Цитаты

Добролюбов Н.А.:

Настоящий патриотизм выше всех личных отношений и интересов и находится в тес­нейшей связи с любовью к человечеству.

Образец про­явления его можно указать, например, в англичанах, которые, едва только утих взрыв первого негодования на индийскую резню, принялись доказывать, что они сами виноваты, что нужно изменить систему управления в Индии, и, наконец, решились покончить с Ост-Индскою компанией ¹³. Другой образец можно, пожалуй, видеть у североамериканцев, где высшие сановники живут почти в бедности, не смея и подумать истратить для себя хотя один грош из огромных общественных сумм, находящих­ся у них в руках, и где даже белый домик президента ничем не отличается от жилища гражданина среднего состояния. Вот это патриотизм!..

Совершенно другие результаты представляет псевдо­патриотизм, иногда с удивительным бесстыдством при­крывающийся именем истинной любви к отечеству. Он совершенно противоположен настоящему патриотизму. Тот есть ограничение общей любви к человечеству; этот, напротив, есть расширение, до возможной степени, нера­зумной любви к себе и к своему и потому часто грани­чит с человеконенавидением. Тот является вследствие разумного определения своих отношений к миру и вслед­ствие сознательного выбора частной деятельности; этот же является в недорослях, не добившихся до разумных определений, не умеющих понять своего места в мире а старающихся хоть как-нибудь и куда-нибудь пристроить­ся, чтобы носить, по возможности, почетное звание и ту­неядствовать.

Проявления подобного патриотизма замеча­ются уже и в детском возрасте, если дети получают лож­ное развитие. Так, патриотизм, соединенный с человеко­ненавидением, обыкновенно выражается в них какою-то бестолковой воинственностью, желанием резать и бить неприятелей во славу своего отечества, между тем как воинственный мальчишка и не понимает еще, что такое отечество и кто его неприятели.

Та же самая исключи­тельность, соединенная с сознанием собственного бесси­лия, видна в патриотических и корпорационных спорах мальчишек, когда они поступят в школу. Если в школе есть мальчишки разных национальностей, то непременно они начнут хвалиться друг перед другом и выказывать неприязненные расположения, которые пропадают только по мере большего развития мальчиков.

Тут же имеет ме­сто другое явление, весьма близко сюда подходящее: мальчики перекоряются друг с другом, хвастаясь, что один был в таком-то пансионе, другой учился у такого-то, третий брал уроки у таких-то учителей и т. п.

Все эти споры имеют один источник: мальчику хочется чем-нибудь похвалиться насчет своего ученья; но сам он слишком слаб и ничтожен, чтобы иметь возможность опе­реться на собственные знания и рассуждения; вот он и пристраивает себя к авторитету учителя или школы и старается превозносить их пред всеми другими с тем, чтобы лучами их славы озарить себя самого.

Замечатель­но, что чем умнее и деятельнее мальчик, тем скорее пропадает у него охота хвастаться своими прежними учителями. Через несколько времени общего пребывания в одной школе такая охота только и остается уже у са­мых пустых и безнадежных лентяев.

Подобное этому яв­ление представляли старинные слуги, тип которых столько раз был уже изображаем в наших романах и повес­тях. Не находя в себе никакого собственного, личного значения, не видя возможности опереться в чем-нибудь на самих себя, потерявши благородный эгоизм самобыт­ной личности, но будучи одержимы мелочным и грубым самолюбием,— они постоянно старались придавать себе важности непомерным превозношением своих господ. И замечательно, что их дифирамбы своим барам, состав­ленные чисто с холопской точки зрения, обыкновенно имели характер, не слишком хорошо рекомендующий превозносимых господ в глазах человека порядочного. Но старый слуга не подозревал этого: он рассказывал с не­обычайной наивностью похождения своего барина, с убеждением в их безукоризненном величии и с мыслью, что вот, дескать, смотрите на нас,— каким господам мы принадлежали!..

Люди, входящие в подобную роль — неопытного, за­носчивого школьника или престарелого, недальнего слу­ги обнаруживают, конечно, весьма низкую степень развития нравственного и умственного.

Подобно этому — и псевдопатриоты, фразисто расписывающие свою любовь к милому, славному, великому отечеству, доказывают только что им, кроме фраз, нечем заняться. Их развитие не так высоко, чтобы понять значение своей родины в среде других народов; их чувства не так сильны, чтобы выразиться в практической деятельности; их личность не столько самобытна, чтобы в собственных силах искать прав на какое-нибудь значение. И вот эти нравственные недоросли, эти рабски ленивые и рабски подлые натуры делаются паразитами какого-нибудь громкого имени, что­бы его величием наполнить собственную пустоту. Неред­ко это громкое имя бывает — отечество, родина, народ­ность, и тут уж не бывает конца цветистым фразам и реторическим изображениям, лишенным всякого внут­реннего смысла.

На деле, разумеется, не бывает у этих господ и следов патриотизма, так неутомимо возвещаемо­го ими на словах. Они готовы эксплуатировать, сколько возможно, своего соотечественника, не меньше, если еще не больше, чем иностранца; готовы так же легко обма­нуть его, погубить ради своих личных видов, готовы сде­лать всякую гадость, вредную обществу, вредную, пожа­луй, целой стране, но выгодную для них лично... Если им достанется возможность показать свою власть хоть на маленьком клочке земли в своем отечестве, они на этом клочке будут распоряжаться, как в завоеванной земле... А о славе и величии отечества все-таки будут кричать...

И оттого они — псевдопатриоты!.. (1858 г.)

И.В. Сталин:

И ГОСУДАРСТВЕННОМ СТРОИТЕЛЬСТВЕ

Доклад на XII съезде РКП(б) 23 апреля 1923 г.

Товарищи! Со времени Октябрьской революции мы третий раз обсуждаем национальный вопрос: первый раз — на VIII съезде, второй — на X и третий — на XII. Не есть ли это признак того, что кое-что изменилось принципиально в наших взглядах на националь­ный вопрос? Нет, принципиальный взгляд на национальный вопрос остался тот же, что и до Октября, и после. Но со времени X съезда изменилась международная обстановка в смысле усиления удельного веса тех тяжелых резервов революции, какие ныне представляют страны Востока. Это — во-первых.

Во-вторых, со времени X съезда наша партия во внутреннем положении в связи с нэпом тоже имела некоторые изменения. Все эти новые факторы необходимо учесть, подвести им итог. В этом смысле можно говорить о новой постановке национального вопроса на XII съезде.

Международное значение национального вопроса. Вам известно, товарищи, что мы представляем, мы, как советская федерация, ныне волею исторических судеб представляем передовой отряд мировой революции. Вам известно, что мы впервые прорвали общекапитали­стический фронт, оказавшись, волею судеб, впереди всех.

Вам изве­стно, что в своем движении вперед мы дошли до Варшавы, а потом отступили, укрепившись на тех позициях, которые мы считали наи­более прочными. С этого момента мы перешли к нэпу, и с этого момента мы учли замедление темпа международного революцион­ного движения, с этого момента наша политика стала уже не насту­пательной, а оборонительной.

Уйти вперед после того, как мы под Варшавой потерпели неудачу (не будем скрывать правду), уйти вперед мы не могли, ибо мы рисковали оторваться от тыла, а он у нас крестьянский, и, наконец, мы рисковали забежать слишком далеко от тех резервов революции, которые даны волею судеб, резервов западных и восточных.

Вот почему мы предприняли пово­рот внутри в сторону нэпа и вне — в сторону замедления движения вперед, решив, что надо передохнуть, залечить свои раны, — раны передового отряда, пролетариата, учинить контакт с крестьянским тылом, повести дальнейшую работу среди резервов, которые отстали от нас, — резервов западных н резервов восточных, тяжелых, составляющих основной тыл мирового капитализма. Вот об этих ре­зервах, — резервах тяжелых, восточных, составляющих, вместе с тем, тыл мирового империализма, — идет речь при обсуждении националь­ного вопроса.

Одно из двух: либо мы глубокий тыл империализма — восточные колониальные и полуколониальные страны — расшевелим, революцио­низируем и тем ускорим падение империализма, либо мы промажем здесь, и тем укрепим империализм, и тем ослабим силу нашего дви­жения. Так стоит вопрос.

Дело в том, что на наш Союз Республик весь Восток смотрит как на опытное поле. Либо мы в рамках этого Союза правильно разре­шим национальный вопрос в его практическом применении, либо мы здесь, в рамках этого Союза, установим действительно братские отношения между народами, действительное сотрудничество, — и то­гда весь Восток увидит, что в лице нашей федерации он имеет знамя освобождения, имеет передовой отряд, по стопам которого он должен идти, и это будет началом краха мирового империализма. Либо мы здесь, в составе всей федерации, допустим сшибку, подорвем доверие ранее угнетенных народов к пролетариату России, отнимем у Союза Республик ту притягательную силу в глазах Вос­тока, которую он имеет, — и тогда выиграет империализм, про­играем мы.

В этом международное значение национального вопроса.

Национальный вопрос имеет для нас значение и с точки зрения внутреннего положения, не только потому, что в численном отноше­нии бывшая державная нация представляет около 75 миллионов, а остальные нации — 65 (это все-таки немало), и не только потому, что ранее угнетенные национальности занимают наиболее нужные для хозяйственного развития районы и наиболее важные с точки зрения военной стратегии пункты, не только поэтому, но прежде всего потому, что за эти два года мы ввели так называемый нэп, а в связи с этим национализм русский стал нарастать, усиливаться, родилась идея сменовеховства, бродят желания устроить в мирном порядке то, чего не удалось устроить Деникину, т. е. создать так называемую „единую и неделимую".

И, таким образом, в связи с нэпом во внутренней нашей жизни нарождается новая сила — великорусский шовинизм, гнездящийся в наших учреждениях, проникающий не только в советские, но и в партийные учреждения, бродящий по всем углам нашей федерации и ведущий к тому, что если мы этой новой силе не дадим реши­тельного отпора, если мы ее не подсечем в корне, — а нэповские условия ее взращивают, — мы рискуем оказаться перед картиной разрыва между пролетариатом бывшей державной нации и крестья­нами ранее угнетенных наций, что равняется подрыву диктатуры пролетариата.

Но нэп взращивает не только шовинизм русский, — он взращивает и шовинизмы местные, особенно в тех республиках, которые имеют несколько национальностей. Я имею в виду Грузию, Азербайджан, Бухару, отчасти можно принять к сведению Туркестан, где мы имеем несколько национальностей, передовые элементы которых, может быть, скоро начнут конкурировать между собой за первен­ство.

Эти местные шовинизмы, конечно, не представляют по своей силе той опасности, которую представляет шовинизм великорусский. Но они все-таки представляют опасность, грозя нам превратить некоторые республики в арену национальной склоки, подорвать там узы интернационализма.

Таковы основания международного и внутреннего   характера, говорящие о важном, первостепенном значении национального вопроса вообще, в данный момент в особенности.

В чем состоит классовая сущность национального вопроса?

Что такое национальный вопрос?

Классовая сущность национального во­проса состоит в определении взаимоотношений — я говорю о нашей обстановке, советской, — в определении правильных взаимоотношений между пролетариатом бывшей державной нации и крестьянством бывших угнетенных национальностей.

Вопрос смычки здесь обсужден более чем достаточно, но при обсуждении вопроса смычки по докладу тт. Каменева, Калинина, Сокольникова, даже по докладу тов. Рыкова и тов. Троцкого, при обсуждении имелось в виду, главным образом, отношение пролетариата русского к русскому крестьянству.

Здесь, в национальной области, мы имеем более сложную механику. Здесь мы имеем дело с вопросом об установлении правильных взаимоотношений между пролетариатом бывшей державной нации, предста­вляющим наиболее культурный слой пролетариата всей нашей федерации, и крестьянством, по преимуществу крестьянством на­циональностей ранее угнетенных.

В этом — классовая сущность на­ционального вопроса.

Если пролетариату удастся установить с кре­стьянством инонациональным отношения, могущие подорвать все пережитки недоверия ко всему русскому, которое десятилетиями вос­питывалось и внедрялось политикой царизма, если русскому проле­тариату удастся, более того, добиться полного взаимного понимания и доверия, установить действительный союз не только между про­летариатом и крестьянством русским, но и между пролетариатом русским и крестьянством иных национальностей, то задача будет разрешена.

Для этого необходимо, чтобы власть пролетариата была столь же родной для инонационального крестьянства, как и для русского. Для того, чтобы советская власть стала и для инонациональ­ного крестьянства родной, необходимо, чтобы она была понятна для него, чтобы она функционировала на родном языке, чтобы школы и органы власти строились из людей местных, знающих язык, нравы, обычаи, быт. Только тогда, и только постольку советская власть, до последнего времени являвшаяся властью русской, станет властью не только русской, но и междунациональной, родной для крестьян ранее угнетенных национальностей, когда учреждения и органы власти в республиках этих стран заговорят и заработают на родном языке. В этом одна из основ национального вопроса вообще, в об­становке советской в особенности.

…Третье средство: необходимо, чтобы в составе наших высших органов был такой орган, который служил бы отражением нужд и потребностей всех без исключения республик и национальностей. На это последнее я хочу специально обратить ваше внимание.

Если бы мы могли в составе Союзного ЦИК'а учредить две палаты, из которых первая выбиралась бы на союзном съезде советов, независимо от национальностей, а вторая палата выбира­лась бы республиками и областями (республики поровну и нацио­нальные области тоже поровну) и утверждалась бы тем же съездом советов Союза Республик, я думаю, что мы тогда имели бы в со­ставе наших верховных учреждений отражение не только классовых интересов всех без исключения пролетарских групп, но и запросов чисто национальных. Мы имели бы орган, который отражал бы особые интересы национальностей, народов и племен, обитающих на территории Союза Республик.

Нельзя, товарищи, при наших усло­виях, когда Союз объединяет в общем не менее 140 миллионов людей, из которых миллионов 65 нерусских, — нельзя в этаком государстве управлять, не имея перед собой здесь, в Москве, в высшем органе, посланников этих национальностей, которые отра­жали бы не только общие для всего пролетариата интересы, но и особые, специальные, специфические, национальные интересы. Без этого, товарищи, управлять нельзя.

Не имея этого барометра в руках и людей, которые способны формулировать эти специальные нужды отдельных национальностей, управлять нельзя.

Есть два способа управления страной: один способ, когда аппарат упрошен и во главе его сидит, скажем, группа или один человек, у которого есть руки и глаза на местах в виде губернаторов. Это очень простая форма управления, причем глава, управляя стра­ной, получает те сведения, которые могут быть получены от гу­бернаторов, и глава утешает себя надеждой, что он честно и пра­вильно управляет. Потом возникают трения, трения переходят в конфликты, конфликты — в восстания. Потом восстания подавляются.

Такая система управления — не наша система, к тому же она слишком дорога, хотя и проста. Мы в советской стране должны усвоить ту систему управления, которая дает возможность предугадывать все изменения до точности, все обстоятельства и среди крестьян, и среди националов, и среди так называемых инородцев, и среди русских, чтобы в системе высших органов был ряд барометров, угадываю­щих всякое изменение, учитывающих и предупреждающих и бас­маческое движение, и бандитское, и Кронштадт, и всякую воз­можную бурю и невзгоды. Это есть советская система управления. Она потому называется советской властью, народной властью, что, опираясь на самые низы, она раньше всех улавливает всякое из­менение, принимает соответствующие меры и исправляет линию во время, если она искривилась, — сама себя критикует и исправляет линию. Эта система управления есть советская система, и она требует, чтобы в системе высших органов у нас были органы, от­ражающие национальные нужды и потребности без остатка.

Есть возражение, что это усложнит всю систему управления, что это нагромоздит новые органы. Это верно. До сих пор был у нас ЦИК РСФСР, потом создали ЦИК Союза, теперь ЦИК Союза придется, кажется, раскалывать на две части. Ничего не поделаешь.

Я указал, что самая простая форма управления — посадить одного человека и дать ему губернаторов, но после Октября такими экспе­риментами заниматься уже нельзя.

Система усложнилась, но она облегчает управление и делает все управление глубоко советским. Вот почему я думаю, что съезд должен принять учреждение спе­циального органа — второй палаты в составе ЦИК'а Союза, как ор­гана абсолютно необходимого.

Я не скажу, что это совершенная форма налаживания сотрудни­чества между народами Союза, не скажу, что это последнее слово науки, отнюдь нет. Национальный вопрос мы будем ставить еще не раз, ибо условия национальные и международные меняются и еще могут измениться. Я не зарекаюсь от того, что, быть может, нам придется некоторые комиссариаты, которые мы сливаем в со­ставе Союза Республик, потом разъединить, если опыт покажет, что некоторые комиссариаты, слившись, дали минус.

Но одно ясно — что в данных условиях и в данной обстановке лучшего метода и другого более подходящего органа в нашем распоряжении нет. Лучшего средства и другого пути для создания органа, могущего отражать все колебания и все изменения внутри отдельных частей республики, чем учреждение второй палаты, у нас пока что не имеется. Само собой понятно, что во второй палате должны быть представлены не только эти четыре республики, кото­рые объединились, но все народы, ибо речь идет не только о республиках, формально объединившихся (их четыре), но и о всех народах и народностях. Поэтому нам необходимо иметь такую форму, которая давала бы отражение запросов всех без исключения на­родностей и республик.

…Дело в том, что тов. Бухарин не понял сути национального вопроса. Когда гово­рят, что нужно поставить во главу угла по национальному вопросу борьбу с великорусским шовинизмом, этим хотят отметить обязан­ности русского коммуниста, этим хотят сказать, что обязанность рус­ского коммуниста самому вести борьбу с русским шовинизмом. Если бы не русские, а туркестанские или грузинские коммунисты взялись за борьбу с русским шовинизмом, то их такую борьбу расценили бы как антирусский шовинизм. Это запутало бы все дело и укрепило бы великорусский шовинизм. Только русские коммунисты могут взять на себя борьбу с великорусским шовинизмом и довести его до конца.

А что хотят сказать, когда предлагают борьбу с местным анти­русским шовинизмом? Этим хотят отметить обязанность местных коммунистов, обязанность нерусских коммунистов бороться со своим шовинизмом. Разве можно отрицать, что уклоны к антирусскому шо­винизму имеются? Ведь весь съезд увидел воочию, что шовинизм местный, грузинский, башкирский и пр. имеется, что с ним нужно бороться.

Русские коммунисты не могут бороться с татарским, грузинским, башкирским шовинизмом, потому что если русский коммунист возьмет на себя тяжелую задачу борьбы с татарским или грузинским шовинизмом, то эта борьба его будет расценена как борьба великорусского шовиниста против татар или грузин, Это запутало бы все дело.

Только татарские, грузинские и т. д. коммунисты могут бороться против татарского, грузинского и т. д. шовинизма, только грузинские коммунисты могут с успехом бороться со своим грузинским национа­лизмом или шовинизмом. В этом обязанность нерусских коммуни­стов.

Вот почему необходимо отметить в тезисах эту двустороннюю задачу коммунистов русских (я имею в виду борьбу с великорус­ским шовинизмом) и коммунистов нерусских (я имею в виду их борьбу с шовинизмом антиармянским, антитатарским, антирусским).

Без этого тезисы выйдут однобокими, без этого никакого интерна­ционализма ни в государственном, ни в партийном строительстве не создать.

Если мы будем вести борьбу только с великорусским шовинизмом, то эта борьба будет заслонять собою борьбу татарских и пр. шовини­стов, которая развивается на местах и которая опасна в особенно­сти теперь, в условиях нэпа. Мы не можем не вести борьбу на два фронта, ибо только при условии борьбы на два фронта — с шови­низмом великорусским, с одной стороны, который является основной опасностью в нашей строительной работе, и шовинизмом местным, с другой,— можно будет достигнуть успеха, ибо без этой двусторонней борьбы никакой спайки рабочих и крестьян русских и инонациональ­ных не получится. В противном случае может получиться поощрение местного шовинизма, политика премии на местный шовинизм, чего мы допустить не можем.