Молоко

Молодой человек, сутулый и худой шаркал ногами по заплеванному асфальту. Путь ему преградил милицейский патруль.
- Сержант Березин, – представился милиционер. – Документики предъяви.
- Паспорта при себе нет, – сказал парень. – Студенческий подойдет?
Он протянул билет сотруднику милиции.
- Та-а-ак. Залупенко Денис Андреевич, значит, – сержант кривозубо улыбнулся. Его товарищи даже не пытались сдерживать смех. – Да-а-а. Непросто, наверное, жить с такой фамилией. Сменить не пробовал?
- Нет. Отец не поймет.
- Ладно, Залупенко. Мы тут плановую отработку проводим – молочников ищем. Ты, случаем не молочник?
- Нет, конечно! Вы меня что – подозреваете?
- Подозреваю, представь себе. Работа у меня такая блядская – всех подозревать. Выбирай: тут тебя досмотрим или в участок пойдем?
- Я вообще-то спешу. Давайте – тут.
- Добро. Открывай пакет.
Парень подчинился. Милиционер заглянул внутрь.
- Та-а-ак. Что там у тебя за бутылочки? Вытаскивай.
- Молоко и гранатовый сок, – он достал бутылки и протянул их сержанту.
- Ага! Значит молоко с собой носим! А говорил – не молочник.
- Я, правда – не молочник, – начал оправдываться парень. – Молоко свежее. Только что в магазине взял.
- Сейчас проверим, – человек в форме бесцеремонно открыл бутылку и понюхал. – Вроде свежее, – он сделал глоток. – Точно – свежее. Ладно, извини нас, Залупенко. За негодяя тебя приняли. Сам понимаешь, какие нынче времена…

***
Так повелось издавна: пламенные идеи борьбы прорываются в материальный мир, вселяясь в предметы. Фригийские колпаки якобинцев, банты и гвоздики большевиков, зеленые одежды свободолюбивых ирландцев. Порой вполне обыденные вещи становятся символами революции, бунта, террора. Каким же образом прокисшее молоко вдруг оказалось вне закона? С чего все началось?
Мнений по этому поводу – немало. Однако многие ведут отсчет с той минуты, когда семнадцатилетний сынок депутата Олега Карамглинского, вдохнув белую пыль через стодолларовую трубочку, сел за руль одной из папиных машин.
В это самое время хиппан-автостопщик Джонни стоял на обочине и, вытянув увешанную фенечками руку, уже битый час пытался тормознуть попутку.
- Чувак, не парься – темно уже, – посоветовал ему друг Серега по прозвищу Шляпник. – Никто не остановится. Давай тут занайтуем, а с утра – продолжим.
- Тебе – легко говорить, а меня в Севасе герла ждет. Я обещал ей, что утром буду. Не дождется, ищи ее потом по всему Крыму.
- Ты, как хочешь, а я уже с ног валюсь, – Шляпник упал возле ближайшего дерева, надвинув по привычке шляпу на глаза. – Стопанешь кого, разбудишь…
Разбудил его визг тормозов и звук удара. Автомобиль стремительно рванул прочь и вскоре скрылся за поворотом.
- Джонни! – позвал друга Шляпник. – Джонни, где ты?!
Ответа не было. Он достал фонарик и осмотрелся. На дороге лежало тело. Это был, несомненно, Джонни. Дреды, растаманская шапочка, оранжевая бага с зеленым пацификом. Только вот вместо лица – кровавое месиво.

***
На ток-шоу Альберта Штуцмана был аншлаг. Пришли известные политики, бизнесмены, правозащитники и многие, многие другие. Люди шумели, оживленно спорили, ругались. Некоторые даже порывались начать драку. «Да уж. Горячей будет программка», – думал Штуцман, протирая платочком запотевшие стекла очков. Впрочем, ему это было на руку: скандал – залог высокого рейтинга.
- Господа, мы еще не начали. Приберегите силы для эфира, – успокаивал он публику.
«Альберт, пять секунд!», – голос режиссера пыхтящим локомотивом врезался в барабанную перепонку. Пять. Четыре. Ведущий нацепил очки, провел рукой по волосам, поправил галстук. Три. Два. Встал перед камерой. Глубоко вдохнул. Один. «Ты в эфире»
- Добрый вечер, дорогие друзья! Вы смотрите ток-шоу «Правда Штуцмана». Сегодня мы с вами, как всегда, постараемся найти правду. Ведь, правда – всегда одна!
Пошла заставка.

Огромное зеркало. В нем отражаются – выступления политиков, съемки военных действий, кадры из криминальных хроник. Под торжественные звуки марша появляется Штуцман в ослепительно-белом костюме. Он подходит к волшебному стеклу и с размаху бьет по нему молотком. Зеркало, звеня рассыпается. За ним – кирпичная стена, на которой огромными алыми буквами написано слово «ПРАВДА». Альберт берет кисть, макает в ведро с белой краской и приписывает внизу свою фамилию в родительном падеже. Затемнение. Канцелярская печать, опускается на тетрадный лист, исписанный различными определениями понятия «правда». В синем прямоугольнике – слоган передачи: «Правда – всегда одна!»

Загорелась надпись: «Аплодисменты». Люди, подчинившись приказу, громко захлопали. Камера облетела зал, показав лица собравшихся. Затем наступила тишина, и Штуцман начинал говорить:
— В одной из передач мы уже обсуждали дело Дмитрия Карамглинского. Напомню: в августе прошлого года сын известного депутата, совершил наезд на девятнадцатилетнего Ивана Мищенко. Парень погиб на месте. Дмитрию на тот момент было семнадцать лет, и по нашему законодательству он вообще не имел права садиться за руль. К тому же экспертиза установила, что Карамглинский находился в состоянии сильного наркотического опьянения. Ему грозило до пяти лет лишения свободы. Однако, на прошлой неделе суд признал Дмитрия невиновным. Правомерно ли решение суда? На этот вопрос мы постараемся ответить сегодня.
Альберт поименно представил основных участников программы. Затем обратился к матери погибшего:
- Ирина Валентиновна, я понимаю, что вам непросто говорить на эту тему, но… Очень вас прошу: прокомментируйте случившееся.
Камера показала худую, изможденную женщину. Одежда висела на ее обнищавшем теле, будто на вешалке. Лицо было блеклым, невыразительным. Желтоватая кожа давно утратила свою упругость. В ранних морщинах пряталась старость. Женщина совершенно не следила за собой, а, следовательно – ничего не ждала от жизни.
— Что я могу сказать? – начала она. – Вы и так все знаете. Моего Ваню жестоко убили. Его убийца — Дмитрий Карамглинский остался безнаказанным! Я никогда не желала зла людям, но сегодня сделаю это, – женщина повысила голос. – Судья Колесников, вы – человек без чести и совести! Я проклинаю вас! Желаю, чтобы с вашим сыном случилось то же, что и с моим! Карамглинские Олег и Дмитрий, будьте вы прокляты! Желаю вам самой страшной смерти! Пусть ваши души горят в аду!!!
Женщина разрыдалась, забилась в истерике, а затем потеряла сознание. Тут же в студию прибежали люди в белых халатах и начали приводить ее в чувства. Обморок на «Правде Штуцмана» – дело обычное.
Вновь поднялся шум. Посыпались обвинения и угрозы. Многие вдруг вспомнили о межнациональных противоречиях и классовой борьбе: начали попрекать друг друга материальным положением и родословной. Штуцман ждал. Порция хорошей ругани всегда была кстати. Лишь когда ситуация накалилась до предела, он решил вмешаться: начал звонить в колокол, который находился в студии специально для таких случаев. Бом! Бом! Бом!
- Успокойтесь, господа! Успокойтесь! – сказал ведущий. – Не надо переходить на личности.
Публика притихла.
- Альберт, позвольте мне ответить на выпад гражданки Мищенко, – сказал тучный мужчина с пышными черными усами. Это был судья Федор Колесников.
- Пожалуйста. Нам всем интересно услышать вашу версию, – кивнул ему Штуцман.
- Я могу понять несчастную женщину, потерявшую единственного ребенка, – начал судья. – Но все ее обвинения – беспочвенны. Да, я оправдал Дмитрия Карамглинского и не жалею об этом. Закон велел мне поступить именно так.
- А вот с этого момента, прошу вас – подробнее, – важно сказал судье Штуцман, который буквально упивался своей значимостью.
- Чтобы расписать дело во всех подробностях, Альберт, не хватит и двух ваших передач. Но, если вкратце… Дмитрий Карамглинский под присмотром инструктора Евгения Горлова изучал на практике особенности вождения в темное время суток. В районе села Еленовка из лесопосадки выбежал человек и бросился под колеса автомобиля. Им оказался девятнадцатилетний Иван Мищенко, больше известный в неформальных кругах, как Джонни. Будучи студентом консерватории, Мищенко, учился неважно, употреблял наркотики, а летом вел, мягко говоря, бродяжий образ жизни. Установлено, что в состоянии наркотического опьянения в тот вечер находился именно он, а не Карамглинский.
- Ложь! – закричала Ирина Мищенко, которая к тому времени уже пришла в себя.
- Нет, уважаемая, это – правда! Просто вы, видимо, плохо знали своего Ваню и совсем не занимались его воспитанием. Вы тут пожелали мне, чтобы с моим сыном случилось то же, что и с вашим… Но этого не будет никогда! Мой сын – не бездельник. Он с отличием закончил вуз, и в свои двадцать пять занимает престижную должность в нефтедобывающей компании. Невозможно себе представить, чтобы он, накурившись марихуаны, бросился под колеса автомобиля!
И понеслось… Козел! Сам козел! Подонок! Подлец! Быдло! Дурак! От дурака слышу! …
Альберт по традиции подождал несколько минут, затем снова зазвонил в колокол. Бом! Бом! Бом!
- Итак, господа, мнения разделились. У каждой стороны – своя версия случившегося. Кто же Дмитрий Карамглинский на самом деле – убийца или жертва обстоятельств? Нам удалось уговорить Дмитрия и его отца прийти на нашу передачу. Встречайте!
Реакция публики была неоднозначной: аплодисменты мешались с гулом неодобрения. Под этот аккомпанемент вышли двое – плотный седой мужчина в дорогом костюме и симпатичный юноша спортивного телосложения. «Добрый вечер. Присаживайтесь» – сказал им Штуцман. Они сели на свободный диванчик.
- Здравствуйте, Альберт, – начал мужчина, голос его звучал сыто и мощно. – Я слышал разговор в студии и мне очень жаль, что мой сын стал жертвой политических разборок. Мои противники всегда стремились опорочить меня. И вот сегодня они льют на нашу семью ушаты грязи, беззастенчиво врут и перекручивают факты. Если бы Дима не был сыном депутата Карамглинского, его б сразу признали невиновным, и никто не стал бы раздувать скандал. Подумайте только! Какой-то наркоман, обкурившись травы, бросился под колеса, а вы делаете из него мученика!
Бом! Бом! Бом!
Все, включая Штуцмана, обернулись на звук. Лицо ведущего выражало искреннее удивление. Ведь священное право звонить в колокол принадлежало исключительно ему одному. Веревка была в руках у парня, одетого в робу монтажника декораций. Он дергал ее из стороны в сторону, раскачивая бронзовый язык.
Парень был худым и бледным. Светлые волосы заплетены в хвост. На лице – пирсинг: кольца, иглы, булавки. Тонкие бескровные губы растянуты в безумной улыбке.
- Костя, у нас – эфир! – Раздраженно сказал Штуцман. – Что случилось?
- Альберт Маркович, у меня проблема, – монтажник декораций насупил брови.
- Какая проблема, Костя?! Надеюсь, ты понимаешь, что срываешь передачу?
- Простите, но у меня очень серьезная проблема, – парень порылся в переднем кармане комбинезона и достал оттуда пластиковую бутылку с молоком. – Вот!
- И что ты хочешь этим сказать? – спросил Штуцман, а сам подумал: «Твою мать! Куда только смотрит охрана?!» Охранники же не двигались с места, так как были уверены, что все происходящее – часть сценария.
Парень ткнул пальцем в сторону Карамглинских:
- Все они виноваты!
«Что за хуйня твориться!? Опять ты внес изменения в сценарий без согласования со мной!?» – рычал режиссер в ухе Штуцмана.
- Это – не я, – вполголоса произнес Альберт.
Костя тем временем направился к Карамглинским.
- У меня из-за вас молоко скисло, – сказал он им.

Парень снова запустил руку в комбинезон, вытащил пистолет и без промедления выстрелил в Дмитрия. Бах! Пуля попала в шею, разорвав артерию. Кровь хлынула мощной струей. Тут же пистолет нацелился на Олега. Бах! Точно в переносицу! Из глазниц и ноздрей потекли красные ручейки. В студии поднялся страшный шум. Люди визжали и матерились. Они вскакивали со своих мест, пытались убежать прочь, но лишь толкали и топтали друг друга. Костя сделал еще два выстрела – по контрольному в голову каждому. Четыре охранника оказались рядом с ним. Парень, угрожая им пистолетом, попятился назад. Еще трое подходили с другой стороны. Один из них, видимо личный телохранитель депутата, достал оружие. Костю окружали и прижали к стене. Путей к отступлению не осталось.
- Ну и ладно! – сказал он, приставил пистолет к виску и нажал на курок.
Окровавленные кусочки мозга налипли на слово «ПРАВДА».

***
Фрагменты этого выпуска «Правды Штуцмана» крутили по всем каналам целых две недели. В газетах появлялись многочисленные статьи под рубриками «Террор» и «Шок». Политики делали громкие заявления. Штуцман ликовал. Никогда у его передачи за всю историю ее существования не было такого высокого рейтинга! В интервью, он проклинал Константина Ахромеева, называл его террористом и подлым убийцей. Говорил, что не понимает, как в ряды его сотрудников затесался этот негодяй. «Чудовище! Змея!» – восклицал Альберт, картинно заламывая руки. Сам же думал в это время: «Спасибо, Костя».
Свидетели нашумевшего события были буквально нарасхват. Работники студии, охранники и даже простые зрители становились героями различных телепередач. «Да, детектор металла проходили все, но… – мямлил один из бывших охранников, дежуривших в тот вечер на проходной, давая очередное интервью. – Костя, он ведь постоянно «пищал»: всяких железяк на нем немало было. А каждый раз заставлять его снимать все это… Ну вы сами понимаете. Обыскивали, конечно, но…»
Биографией Константина Ахрамеева заинтересовались многие. Однако «горячих», шокирующих фактов в ней не нашлось. Студент, отличник. Учился на режиссера. Подрабатывал монтажником декораций на телевидении. Слушал рок, играл на гитаре, много времени проводил за чтением книг. Мать работает врачом, отца – нет.
Журналисты пытались слепить на основе скупых, отрывочных сведений образ злодея, но у них так ничего и не вышло. Начали копать глубже: расспрашивать друзей, знакомых, родных. В результате выяснилось, что Костя был человеком отзывчивым и добрым. Вроде бы даже не враждовал ни с кем. В то же время взгляды его были чрезвычайно близки простому работяге, уставшему от гнета капитала.
Преподаватели Ахромеева устроили в одном из столичных кинотеатров специальный показ, на котором продемонстрировали его курсовые работы. Два черно-белых, немых фильма: первый – короткометражка по биографии Нестора Махно; второй – «Броненосец «Потемкин» снятый на новый лад. Фильмы получили хорошие отзывы критиков.
«Завязывайте! – сказал главный редактор одной известной газеты своим журналистам, делавшим серию материалов о Константине Ахрамееве. – У вас не террорист, а святой великомученик какой-то получается!» Другие редакторы последовали его примеру. Публикации прекратились. Однако было поздно: нимб прочно приклеился к светлому челу нового мессии.
«Костик – молодец! Правильно! Так их – буржуев недобитых!» – яростно тряс кулаком перед камерой старик со значком коммунистической партии на потертом пиджаке. «Самосуд, конечно, не метод. Но поступок Константина Ахромеева – это смелый ответ на беспредел властей», – говорил холеный правозащитник. «Костя – наш герой!» – было написано на плакатах молодых людей, которых милиция гнала дубинками с главной площади столицы.
Прошла еще одна неделя, и страсти вроде бы немного улеглись. Люди уже начали потихоньку успокаиваться. Нот тут…

***
Первой жертвой стал сын судьи Колесникова. Его, накуренного вытолкнули на проезжую часть, где он попал под колеса фуры. Сотрудники милиции, приехавшие на место происшествия, обнаружили в карманах потерпевшего марихуану, бутылку с прокисшим молоком и клочок бумаги, на котором было написано: «Никогда не говори «никогда»
Его отец был полон яростной решимости. Он говорил: «Я объявляю им войну! Клянусь, я сделаю все для того, чтобы убийцы моего сына были найдены и наказаны!» Вскоре его нашли в подъезде собственного дома. Горло перерезано, штаны вместе с трусами спущены до колен. Из задницы торчал деревянный молоток напоминающий судейский. На стене – надпись кровью: «Продажная шлюха!» Рядом стояла бутылка с прокисшим молоком.
К отцу Афанасию, настоятелю Свято-Вознесенского Храма с утра, незадолго до службы прибежал звонарь.
- Батюшка! Грех-то какой, Батюшка! Несчастие! – причитал он.
- Да что случилось?! Объясни толком! – сказал ему священник.
- Ох, грех! Пойдемте со мной, – сами все увидите.
Поп тяжело вздохнул: лезть на колокольню, ой как не хотелось. Кряхтя, он с великим трудом начал подниматься по крутой лестнице. Звонарь все это время бормотал: «Горе! Беда! Грех!» «Что ж его так взволновало? – думал священник. – Неужто сам сатана к нам пожаловал?»
Наконец они пришли. «Боже правый!» – сказал Афанасий, перекрестившись. В его храме и действительно похозяйничал дьявол. У ног батюшки лежал мертвый мужчина. Лужа крови вокруг него смешивалась с молоком, вытекшим из опрокинутой бутылки. Живот вспорот, кишечник выпущен наружу и привязан вместо веревки к языку колокола. Убитым был не кто иной, как Альберт Штуцман. На груди покойного убийца вырезал такие слова: «Звони теперь в свой колокол»
Дальше – больше. Банкира Владимира Сидоренко взорвала смертница при помощи гремучего студня. Дом полковника милиции Руслана Талиева забросали бутылками с зажигательной смесью – погибла вся семья. Известного адвоката Михаила Осипова ударил ножом в сердце школьник – один из победителей олимпиады по праву, которых тот приехал поздравлять. Голову Ислама Гиреева, президента футбольного клуба «Железнодорожник» нашли на стадионе. Волосы, усы и брови на ней были сбриты. Сама же голова – покрашена краской под футбольный мяч. В зубах – билет на встречу «Железнодорожник» – «Черноморец». На нем надпись маркером: «Поиграем?»
Известных, богатых, влиятельных людей убивали одного за другим. Причем, как изощренными способами, так и весьма примитивными – определенного подчерка не было. Одних убийц находили, других – нет, третьи – погибали сразу, взрывая себя вместе с жертвой, либо кончая жизнь самоубийством. Среди террористов были как мужчины, так и женщины. На допросах все как один отрицали свою причастность к каким-либо группам и организациям, утверждая, что действовали в одиночку. На самом деле, лишь одна общая черта объединяла все вышеописанные случаи – бутылка с прокисшим молоком.

***
- Добрый вечер, уважаемые телезрители, – лысый мужчина с угрюмым лицом изобразил подобие улыбки. – В эфире программа «Повестка дня» и я – ее ведущий Михаил Скрипник. Итак. Сегодня на повестке дня – тема, которая волнует многих: «Молочники. Кто они?» В этом вопросе нам поможет разобраться доктор социологических наук, профессор Юрий Клюжев.
Камера показала пожилого человека с острой бородкой на морщинистом лице. Он просипел сперва нечто невнятное, затем громко прочистил горло и сказал:
- Прошу прощения… Здравствуйте.
- Юрий Владимирович, что вы можете сказать о молочниках, как о социальном явлении? – спросил ведущий.
- Ну, для начала отмечу, что молочники – это явление беспрецедентное. Подобного террористического движения история еще не знала: нет организации, нет лидеров, нет воззваний и памфлетов… Лишь краткие записки и символ – бутылка с прокисшим молоком. Молочники – это не партия и не боевая группа. Фактически они – одиночки, ведомые одной общей идеей. Замечу, что молочником может оказаться любой представитель низших и средних слоев населения. А таковых – большинство. Они стоят на кассах в супермаркетах, готовят еду в ресторанах, обрабатывают страховые полисы и банковские счета, крутят фильмы в кинотеатрах, водят такси и машины скорой помощи. Фактически оградиться от них – невозможно. Даже, если вы окружите себя охраной, один из тех, кто стережет ваш сон, вполне может оказаться молочником. Именно поэтому правоохранительные органы не могут справиться с ними. А количество жертв, тем временем, растет с каждым днем. Вдумайтесь! За два месяца сто двадцать три покушения! Восемьдесят семь человек убито! К примеру, те же эсеры за девять лет своей деятельности совершили всего двести сорок восемь террористических актов.
- Но ведь были теракты, в которых погибали тысячи. Вспомните хотя бы одиннадцатое сентября…
- Не сравнивайте. Это – не одно и то же. В отличие от исламских террористов молочники действуют крайне избирательно, избегая массовых убийств. Их жертвы являлись людьми известными и состоятельными. Причем у всех убитых была дурная репутация: они считались преступниками, избежавшими наказания. Если вы знакомы с легендами, то должны знать, что молоко скисает рядом с вампирами. Прокисшее молоко – это своеобразное послание. Оно гласит: «Вот – упыри, пьющие кровь трудового народа!» Вам наверняка приходилось слышать кухонные разговоры в стиле: «Эх! Мне бы автомат, я б навел в стране порядок!» Так вот молочники искренне считают себя справедливыми судьями.
- Однако, согласитесь: у всех – свои понятия о порядке и справедливости, – ведущий прищурился. – Что будет, если каждый, кто захочет перестроить мир, руководствуясь собственными представлениями о добре и зле, возьмет в руки автомат или хотя бы нож?
Профессор выдержал театральную паузу и сказал:
- Вот тогда-то и начнется самое страшное…

***
- …Ладно, извини нас, Залупенко. За негодяя тебя приняли. Сам понимаешь, какие нынче времена, – сержант достал из кармана платок, и вытер губы.
Он вернул бутылки парню, сказав: «Свободен!». Однако тот не двинулся с места. Лишь рассмеялся. Холодно, зло, неприятно.
- Не надо было пить мое молоко, – сказал он, глядя исподлобья. – Теперь я должен пролить гранатовый сок. Я не хотел лить его здесь, но вы – вынудили меня.
- Че за хуйню ты несешь?! – спросил сержант раздраженно. – Хочешь ночь в обезьяннике провести? Я ж те сказал: свободен!
- Уебок ты сраный! Познакомься с моей магией! – торжественно произнес Залупенко, вытащив из-за пазухи кольцо на цепочке.
- Че?! Как ты меня назвал?! – сержант положил руку на дубинку. Его товарищи последовали примеру старшего.
Парень чуть отступил и продолжил:
- Я – великий волшебник, повелитель колец! Ваше оружие бессильно против моих заклинаний! Второе мое кольцо низвергнет на вас карающее пламя!
Сержант шагнул вперед, занеся дубинку. Если б интеллект сотрудника милиции был чуть выше, его мозг сделал бы парочку несложных умозаключений и выдал бы единственную правильную команду – «Беги!» Но сержант, к несчастью своему, не отличался особой сообразительностью. Слишком поздно заметил он колечко от гранаты на указательном пальце парня. «Пиздец», – прошептал милиционер. Это было его последнее слово…
Четыре обезображенных тела лежали на залитом кровью асфальте. Рядом с ними кольцо, крышка с изображением спелого граната и клочок бумаги, на котором было написано: «Гранатовый сок – красен»
@ Гена из Карфагена