Амвон, солея и песчаная крепость

Лето, Крым, Евпатория, солнце и море – синее и теплое.  Мы с мамой уже третий месяц снимаем комнату на самом его берегу. Через неделю на машине “Победа” за нами приедет отец, поживет с нами еще немного, он военный инженер, долго отдыхать ему некогда - Родина в опасности, и увезет нас в Москву – 1-го сентября 1961 года я иду в первый класс.

Наша хозяйка, работница  детского санатория, как и все остальные, кто сдает комнаты во  дворе. Санаторий для детишек, пораженных костным туберкулезом, где они живут и лечаться по несколько лет, до полного выздоровления. Через забор закрытый пляж самого санатория, а наш полузакрытый, отделяющий санаторский от городского, на нем можно находиться только нам, своим и тем, кто живет рядом.

Мой товарищ, на год младше, ходит за мной целый день, едва позавтракав и до темноты. Каждый раз мне надо что-то придумывать, чем мы будем  заниматься. 

Сегодня  строим крепость из песка. Сначала это была просто песчаная горка, потом обрисовались контуры дворца, башни с куполом, рвы, протоки, которые мы с помощью  резиновой шапочки заполнили  водой.

Затем дворец стал поблескивать стеклышками, обточенными морем и ершиться частоколом  щепок и палочек, собранных со всего безлюдного пляжа.

Мы стали “жить” в нем, постоянно что-то достраивая и переделывая.

Время  пролетело, солнце перевалило через зенит и тени стали  длиннее.

Одна из них, нависла над нашей крепостью и мы поняли -  чужая.

Мальчику было  лет одиннадцать, мы видели его пару раз,  местный. Он разглядывал наше творение. Сначала мы думали, что он тоже хочет принять участие в строительстве, но сама мысль, что чужие руки будут касаться   нашего и только нашего, казалась нам неприятно невыносимой.

У него были другие намерения. Сначала он огромной правой  ногой, в два раза больше наших, сбил купол с башни, потом  ее саму  и дальше принялся топтать все остальное. Через несколько секунд это была  куча песка с лужицами мутной жижи.

Не могу сказать, что живу и помню этот эпизод всю жизнь, но никогда  не забываю. И даже не его, а жгучее чувство обиды, оскорбления и не отмщения.

Я не религиозный человек, но вырос на русской литературе и культуре, для которых религия была не на последнем месте.

Мне трудно до конца осознать святость амвона, солеи, иконостаса. Но за святые для меня листки пушкинского автографа, зарисовок Пикассо, пущенных,  к примеру, на самокрутки или боевого знамени, с которым мой папа закончил войну, использованного в качестве портянок, я перегрызу горло. Кому угодно.

Не могу сказать, что приветствую вчерашний приговор и тем более не радуюсь ему. Но он для меня понятен. И если через неделю будет прошение о помиловании и положительное его решение  я тоже это пойму, как пойму  и то, если ничего этого не будет.

Песчаную крепость все равно никто мне не вернет.