Бонапартизм по-русски

В 1991—1993 годах в России произошла буржуазная революция. Согласно современным теориям революции, до сих пор наша страна переживает период постреволюционной нестабильности. Например, по оценкам Владимира Мау и Ирины Стародубровской, авторов книги «Великие революции от Кромвеля до Путина», период постреволюционной нестабильности после 1917-го длился до 1964-го, и в стабильном состоянии режим просуществовал до следующей революции, которая называлась «перестройкой», не очень плавно перетекшей в либеральные реформы. Путинская стабилизация оказалась таковой лишь при поверхностном взгляде на нее. По сути дела это была попытка «термидора», который, собственно, по сию пору и продолжается. А любой «термидор» характеризуется бонапартизмом, стремлением лавировать между разными политическими силами с одной целью — удержать «стабилизированную» власть.

Бонапартизм нашего первого лица проявляется в «глиссировании» между группировками элиты, которые им уже не очень-то довольны, но боятся перекинуться на сторону площади (контрэлиты), потому что есть большой риск оказаться в тюрьме или в изгнании. Но ему же приходится лавировать и между интересами разных социальных групп, пытаясь восстановить рассыпавшийся после Болотной пазл «путинского большинства».

Бонапартизм с блеском описан Карлом Марксом в работе «18 брюмера Луи Бонапарта». Там есть и про поиски высшим руководителем социальной базы: «Бонапарту хотелось бы играть роль патриархального благодетеля всех классов. Но он не может дать ни одному классу, не отбирая у другого».

Именно поэтому пока приходится сосредоточиться на «Уралвагонзаводе».

Именно средний класс составлял ядро поддержки Владимира Путина как «стабилизатора». Но после перерыва на Дмитрия Медведева, который пытался ориентироваться на самых продвинутых, из среднего класса выделилась активная прослойка, предъявившая спрос на политическую свободу. Вместо диалога получился даже не монолог, а акция прямого действия ОМОНа, законодателей, РПЦ. Причину усиления репрессий в отношении самой активной части среднего класса можно отыскать в «18 брюмера»: «Сила… буржуазного порядка — в среднем классе. Он (Луи Бонапарт. — А. К.) считает себя поэтому представителем среднего класса… Но, с другой стороны, он стал кое-чем лишь потому, что сокрушил и ежедневно сокрушает политическое могущество этого среднего класса».

Есть у Маркса и ошеломляюще точное объяснение технологии репрессий, которую в применении к нашему случаю мы могли бы назвать соединением правосудия и православия: «Другая «наполеоновская идея» — это господство попов как орудия правительства… поп уже превращается в миропомазанную ищейку земной полиции».

Полиция же должна быть дополнена еще одной силовой структурой: «Кульминационный пункт «наполеоновской идеи» — это преобладающее значение армии».

Законотворческая технология подавления протестной активности описывается классиком так: «Каждый параграф конституции содержит в самом себе свою собственную противоположность, свою собственную верхнюю и нижнюю палату: свободу — в общей фразе, упразднение свободы — в оговорке».

На выходе имеем краткую характеристику сложившегося политического режима: «Бесстыдно-примитивное господство меча и рясы».

Андрей Колесников