СЕРЫЙ «КАРДИНАЛЬЧИК» КОНСТАНТИН ЧЕРНЕНКО

 Генерального секретаря ЦК КПСС Константина Устиновича Черненко. Кому-то он запомнился, кому-то нет, а молодежь по большей части даже не знает, что был такой руководитель СССР.

Я же очень хорошо запомнил холодный день 24 декабря 1984 года, когда по всем программам телевидения транслировали похороны министра обороны маршала Устинова. Наметанным глазом аспиранта кафедры истории КПСС обнаружил, что на Мавзолее отсутствует Генеральный секретарь ЦК Константин Черненко. Похороны вел Григорий Романов. И вот, как обычно, после секретарей ЦК и министров выступает «человек из народа», фрезеровщик завода имени Фрунзе Иван Кудинов. Его выступление было кратким, но емким. «Сегодня мы провожаем в последний путь, — говорил „простой рабочий“, Герой Соцтруда и член ЦК КПСС,- маршала Советского Союза Устинова Дмитрия Устиновича...»

И далее немая сцена, а затем оживление на трибуне Мавзолея. Произошла типичная оговорка по Фрейду: фрезеровщик хоть и член ЦК, но от волнения перепутал отчество, назвав покойного вместо Федоровича Устиновичем. И все бы ничего, если бы редкое отчество не принадлежало Генеральному секретарю ЦК КПСС Черненко, которого, напомню, на Мавзолее не было. Его точно так же хоронили на Красной площади, но через два с половиной месяца...

ЕДИНСТВЕННЫЙ, С КЕМ БРЕЖНЕВ БЫЛ ВСЕГДА НА ТЫ

Если говорить о «серых кардиналах» брежневских времен, то их было двое: Михаил Суслов, отвечавший за идеологию, и Константин Черненко. Впрочем, он был не кардиналом, а скорее «кардинальчиком»: готовил график работы Генерального, определял, с кем и когда тот будет встречаться, организовывал различные встречи. Черненко подсказывал Брежневу, кого наградить и кого поздравить с юбилеем. И был, кстати, прекрасным исполнителем. Владимир Медведев, долгое время работавший заместителем начальника охраны Брежнева, так говорил о возвышении Черненко:

— Одним из близких людей и соратников Брежнева являлся Константин Устинович Черненко, они работали вместе в Молдавии, и с тех пор Черненко сопровождал Леонида Ильича до конца его жизни. Обращаясь ко многим на ты, Брежнев тем не менее на людях называл соратников по имени-отчеству, к Черненко же всегда и при всех: «Костя, ты...» Аппаратная служба не требовала особого ума, знания, опыт — это главное...

Брежнев относился к Черненко как к своему другу, но, скорее всего, не считал его политиком. Помню, как много лет назад мы разговаривали на эту тему с Александром Бовиным, которому приходилось наблюдать всю жизнь Политбюро практически изнутри. Он говорил мне:

— Брежнев в конце семидесятых годов считался только с двумя персонами: Косыгиным и Сусловым. А Черненко он ни во что не ставил. Да, дружил с ним, таскал его на охоту и на хоккей, но считал его своего рода «подручным», серьезно не воспринимая.

«ЧТО ЖЕ ТЫ НАДЕЛАЛ?» — ГОВОРИЛА ЧЕРНЕНКО ЖЕНА

Даже Брежнев, с которым Черненко общался практически ежедневно, в конце семидесятых замечал, что хватка у «кардинальчика» уже не та. Владимир Медведев много раз наблюдал, как Леонид Ильич отчитывал своего ближайшего товарища:

— Ну что же ты, Костя? Забыл?

Или:

— Надо же думать, соображать!

Черненко выходил из кабинета жалкий: лицо красное, руки дрожат.

А мог Брежнев, как вспоминал его телохранитель, и вообще вспылить.

Подобострастные поддакивания Черненко стали принимать форму пародий. Однажды в кабинете Леонид Ильич завел разговор о том, что у него очень плохой сон, на что Черненко ответил своей обычной, ставшей потом знаменитой, фразой: «Все хорошо, все хорошо». Брежнев повторил: «Уснуть ночью никак не могу». Черненко, к тому времени сам принимавший большие дозы снотворного и тоже разваливающийся, как и Генеральный, снова ответил, будто не слыша и не понимая: «Все хорошо». Брежнев вскипел, выругался и громко крикнул:

— Что же тут хорошего? Я спать не могу, а ты — «все хорошо»!

Черненко словно очнулся:

— А-а, это нехорошо!

Скорее всего, именно по этой причине место первого человека в стране и в партии после смерти Брежнева занял тоже смертельно больной, но более или менее ясно соображающий Юрий Андропов. А когда бывший председатель КГБ в феврале 1984 года умер, на его пост было несколько претендентов. О событиях того времени вспоминала супруга Константина Устиновича, Анна Дмитриевна:

— Я была очень расстроена, когда после смерти Андропова Константина Устиновича избрали Генеральным секретарем. Я очень перепугалась и, когда муж пришел домой, ему сказала: «Что же ты наделал, как ты мог согласиться на это?!» Ведь были и другие кандидатуры: Гришин, Романов. Но больше всех рвался на этот пост Горбачев. И Константин Устинович считал, что Горбачеву еще рановато.

РАЗГОВОР НЕМОГО С ГЛУХИМ

Самым громким, но из осторожности скрытым от широкой общественности поступком Черненко было восстановление в партии опального Вячеслава Молотова.

Черненко, получив 14 мая 1984 года письмо от Молотова с просьбой восстановить его в КПСС, пригласил его к себе. И объявил ветерану, что он восстановлен в своих правах и является отныне старейшим членом партии коммунистов. Но причин исключения и реабилитации самому близкому соратнику Сталина выяснить у нового Генерального не удалось. Диалог 73? летнего Черненко с 94? летним Молотовым ярче всего отражал бессмысленность и ущербность происходящего.

Сам Молотов, однако, вспоминал этот момент с юмором:

— Когда я вошел, он вышел из? за стола навстречу, поздоровался за руку, и мы сидели за длинным столом напротив друг друга. Он что? то сказал, но я плохо слышу, а он, бедолага, неважно говорит. И тогда он показал постановление. Я ему говорю: «Я же с 1906 года...» А он говорит: «Вот в постановлении так и записано».

Официально об этом событии сообщила лишь газета итальянских коммунистов «Унита». А в некоммунистической западной печати появились издевательские карикатуры, изображавшие встречу Черненко и Молотова с подписью: «Черненко готовит себе преемника».

ГЕНСЕК И РУССКИЙ РОК

«Казалось бы, при чем тут Черненко», — спросите вы меня. А вот при чем: еще 14 июня 1983 года, выступая на Пленуме ЦК, он зачитал доклад «Актуальные вопросы идеологической, массово? политической работы партии». В нем были следующие строчки:

— Не все удовлетворяет нас и в таком популярном искусстве, как эстрадное. Нельзя, например, не видеть, что на волне этой популярности подчас всплывают музыкальные ансамбли с программами сомнительного свойства, что наносит идейный и эстетический ущерб.

С приходом Черненко на пост Генерального секретаря кампания против советских рок? музыкантов развернулась в полную силу.

Летом 1984 года мне позвонил Андрей Макаревич и дрожащим голосом сказал: «Слушай, я не знаю, что делать. Мне повестка из военкомата пришла! Ведь заберут в армию, забреют!» Я сказал Андрею, чтобы он успокоился и дождался моего приезда. Через полчаса я застал музыканта в волнении. Тот, потрясая повесткой, сообщил, что он офицер запаса и запросто может загреметь на год в ряды Советской армии. И стал перечислять знакомых музыкантов, которые уже отправились служить.

Я взял желтоватую бумажку и внимательно изучил ее. «А как твое отчество, друг мой?» На это Андрей ответил: «Вадимович, ты что, не знаешь?» «Ну так вот, — сказал я, — а в повестке инициалы совсем другие. Е. И.». Андрей выхватил у меня повестку, посмотрел на нее и восторженно закричал: «Это же Ленке повестка, Ленке! Поехали в „Пекин“, это надо отметить! Дембель ведь у меня!» (Заметим в скобках, что повестка была адресована бывшей жене Андрея Елене Игоревне Макаревич, урожденной Фесуненко, которая тоже была офицером запаса.)

ЭТО БЫЛ ЕГО ПОСЛЕДНИЙ И МУЧИТЕЛЬНЫЙ ГОД

В сентябре 1984 года Черненко получил на день рождения подарок: третью Звезду Героя Соцтруда. Но здоровье его уже покидало.

Виктор Суходрев, работавший переводчиком генеральных секретарей от Хрущева до Горбачева, вспоминал, что для Брежнева уже в конце семидесятых начали готовить так называемые «разговорники», то есть напечатанные крупным шрифтом листки бумаги с текстом заявления. Точно такими же листочками стал пользоваться и Черненко.

— Черненко при встречах с иностранцами сильно напоминал позднего Брежнева. Тяжело дыша, от начала и до конца зачитывал «разговорник», постоянно обращался за поддержкой к непременно находящемуся с ним Громыко. Если что и отвечал на реплику собеседника, сразу же поворачивался к Андрею Андреевичу:

— Ну что, так ведь...

Генерал-полковник Дмитрий Волкогонов вспоминал, как выглядел Черненко на всеармейском совещании комсомольских работников в Кремле:

— После речи генсека сразу же объявили перерыв и предложили пройти в Георгиевский зал для фотографирования. Эти 100 ? 120 метров Черненко шел минут двадцать, поминутно останавливаясь. Со всех сторон ему что? то говорили сопровождавшие его лица с целью создать впечатление, будто он останавливается не из? за немощи, а для разговора, беседы. Иногда генсек мучительно улыбался, поворачивая голову то вправо, то влево, с трудом, видимо, соображая, куда его ведут, зачем все это, что ему говорят люди в военных мундирах...

Апофеозом беспомощности Генерального секретаря было его последнее появление на экранах телевизоров. Миллионы советских граждан увидели человека, который находился уже при смерти. И все понимали это. Главный кремлевский доктор академик Чазов писал в книге своих воспоминаний:

— Верхом лицемерия становится телевизионная передача выступления К. У. Черненко накануне выборов в Верховный Совет СССР в 1985 году. Ради того чтобы показать народу его руководителя, несмотря на наши категорические возражения, вытаскивают (в присутствии члена Политбюро В. В. Гришина) умирающего К. У. Черненко из постели и усаживают перед объективом телекамеры. Я и сегодня стыжусь этого момента в моей врачебной жизни.

14 февраля 1984 года, когда Черненко избрали Генеральным секретарем, Анатолий Черняев, в то время заместитель начальника Международного отдела ЦК и кандидат в члены ЦК КПСС, записал в своем дневнике:

— Высший пост в нашем великом государстве может занять любая посредственность, которого судьба случайно вынесет на аван-сцену... Этот человек — серенький и убогий по своему интеллектуальному содержанию, малообразованный и свободный от всякого культурного фундамента, мелкий партийный чиновник по привычкам и «опыту работы», аппаратчик в худшем значении этого слова.

Добавить к этим словам, написанным более четверти века назад, нечего. Разве только то, что предпоследний генсек стал последним, кто похоронен у Кремлевской стены, и что все населенные пункты и улицы, названные его именем, давно переименовали. Кроме улицы Черненко в Астрахани, городе, где Константин Устинович, по-моему, при жизни и не бывал...