с английского языка. Как и советовал Беник, на первом же столбе нашли объявление центра и поехали записываться на трёхдневный курс.

Центр расположен в нескольких километрах от Леха в местечке Чогламсар (Choglamsar) и представляет собой довольно большой кампус, где, наряду с административными зданиями, есть кельи для проживания, Интернет, спутниковый телефон, ресторан, библиотека, небольшая продовольственная лавка, уютный садик с фруктовыми деревьями и обилием цветов на многочисленных, хорошо ухоженных клумбах. Кроме того большой зал для медитаций с золотой статуей сидящего в позе лотоса Будды и мягкими подушечками на застеленном коврами полу. Поговорили с гуру Сангасеной. Он не без колебаний все-таки принял нас на курс, хотя сезон уже закончился и студентов центр больше не набирал. Так что мы будем одни, своей маленькой группой и никому не будем мешать необходимостью перевода с английского языка. С начала июня и до конца августа центр проводит как трёхдневные для начинающих, так и десятидневные курсы классической Випассаны. Стоимость обучения невелика, примерно 1500 рупий в день (800–900 рублей) с проживанием и питанием. Нам очень понравилось.

Всё серьезно, продуманно, внимательно и мило. Никакого стяжательства и никакого шарлатанства. Записались на ближайший уик-энд. А пока до пятницы большая культурная программа по буддистским достопримечательностям Леха и его окрестностей.

Здесь уместно подробнее рассказать про идеолога маршрута и гида-переводчика нашей маленькой группы – БОриса. Именно так, не Бориса Ер-на, а БОриса.

На полпути к Луне

(Ода Гиду)

И ласки требовать от них преступно,

И расставаться с ними непосильно…

(О. Мандельштам)

Когда и зачем он сделался гидом и переводчиком? Менее приспособленного для этих ролей человека, видимо, отыскать невозможно. Он никогда не идет туда, куда его просят, но всегда приходит не туда, куда хотел. Однако, по странной прихоти его судьбы (он говорит – по закону Кармы), те места, куда он приходит, оказывается именно теми, которые ему нужны. Говорит он не очень внятно, немного нараспев и коротко, не заканчивая фразы, но всегда иносказательно. Сказанное как будто бы и не относится к собеседнику, а точнее, относится к какому-то другому, невидимому окружающим, собеседнику. И только малая часть той интересной беседы с тем невидимым собеседником вдруг случайно выходит в этот мир и становится пусть не очень понятной, но хотя бы услышанной. Он никогда не переводит, даже с английского, который, безусловно, хорошо знает. Или старается увильнуть от этой обязанности, сославшись на какую-то другую занятость, или вместо перевода высказывает собственное мнение. Он всегда глубоко задумчив, а точнее, погружен в себя, как бы находясь в состоянии глубокой медитации. Но несмотря на это через каждые десять пятнадцать минут неторопливо достает табакерку с нюхательным табаком, медленно насыпает горку табака в лунку между большим и указательным пальцем левой руки, поочередно прижимает табак к левой и правой ноздрям, затем со свистом и шумом вдыхает, медленно убирает табакерку, с той же неторопливостью достаёт из кармана пачку салфеток или рулон туалетной бумаги. Не обращая внимания на окружающих, долго и основательно прочищает нос, Потом растерянно ищет, куда положить использованную салфетку. Весь этот процесс может происходить, например, во время важного разговора на иностранном языке. Перевод, а точнее, пересказ в таком случае особенно лаконичен.

По первой профессии Борис артист театра и кино. Окончил училище им. М. С. Щепкина в Москве. На последнем курсе был отчислен за «небольшой пьяный дебош на дипломном спектакле и, конечно же, интриги, интриги», поэтому не смог сразу устроиться на работу в Москве. Диплом он все-таки получил через год, но к тому времени уже работал в драматическом театре родного Челябинска, где и пробыл семь лет играя, то верблюда со сморщенными коленками, то ловеласов во французских водевилях. Духовные поиски пробудили интерес к восточному мистицизму. Взгляды на Восток в то время были естественными для мыслящего человека. Так и стал Борис одним из первых буддистов Челябинска и основателем буддистского центра. Хорошо знает и понимает английский язык. Учил тибетский и санскрит во время обучения в Дели в институте Кармапы и на курсах санскрита в Испании. Перевел с тибетского на русский несколько буддистских книг и старинных текстов. Читает по-тибетски уверенно и бегло, да и понимает собеседника вполне сносно. Но все-таки разговоры на тибетском языке ему не очень даются. Еще в прошлом году в Тибете я замечал, что его понимают тем лучше, чем образованнее собеседник. Простой тибетец сначала впадает в ступор, не веря своим ушам. А потом, осознав, что белый человек говорит на его родном языке, начинает улыбаться, переспрашивать, смущаться и, в конце концов, замолкает от переполняющих чувств. В Ладакхе язык очень похож на тибетский. Ну, тем более в многоязычной и многонациональной Индии почти все говорят не только на своих языках, но и на английском, и потому для Бориса и его собеседников разговор на такой смеси становится очень комфортным. А в монастырях разговоры с образованными ламами да в основном о ритуалах и постулатах буддизма с перечислением многочисленных имен различных Кармап, Ринпочей и их сподвижников тем более не вызывают никаких затруднений. Борис – высокообразованный и эрудированный человек. Но дело в том, что, получив первые наставления от хорошо известного на Западе ламы Оле Нидала и считая его своим учителем, Борис практикует в буддизме школу Карма Кагью и, как полагается неофиту, фанатично предан трактовкам и иерархам именно этой школы, не интересуясь, а порой не замечая или не признавая других видных представителей буддизма. Он чурается посещать храмы и монастыри других школ, критикует и даже ёрничает по поводу их ритуалов и святых имён.

В видавшей виды ковбойской шляпе, в высоких армейских ботинках, с плохо уложенным огромным рюкзаком за спиной бредет он по миру, но не от мира сего. Где он сейчас? Учит хинди в испанской Сарагосе или получает посвящение от одного из двух семнадцатых Кармап в местечке, Бодх-Гая, где стал Буддой царевич Сидхартха в Индии? А может быть, пишет путеводитель по Индии на пляже в Таиланде или путеводитель по Тибету в индийском штате Гоа? Но где бы он ни был, его никогда нет с нами. Он всегда на полпути к Луне.

История двух Кармап,

рассказанная мне Борисом во время ожидания наших потерявшихся товарищей, которые давно уже должны были вернуться из высокогорного монастыря Хемис, но всё никак не возвращались несмотря на проливной дождь,
рваный туман и сильный ветер.

Действующие лица:

Я – озабоченный автор.

Брат-джан – в миру каратист Карен.

Г-жа Джинджер – с распущенными волосами цвета

старой нешлифованной меди.

Борис – в тапочках на босу ногу.

(монахи, ламы, жители деревеньки, водитель джипа по найму)

Я: Борис, и как же так получилось, что сейчас в традиции Карма Кагью два верховных иерарха, два Семнадцатых Кармапы?

Борис: Школы Карма определились в буддизме в XI века и ведут свою линию передач от Марпы и Миларепы. Первый Кармапа был опознан Гампопой, учеником Миларепы в XII веке. С тех пор каждый предыдущий Кармапа давал указания ученикам, как распознать его новое воплощение. Последний великий учитель Кармапа XVI, умирая в 1981 г., оставил после себя четырёх учеников-регентов и совет лам, которые должны были в своё время найти реинкарнацию – Кармапы, т. е. семнадцатого Кармапу. До 1989 г. школой Карма-Кагью руководили эти четыре регента и совет лам.

Я: Интересно, куда же пропали наши товарищи? Брат-джан весь сегодняшний день был какой-то странный. На ходу медитировал, взгляд жёсткий, холодный. Не улыбнётся, не пошутит. А Джинджер пошла в тапочках, и из теплых вещей только шаль. Дождь все сильнее, а там наверху уже снег, ветер холодный…

Борис: Да.… Так вот, в 1989 г. один из регентов – Сетупа – вдруг объявил, что у него есть письмо Кармапы XVI, в котором учитель даёт наставления по опознанию следующего Кармапы. И что им уже найден этот мальчик в Китае, и что Далай-лама уже видел нового Кармапу и признал в нём перерожденца.

Я: Слушай, Борис, дело идет к пяти, а их даже на горизонте не видно. Я пойду на площадку монастыря под навес и попробую осмотреть все склоны в окрестности, может быть, увижу…

(после возвращения)

Никого не видно. Куда они пропали? Если что-то с Джинджер, то Карен её принесёт на руках, а если наоборот.… Вот что, Боря, если их не будет к пяти, собирай бригаду спасателей, берите верёвки, фонари – и вперед, а то в шесть уже темно. Не найдем!?

Борис: Да, конечно, только у меня эти дурацкие тапочки…

Я: Вот именно. В жару ходишь-потеешь в армейских ботинках. А сегодня вырядился, как назло.

Борис: Ладно, возьму какие-нибудь сапоги в монастыре. Ну, так вот. Остальные регенты, а их к этому времени вместе с Сетупой осталось трое – один погиб в автомобильной аварии.… Так вот, остальные регенты и совет лам никак не может смириться с этими сепаратными действиями Сетупы. Причём тут Далай-лама? Ни один Кармапа до сих пор не благословлялся Далай-ламой. Почему Сетупа не даёт на почерковедческую экспертизу оригинал письма умершего Кармапы, почему показывает всем только копии? Вопросы, вопросы. А тут ещё таможня на границе арестовала крупную сумму наличных долларов, и они тоже как-то были связаны с Сетупой. Тогда

еще один регент, верный Шамарпа вошёл в глубокую медитацию, и ему открылось, что истинный Кармапа ещё не найден, и он является представителем царственного рода и живёт в Индии.

Я: Борис, это мне напоминает старый еврейский анекдот, там Абрам нашёл кошелек, но, поскольку дело было в субботу, он, как правоверный, не мог его поднять. Тогда он обратился к Богу с молитвой. И вдруг – «О, чудо», у всех по-прежнему суббота, а у Абрама четверг. Он, конечно, поднял кошелёк, но знаешь, что было дальше…

Абрам несколько раз пересчитал деньги и горестно вздохнул: «Эх, не хватает».

Борис: Подожди, ты со своими анекдотами! Шамарпа после медитации, уверенный в своей правоте, снарядил поисковую экспедицию и «О, чудо», именно в том городе и в том доме, где указал Шамарпа, экспедиция обнаружила и опознала Кармапу XVII!

Я: Прямо как в пьесе Островского «Не было ни гроша, да вдруг алтын». И что теперь делать с таким избытком Кармап? Не убивать же? Ладно, Борис, уже пять часов, давай тоже отправлять поисковую экспедицию.

(Через пятнадцать минут, пока Борис ещё объяснял жителям деревеньки, монахам из монастыря и водителю джипа план спасательной операции, на горной тропинке появились наши друзья. Джинджер, одетая в широкие мужские одежды, улыбалась, подпрыгивала и хлопала крыльями. Брат-джан был мокрый и мрачный.)

Я: Ну, как вы? Промокли? Замерзли?

Брат-джан (мрачно): Да нормально! Мы там обнаружили маленький монастырь и ретритный центр. Нас напоили чаем, дали цампу. (В сторону Бориса) А ты, если не собирался идти с нами, надо было предупредить, рассказать, что там нас ждет.

Борис: Да, да. Я тут как раз рассказывал почти детективную историю про двух Кармап. Надо закончить…

(Брат-джан отворачивается и замолкает)

…так вот, у нашей традиции уже много лет два верховных иерарха, два Кармапы, и ничего страшного не происходит. Каждый собирает своих сторонников на свой минлам, дает свои наставления. Один живет и практикует в Китае, другой то же самое делает в Индии. Уже и Далай-лама готов согласиться с таким поворотом. Он как-то произнес, что один из них – это ум шестнадцатого Кармапы, а другой его – сердце.

Я: Короче, «ни войн, ни катаклизмов, ни бурь». Ни тебе крестовых походов, ни вековых конфронтаций, как у христиан.

Брат-джан (уже обсохший, согревшийся и подобревший): Да буддисты – они все такие. Правда, Борис?

(Борис, не отвечая, медленно достает табакерку).

Обет благородного молчания

Вот уже второй год я вместе с Борисом и буддистской тусовкой таких же, как он, фанатичных неофитов вынужден бродить по монастырям и храмам одной только школы Карма Кагью и искать следы становления этой школы в Тибете, Уйгурии, а теперь и в Индии в Ладакхе. «Самовозникающие» образы Миларепы, отпечатки стоп и гениталий Гуру Ринпоче, волосы Кармапы XVI в этих наших скитаниях по горам и ущельям, где обычно располагаются монастыри, фанатичный блеск глаз Бориса и его товарищей мне изрядно надоели. Потому как редкие удавшиеся попытки разговора об учении, о смысле ритуалов, о медитации, в конце концов, сводятся опять же к перечислению имён иерархов и их подвижников в деле насаждения религиозных воззрений буддизма среди народов Тибета и Северной Индии. Но кое-что мне удалось понять за два года общения с Борисом. Может быть и не благодаря, а именно вопреки этому общению. Что-то прояснилось из книг, что-то из жизненного опыта и размышлений о нем.

Согласно восточным мистическим учениям, наша вселенная не первая и не последняя. Она лишь одна из бесконечного ряда вселенных существующих с «безначальных» времен. Как и жизнь человеческая, каждая из этих вселенных конечна, но их существование вечно. Существование представляет собой сменяющие друг друга последовательные состояния, которые продолжаются до тех пор, пока определенные действия существ (благочестие, преданность религии, знание) не приведут их к высшей форме отречения, приносящего освобождение от круговорота рождений и смертей, называемых сансарой (странствием). Освобождение приходит при достижении высшего состояния, называемого Нирваной или Пустотой, или другими терминами (например, Просветление, состояние Будды). То есть всё есть либо сансара, либо нирвана. Сансара означает познаваемое путем опыта, нирвана есть прекращение этого опыта. Если смотреть более строго, то нирвана не может быть определена как Пустота, потому что она выражает некое отношение к миру существ, т. е. достижение нирваны – это прекращение опыта сансары как опыта рождений и смертей и связанных с ним страданий. Пустота же не подразумевает никаких отношений. В этом состоянии приобретается совершенный опыт, который есть состояние Будды, то есть, с точки зрения познания, это сознание, не заслоняемое тьмой бессознательного, свободное от всех ограничений. В эмоциональном плане – это чистое блаженство, в котором даже нет следов печали, а в волевом аспекте – это свобода действий и всемогущество. Пустота алогична, трансцендентна, и к ней не применимы никакие категории из мира имен и форм. Пустота есть отрицание всех определений. Она самосущая, не составлена из частей и находится за пределами ума и речи. Всё в ней и все из неё. А медитация – главный, если не единственный, способ освободить ум от суетного сансарического хлама и дать ему возможность открыть Ясный Свет Пустоты.

Итак, закончив радиальные прогулки из Леха по различным монастырям и королевским замкам, мы поселились в кельях медитационного центра, чтобы начать трехдневную программу обучения практике буддистской медитации. После ужина состоялась вводная беседа с учителем, где выяснилась необходимость взять на себя обет благородного молчания, что означает не только прекращение словесного общения между собой, но и отсутствие телесного (рукопожатия), и духовного (взгляды) общения. Не встречаться, не сидеть за одним столом во время обеда, не улыбаться и заниматься только собой, своими внутренними проблемами, углубляться в свой ум. А это дополнительно означало, что не надо читать книги, звонить по телефону, пользоваться Интернетом. И, видимо, эти записки тоже табу, что абсолютно очевидно для любого буддиста. Но я, как начинающий, лукавлю перед собой. Дескать, раз не было указаний на запрет дневниковых записей, значит, можно. Учитель призвал нас добровольно принять на себя пять главных принципов поведения в ашраме:

1.     Отказаться от уничтожения всего живущего, а, напротив, развивать и почитать любые формы жизни (т. е. давно всем знакомое всем «не убий»).

Согласиться с таким принципом довольно сложно, потому что в любом гостиничном номере эти формы жизни представлены в полном ассортименте, от огромных пауков до маленьких вертихвосток. Под плинтусом, то, поблескивая глазками, то, высовывая хвостик, живет ящерица. По спальнику ползет таракан, которого я на всякий случай решаю называть жуком, по ночам кто-то кусает – не то клопы, не то блохи, ну и комары, наконец…

2.     Отказаться от воровства, а, напротив, быть щедрым и великодушным («не укради» – похоже, это тоже из 10 заповедей).

3.     Отказаться от незаконных сексуальных контактов и быть целомудренным (но это уже точно из Библии – «не прелюбодействуй»).

4.     Отказаться ото лжи, быть максимально правдивым (но это не из Библии, а из Солженицына).

5.     И пятый принцип из привычных родительских нравоучений – не пить, не курить, не употреблять наркотики, которые, затуманивая ум, затруднят открытие его чистоты через медитацию.

Мы, не сопротивляясь, взяли на себя добровольное исполнение этих правил, после чего доктор Сангасена поздравил нас с началом обучения и отправил спать, ибо, согласно распорядку центра, утром подъем в 5.30, а в 6 утра уже начало первой медитационной сессии.

Обо всем, что происходило со мной в эти трое суток я, наверное, напишу в отдельной главе через несколько дней. Потому что, несмотря на иронию и скепсис со мной действительно происходят изменения, которые надо поддерживать и развивать, а значит, неуклонно следовать рекомендациям, в том числе и прекратить ведение дневника до окончания занятий.

P. S. Прошла почти неделя. Я не буду писать о медитации и даже не буду объяснять, почему. Но эти три дня ретрита в центре медитации дали мне то, чего не могли дать многолетние и многочисленные скитания по странам и континентам.

Кхора

Почти все монастыри в Ладакхе, впрочем, как и в Тибете, , находятся высоко в горах, в малодоступных местах, куда редко ведут дороги, а иногда нет даже конных или пеших троп. В некоторых местах тропу невозможно обнаружить, и только козьи катышки позволяют найти верный путь.

Вот по такой тропе мы шли пешком через перевал, туда, где расположен небольшой женский монастырь у пещер, в которых по преданию медитировали Гуру Ринпоче, Миларепа и Марпа. Я уже упоминал эти имена в связи со становлением буддизма и отдельных его школ в Северной Индии и в Тибете. Неисчислимое количество мест принято связывать с пребыванием этих полумифических, полуреальных апостолов буддизма (Великих Махасидхов). И в Тибете, и здесь есть множество мест, где они оставили следы своего пребывания и где живут легенды об их борьбе с демонами, дакинями (демоническими женщинами). Их борьба за учение велась по буддистки миролюбиво. Дакинь они делали своими приверженцами через любовь, а демонов превращали в защитников учения. Мифы наделяют Махасидхов способностью перемещаться по воздуху, чем и объясняется их вездесущность.

Мы шли более трёх часов по козьим тропам и по отвесным скалам к очередной пещере, где якобы медитировал Гуру Ринпоче. С вырывающимся из груди сердцем, пересохшим горлом и учащенным свистящим рыком вместо дыхания, высунув языки, я все-таки забрался на вершину. Высота 3620 м над уровнем моря. Под нами глубокое ущелье, на одной стороне которого ледник с вытекающей из под него маленькой речкой, а с другой стороны трепещут «кони ветра» – разноцветные флажки, на которых изображены стилизованные кони и буддистские заклинания – мантры. Такими флажками обычно отмечают природные места силы. Здесь эти «кони ветра» отмечали темные провалы в склоне горы, которые, видимо, и были пещерами Махасидхов. Далеко внизу на небольшом пригорке стояли два аккуратных домика храм (Гонпа) и монастырь. На правом склоне там, где трепетали флажки, росло несколько огромных деревьев, тем более удивительных, что всё остальное вокруг были – камни, скалы и каменные осыпи. При ближайшем рассмотрении деревья оказались сказочно огромными можжевельниками, высокими, с трёхобхватными стволами, которые распространяли божественный (можжевельник используется для ритуалов в буддистских монастырях и у шаманов) аромат. Эти деревья мог посадить только Гуру Ринпоче. Других вариантов нет. Монахини (а это был женский монастырь) не явили нам свои светлые лики. В пещерах было темно, холодно и сыро. Все, кроме меня, кинулись искать следы пребывания Махасидхов,- отпечатки стоп, локтей, макушек и других частей. Не найдя ничего похожего стали сетовать на отсутствие фонариков и близорукость. После осмотра пещер спустились на дно ущелья, где петлял небольшой ручеек. Так и пошли по течению, переходя то на одну, то на другую сторону уже не ручейка, а маленькой речки, змеей извивающейся по ущелью. Просвета между скалами едва хватало на ширину реки и узкой тропки для нашей шеренги. Над нами нависали каменные глыбы высотой в сотни метров, закрывая небо и солнце. Свет померк. Поток становился проворнее, и, если бы не предусмотрительно уложенные неизвестными товарищами бревнышки и лесенки, пришлось бы скользить по бурлящей воде. Наконец скалы расступились, река ушла влево, а мы вышли из ущелья и по широкой тропинке стали спускаться в долину, из которой стартовали сегодня утром. Проходя, через красные от спелых ягод кусты шиповника и усыпанные жёлтыми ягодами кусты облепихи, вскоре вышли на дорогу в том месте, где ждала машина. Таким образом, мы сделали круг по часовой стрелке, что у буддистов называется Кхора и является знаком уважения и почитания Святынь и Великих Учителей.

Защитник Махакала

В долине Занскар, затерянной в глубине Гималаев, в десяти километрах от Падума – административного центра этого района, находится деревня Барден и одноимённый буддистский монастырь. Он расположен на высокой скале над рекой и выглядит как неприступная крепость, как оплот учения. В одной из маленьких комнат монастыря напротив алтаря с фотографиями буддистских иерархов, сидят несколько монахов и два ламы, которые ведут пуджу на защитников. Для женщин вход строго запрещён. Идет таинство, почти колдовство, и глубину происходящих действий женскому уму всё равно не постичь.

Звучит горловой речитатив стройно и слаженно напеваемых монахами текстов из старинных книг. Аскетичный лама в войлочной, вишнёвого цвета остроконечной с жёлтыми отворотами шапке, плетет руками замысловатые узоры, то, сопоставляя, то, расставляя в разные стороны и переворачивая зажатые у него в пальцах рук колокольчик и дорже – небольшой ритуальный скипетр. Звенит колокольчиком, опускает дорже в чашу с прозрачной жидкостью, стоящую перед ним.

Бьют барабаны!!!

Громкие, чистые звуки трёх ритуальных барабанов не тревожат и не пугают, но привлекают и предупреждают.

Звучат медные трубы!!!

Резкие, негармоничные звуки труб, поддерживаемые барабанным ритмом, уже уверенно предвещают.

Гремят литавры!!!

Громко и сильно. Он грядет! Он пришёл. Он с нами, Он наш.

Голоса монахов выводят крещендо и замолкают. Замолкают барабаны, трубы и литавры, некоторое время комнату наполняет нестройное бормотание мантр, и наступает полная, немного неуютная тишина. Лама снимает свою войлочную шапку, обнажая бритую голову, спускает с плеч вишневую накидку. У него худые, мускулистые руки. Он аккуратно складывает продолговатые листы не переплетенной книги и закрывает ее дощечками, которые служат обложкой. Другие монахи делают то же самое.

Мальчик-монах раздаёт всем кушанья – печенье, хворост и куски фигурок, вылепленных из цампы с мёдом. Несколько таких фигурок он предварительно снял с алтаря. Каждому в подставленную ладонь мальчик наливает чайной ложечкой ту самую жидкость, над которой только что колдовал лама. Все пробуют эту жидкость на язык, а остатками мажут лоб, щёки и подбородок. Вкус довольно крепкой спиртовой настойки. «Субстанция», – шёпотом поясняет мне Карен. Он сидит напротив меня со скрещёнными ногами, рядом с усатым монахом, похожим на чеченского боевика первого призыва, и глубоко вовлечён в происходящее. Рядом со мной на коленях стоит Борис и время от времени пыхтит, меняя позу, чтобы освободить затекшие ноги. Мальчик разливает несладкий чай с молоком. Все пьют и закусывают сладостями в полной тишине. Стены комнаты освещены слабым солнечным светом из маленького закопчённого окна позади ламы и огнями нескольких фитильков от алтарных свечей. На стенах закопчённые старинные фрески с едва заметными каноническими изображениями Будд, Махасидхов и защитников. Сизый дым благовоний заволакивает и без того полутемную комнату, туманит взор, щиплет нос и першит в горле. Бритоголовый лама надевает свою накидку, шапку, берет в руки колокольчик и дорже, снимает деревянную обложку с книги. Таинство продолжается. Звонок колокольчика, горловой речитатив монахов, пока еще редкие и слабые звуки литавр. Мальчик приносит и ставит в центре комнаты между ламой и алтарём незамысловатую конструкцию из тоненьких палочек, между которыми натянуты бечёвки, составляя различные фигуры, очень похожие на известные из детства фигуры – колыбели для кошки. Он зажигает маленькие свечи, расположенные в углах этой нехитрой конструкции. «Наверное, ловушка для духов», – шепчет мне в ухо Борис. Мелодичный речитатив монахов крепнет, становится громче, слаженней и стройнее.

Бьют барабаны, бьют мелкой уверенной дробью. Трубный глас врывается в эту дробь, поддерживая и укрепляя ее, громко гремят литавры, слышен тонкий, мелодичный звук колокольчика в руках у ламы. Рвутся узлы кошкиной колыбели под огнём свечи, освобожденные от узлов ниточки, чернеют, извиваются и безвольно повисают.

Я смотрю на сидящего передо мной Карена. Из­под его закрытых век льются слезы и скатываются по щекам, оставляя влажную, блестящую дорожку. Лицо его расслаблено и одухотворено. Неужели плачет? Трудно поверить, что этот вольный борец, каратист со стажем, огромный, сильный мужчина плачет как ребенок. Но, конечно же, это и не слёзы. Это субстанция благословения, сходящего на него. Губы Карена шепчут универсальную мантру:

«Ом!

Ом Мани!

Ом Мани Падме Хум».

Со стороны Бориса слышу шепот.

«Кармапа Ченно»…

Это должно призвать к нему силу всех Будд.

«Спаси и Сохрани меня, великий защитник Махакала, многорукий урод с вытаращенными глазами», – шепотом произношу я.

«Спаси и Сохрани всех, многоногое чудовище,

Спаси и Сохрани всё!»

Бьют ритуальные барабаны, трубят трубы, гремят литавры, поют монахи, вычитывая свои песни из старинных книг. Корчатся духи в ловушке. Вплетается нежный перезвон колокольчика…

Спаси и Сохрани всё!

Кармапа Ченно! Кармапа Ченно!

Ом Мани Падме Хум!

Дождь благословения

И вот я снова в Дхарамсале, маленьком городке на севере Индии. Мы здесь были с женой более трех лет назад. С той поры почти ничего не изменилось. Та же рыжая корова с маленьким горбиком стоит на том же оживленном перекрестке. Тот же непальский торговец дудками так же декламирует какие-то непальские стихи под нехитрую мелодию продаваемых свирелей. Я уговорил Бориса поселиться в той же гостинице, в которой жил тогда. Гостиница стоит в первой линии на дороге к храму. На той самой дороге, по которой и тогда нельзя было проехать, и сегодня ничего не изменилось. Строго говоря, и гостиница, и храм находятся не в Дхармасале, а в городке Маклеод-Гандж, который расположен в десяти километрах от Дхармасалы на живописном утесе в предгорьях Гималаев. Когда то офицер британской армии инженер Маклеод был командирован сюда для строительства летних квартир (Linestation) куда направляли на отдых солдат британской армии. Казармы построили, но солдаты отдыхали там недолго. Индия стала независимой, британская армия ушла. Потом образовалось сильное землетрясение и городок (Гандж) Маклеода был почти полностью разрушен. А вскоре китайская народно-освободительная армия непонятно от чего освободила Тибет и присоединила его к Китаю в качестве автономного района. Такое «освобождение» не устроило почти 150000 тибетцев во главе с духовным лидером Далай-ламой четырнадцатым, которые получили от правительства Индии политическое убежище и территорию в том самом городке Маклеода. Сейчас там находится крупный буддистский храм, рядом с ним резиденция Далай-ламы, несколько монастырей, правительство в изгнании, множество правозащитных организаций, музей Тибета. Собственно, именно здесь формируется идеология тибетской независимости, именно сюда с надеждой устремляют взоры тибетские ламы и простые тибетцы, которые еще не оставили надежду вместо китайского «освобождения» получить истинную свободу. Собственно, под лозунгами «FreeTibet» и «SaveTibet» существует эта диаспора.   До сих пор продолжается тайная эмиграция тибетцев через Гималаи. Люди убегают из Китая семьями, с детьми, со скарбом, скотом и всем хозяйством. За прошедшие три года в городке Маклеод-Гандж заметно увеличилось число туристов. Если раньше здесь можно было встретить, лишь, постаревших хиппи с длинными дрэдами, то сегодня здесь и вездесущие израильтяне, и мало им уступающие в экспрессивности русскоязычные граждане. Очень много центров обучения практикам йоги, медитации и даже основам индийской кухни. Нет только китайских товаров. Им здесь объявлен бойкот. Но зато очень много ларьков и магазинчиков с тибетскими изделиями и ритуальными буддистскими атрибутами. Диаспора подторговывает этнографией и делает это весьма успешно. На следующий день я пошел в храм, который расположен на одной площади с резиденцией Далай-ламы (или, наоборот, резиденция духовного лидера Тибета находится на той же площади, что и храм?..)                               

  Я долго бродил по храму, крутил ритуальные барабаны, наблюдал за медитирующими монахами и туристами, немного медитировал сам. Из храма я вышел через несколько часов и увидел собравшуюся на площади перед резиденцией большую толпу. Монахи и ламы в своих вишневых балахонах, прихожане с малолетними детьми, праздношатающиеся туристы стягивались плотной толпой к входу. Вскоре из ворот резиденции вышли бритоголовые монахи крепкого телосложения и выстроились коридором, отделяя от толпы вышедшего следом за ними человека в монашеской одежде вишневого цвета. Это был лауреат Нобелевской премии мира, Его Святейшество Далай-лама XIV (Нгагванг Ловзанг Тэнцзин Гьямцхо, – духовный лидер буддистов Тибета, Монголии, Бурят-Монголии, Тувы, Калмыкии). Толпа надавила на крепких монахов. Послышались радостные возгласы. Люди стали подымать детей и протягивать их в сторону Далай-ламы. Монахи, прихожане и любопытствующие туристы молитвенно сложили ладони и стали касаться ими лба, горла и груди. Далай-лама отвечал тем же. Вдруг огромное серое облако мгновенно закрыло густым туманом площадь перед храмом, храм и весь городок. Подул сильный, но теплый ветер и пошел дождь. В редеющем тумане стало видно, как толпа покрылась большими зонтами, сделанными из разноцветных треугольников ткани. Никто не ушел, все хотели получить благословение от иерарха. Он широко и ответственно это делал. Дождь усиливался. С неба валились прямые мощные ручьи, гремящие водопады, кристально-чистые полноводные реки. Они падали и били по плечам людей, по широким радужным зонтам, по рукам монаха, пытавшегося прикрыть от дождя Далай-ламу, который, как и вся толпа, тоже был совершенно мокрый. По земле и по крутым склонам гор, неслись потоки воды, которые уносили с собой всю накопленную грязь, шелуху и мусор. Люди пытались укрыться от потоков под зонтами или навесами, но бесполезно. Каждый был мокрым с головы до ног, некоторые снимали обувь для форсирования «самовозникших» рек. Мокрые зонты быстро становились ненужными. Все радостно улыбались друг другу, охранникам и Далай-ламе. Дети смеялись, шлепали по лужам и брызгались водой. Дождь шел, не утихая несколько часов. Он был как вселенский потоп. Он смыл и омыл все. Это был дождь благословения. (The Rain of the Blessing).

Павел Рабин

(Индия, сентябрь 2008 г.)