Фильм Ники Ларкина "Forty Shades of Grey" (40 оттенков серого) или Израиль - убежище в осаде

Ники Ларкин - режиссер, решившийся на поступок.

Человек, осознанно плывущий против течения: вот, я здесь стою и не могу иначе.

Ники Ларкин пошел наперекор всему ирландскому "креативному классу". Почему?

Потому, что Ларкин узнал правду о Ближневосточном конфликте.

Он - один из немногих, чей нравственный компас в сегодняшнем мире тотального релятивизма вдруг заработал правильно.

Ники Ларкин: Израиль - убежище в осаде.
 

Перспектива взгляда на конфликт, представляемая Ларкиным, чрезвычайно редка в Ирландии.

Такой взгляд на проблематику израильско-арабского противостояния вообще маргинален в левой до мозга костей европейской арт-тусовке.

Между тем, усилия этого молодого смельчака вселяют пусть и слабую, но надежду: а вдруг хоть кто-то последует его примеру?
 
Сняв ленту об арабо-израильском конфликте, Ники Ларкин понял, что его прежние убеждения были ложными.
 
Я привык ненавидеть Израиль.

Привык думать, что левые всегда правы. Оказалось, это не так. Теперь я понимаю, насколько отвратительны палестинские террористы. Понимаю, почему Израиль вынужден быть жестким, даже жестоким. Теперь я вижу, что левые оказались правыми* — ультра-правыми штурмовиками в своей ненависти к евреям. Почему же это произошло со мной?
 
Как ни странно, все началось с моего обычного возмущения израильской "агрессией" против Газы в декабре 2008 года, в результате которой погибло 1200 "палестинцев" и 13 израильтян.

Я был так потрясен этой, как мне тогда представлялось, "резней", что в знак протеста обмотал свою шею арафаткой и в таком виде сфотографировался для проспекта выставки искусств.
 
Вскоре я обратился в Ирландский Совет по искусству за получением гранта на съемки фильма об Израиле и Палестине.

Ирония судьбы: едва ли не решающей причиной того, что я получил финансирование, оказалась та самая фотография в арафатке.

Я собирался откровенно поговорить с теми солдатами, кто принимал участие в этой войне, чтобы заставить их задуматься и ужаснуться содеянного - их, и тех граждан Израиля, кто поддержал военную акцию.
 
Семь недель, проведенных в Святой Земле, стали водоразделом между мной, прошлым, и мной - настоящим.

Я начал съемки в Израиле.

Израильтяне отнеслись ко мне настороженно. Мы были ирландцами - жителями страны, находящейся в первых рядах тех, кто нападает на Израиль.

К тому же мы были киношниками. Можно сказать, врагами.
 
Затем мы отправились на Западный Берег.

Здесь ни у кого не было проблем с нашим ирландским гражданством. Провокационные граффити испещряли Стену.

Бейт-Лехем (Вифлеем) - просто рай для повернутых на христианстве: неоновые распятия увешаны плакатами, прославляющими атаки бомбистов-самоубийц.
 
Это мартироложество сопровождало нас всю дорогу, пока мы находились на Западном Берегу.

Они смотрели на нас со всех столбов и рекламных тумб, где бы мы ни находились, куда бы ни направлялись. Совсем как Иисус на старых открытках.
 
Но постепенно я начал ощущать дискомфорт от того, что постоянно находился под прицелом "мученических"взглядов. И чем дальше, тем сильнее становилось это чувство.

В конце концов, любимая палестинская мантра - это "ненасильственное сопротивление".

Они повторяют это всегда, к месту и не к месту, словно "Аминь!" во время католической мессы.
 
Когда я брал интервью у Хинды Кури, представителя Палестины во Франции, она, сидя передо мной в кресле, не скрывала своего раздражения, когда в ответ на мою просьбу отказалась осудить акции бомбистов-самоубийц. Ненависть переполняла ее.
 
Эту ненависть я почувствовал и в Хевроне, где вся Стена изрисована свастиками. Я поднял камеру, чтобы снимать, но вдруг услышал окрик израильского солдата с вышки. Несколько месяцев назад я пропустил бы его возглас мимо ушей: еще чего — прислушиваться к врагу! Но в тот день я молча повиновался.
 
Вернувшись в Тель-Авив летом 2011-го, я куда пристальнее вглядывался и вслушивался в то, что говорили израильтяне.

Я вспоминаю разговор на улице Шенкин - самой фешенебельной в Тель-Авиве, где прохожие выглядят так, словно все они посещают школу искусств.

На террасе кафе я беседовал с бывшим солдатом.

 
Он говорил, не торопясь, о том, что видел в Газе. О двух десятках арабских юнцов, облаченных в бомбы-жилеты и напичканных таблетками экстази по самые брови, с детонаторами в руках.

Они не чувствовали боли, и остановить их мог только выстрел в голову.
 
Такие разговоры - не редкость в Тель-Авиве.

Я постепенно начал проникаться ощущением изолированности, которым охвачены многие израильтяне. Изолированности, уходящей корнями в европейские гетто, и отнюдь не закончившейся после Аушвица.
 
Израиль - осажденная крепость под раскаленным небом Леванта, откуда в любую секунду могут обрушиться ракеты "Град".

Я попытался увидеть мир глазами его граждан. Так началось мое новое путешествие.

И по возвращении домой меня встретили отнюдь не ласково.
 
Проблемы начались, когда выяснилось, что мой фильм показывает не одну, как обычно, а обе стороны медали.

На самом деле этих сторон, конечно, гораздо больше.

Поэтому мой фильм и называется так - "Сорок оттенков серого".

Но в Дублине хотели видеть только один оттенок - черный, и именно им должен был быть выкрашен Израиль.

Полутонов никто не желал замечать.
 
От ирландского художника ждут определенных вещей: он должен щеголять в арафатке, подписывать воззвания к бойкоту Израиля и громогласно протестовать против зверской "оккупации".

Нет, - "Оккупации"! Но не только художники обязаны ненавидеть Израиль.

Быть против Израиля -  это часть ирландской идентичности, точно так же, как нелюбовь к англичанам.
 
Но вот какое дело - ненависть к Израилю больше не часть моей национальной идентичности.

Так же, как и ненависть к англичанам.

У меня ирландский паспорт, но этот документ не означает, что я республиканец или за "палестинцев".
 
Мой ирландский паспорт означает, что я родился в 1983 году в Оффали.

И мне страшно не понравились свастики, увиденные мною в Хевроне.

Вернувшись в Дублин, я хотел говорить об этом.

Свобода слова - она, знаете ли, должна быть универсальной ценностью.

Но стоило мне об этом заговорить, как мои дорогие соотечественники начинали смотреть на меня так, словно я помочился им в пиво.
 
Эта одномерная, убогая псевдосвобода - основа лжи.

Бригады бойкотирующих Израиль - наиболее яркий пример.

Они терроризируют ирландские торговые сети, заставляя их убирать израильскую продукцию из ассортимента.

Между тем, это бьет напрямую по арабским фермерам, в основном производящим свой товар под израильскими брэндами.
 
Но хуже всего то, что ментальность бойкота начинает влиять на деятелей искусства.

В августе 2010-го, в ходе капании ирландско-палестинской солидарности, 216 человек подписали петицию с призывом бойкотировать Израиль.

Как художник, я обнаружил в этом списке друзей. Как минимум, мы были когда-то друзьями.
 
Я бы очень хотел поподробнее расспросить своих бывших друзей о том, что заставляет их поддерживать этот бойкот.

Что конкретно эти кабинетные резонеры и кухонные вояки знают об Израиле?

Могут они без запинки назвать хотя бы три израильских города, или перечислить три ведущих отрасли израильской экономики?
 
Впрочем, у меня есть и более серьезные вопросы к ирландским деятелям искусства.

Что случилось с понятием художника как примера свободомыслия?

Почему ирландские художники относятся к Израилю так, словно им это кем-то предписано под копирку?

И не связано ли это с такой не слишком высокохудожественной штукой, как банальный карьеризм?
 
Может быть, проблема вовсе не в Израиле, а в том, что мы слишком много о себе возомнили - в том, что нашим чувством ложного морального превосходства мы пытаемся компенсировать и собственную малозначительность, и недостаток международного влияния нашей маленькой страны?
 
Любой достойный художник должен быть готов изменить свое мнение, узнав то, о чем не ведал прежде.

Я хотел бы предложить каждому из тех 216-ти ирландских художников, что взялись бойкотировать Израиль, провести некоторое время в Израиле и в Палестине.

Возможно, когда они вернутся домой, они швырнут свои арафатки в мусорное ведро.
 
Я поступил именно так.