"Белые пятна" войны 1812 года

События 200-летней давности до сих пор до конца не исследованы историками. Об Отечественной войне – без стереотипов и идеологических штампов

За 200 лет, минувших после Отечественной войны 1812 года, о ней, казалось бы, сказано всё. Только вот последние десятилетия это «всё», словно белка в колесе, крутится вокруг одного и того же: Наполеон, Кутузов, Барклай де Толли, Багратион, батарея Раевского, Бородино, Денис Давыдов… Порой даже кажется, что многие исследования будто под копирку слизаны друг с друга: один и тот же, словно высочайше утверждённый на века, шаблонный ряд героев; одни и те же цитаты, факты, события… И батальные сюжеты, вращающиеся по бесконечному кругу вокруг Бородино.
Когда же берёшь в руки книги, изданные до «исторического материализма», поражает то, что об этой войне мы знаем много меньше, чем знали наши соотечественники в… 1912 году, когда отмечали её 100-летний юбилей. Неужто иссякли все архивные источники?
Выяснить решил это у профессионалов – Ирины Олеговны Гаркуши, директора Российского государственного военно-исторического архива (РГВИА), и сотрудников РГВИА, историков-архивистов Валерия Михайловича Шабанова и Сергея Александровича Харитонова. В этот архив пошёл не случайно: именно РГВИА – основное хранилище документов по войне 1812 года.
Небольшой экскурс в то, что собой представляют документы войны 1812 года. Основной источник – рапорты: именно они дают самое реальное представление о сражении. Официозные описания сражений, как со знанием дела говорят архивисты, чаще сухи и скучны, но стоит поднять рапорты – история выглядит уже немножко не так: многие вещи представляются более логичными, более красочными. Так вот значительное количество дел и рапортов за 1813–1814 годы, оказывается, вообще никогда и нигде не опубликовано. А уж документальных публикаций по войнам начала 1800-х годов и вовсе мало. По большому счёту, по 1812 году тоже мизер – исходя из реального объёма имеющегося. Да и не все рапорты ещё обнаружены – при том небольшом и чудовищно загруженном штатном составе, который ныне в наличии в РГВИА, сделать это просто невозможно. А ведь в этих документах может обнаружиться ещё масса новых интересных подробностей.
К рапортам обычно присовокупляли наградные документы, содержащие довольно скупые сведения о представляемом к награде офицере: фамилия, чин, относительно стандартизированное описание подвига. Наградных документов как таковых, с сожалением констатируют архивисты, опубликовано ещё мало, да и наградные списки публиковались лишь отрывками, всё ещё не издано и полного списка награждённых – хотя бы только за кампанию 1812 года. В документах РГВИА упоминается не менее 1500 офицеров, награждённых только за Бородино, на самом деле их больше (например, на 400 награждённых офицеров вообще нет никаких справочных документов). Но, как и прежде, везде озвучен один и тот же шаблонный ряд героев.
Жемчужиной архива специалисты называют комплекс формулярных списков – ценнейший и наиболее востребованный массив документации. Именно формулярные списки содержат наиболее полные сведения об офицерах и прохождении ими службы.
Но все ли документы войны 1812 года и Заграничного похода русской армии 1813–1814 годов сохранились? Увы, колоссальнейший урон военным архивам (да и вообще всем архивам) нанесли так называемые «макулатурные кампании», гигантским валом катившиеся по всей стране с 1919 до 1930-х годов. Пострадали и документы войны 1812 года: было изъято и уничтожено неисчислимое количество дел, якобы «не представляющих практической и научной ценности». Остальное удалось спасти лишь чудом.
Из того, что сохранилось, по сей день много не опубликовано, большой массив информации всё ещё не введён в научный оборот. Так, например, ещё не опубликованы все документы фонда Барклая де Толли, а это фактически концентрированный фонд 1-й Западной армии. В этом же фонде осело и немало документации Кутузова, который своей отдельной канцелярии не создал, как главнокомандующий продолжив пользоваться канцелярией своего предшественника. Витгенштейн Пётр Христианович, ставший главнокомандующим после смерти Кутузова, также пользовался этой канцелярией. И вот этот-то массив поистине бесценной и интереснейшей информации всё ещё не издан.

Бои местного значения

Хотя исследователей, работающих с материалами 1812 года, в архиве хватает. Только вот в смысле публикаций, пожимают плечами архивисты, выход у них так себе: «Исследователи, – рассказывают сотрудники РГВИА, – из года в год хватались за одни и те же документы, за одни и те же фрагменты, подгоняя их либо под свою концепцию, либо под официальную идеологическую установку. Поэтому многие «неудобные» документы не только не публиковались, но и в расчёт зачастую не принимались: их как бы и не существует. При этом, если посмотреть контрольные листы, окажется, что те или иные дела выдавались несчётное количество раз. Да толку-то – должным образом они всё ещё не исследованы, не проанализированы и, следовательно, не введены в научный оборот».
Так что «белые пятна» войны 1812 года видны невооружённым глазом: мизерное количество публикаций по боевым действиям на флангах и про бои «местного значения», хотя ведь сражались и до Бородино, и после. Слабо исследованы Заграничные походы, партизанская война…
Один из таких шаблонных стереотипов: французская армия прошла от Немана до Бородино едва ли не победным маршем, а русская армия якобы без боёв отступала от границы, дав единственное генеральное сражение лишь под Москвой.
Зададимся вопросом: если из перешедшей рубежи Российской империи 610-тысячной «Великой армии» до Бородинского поля дошло от 130 до 185 тысяч человек, куда делись остальные? Неужели все прочие 425–480 тысяч наполеоновских вояк были заняты охраной коммуникаций, защитой флангов, фуражировкой или дружно свалились с кровавым поносом?
Впрочем, такой же мяч можно вбросить и на наше поле: если русские войска только и делали, что отходили, отчего из 237 тысяч человек, встретивших войну на западной границе, до Бородино дошли лишь 120 тысяч? Армия – не мороженое, чтобы таять под летним солнцем: она пополнялась резервами, формировались ополчения, подтягивались казацкие полки. Так куда же испарилось свыше 100 тысяч бойцов?
Впрочем, неясно это лишь адептам советских учебников и «детям Фурсенко», архивные документы всё расставляют на свои места. В 2011 году РГВИА переиздал уникальный труд «Боевой календарь-ежедневник Отечественной войны 1812 года», где содержится перечень боевых столкновений русской армии с 4 (16) июня по 31 августа (12 сентября) 1812 года. Может, это и не всеобъемлющий перечень абсолютно всех столкновений этого периода, но более полного в природе пока не существует. Его автор – Николай Петрович Поликарпов, выдающийся военный историк и архивист, полковник русской императорской армии, управляющий Московским отделением Общего архива Главного штаба.
Ещё в 1910 году, как поведал сотрудник РГВИА Борис Давыдов, полковник Поликарпов вызвал немалый гнев официальных кругов и ретивой общественности, когда с документами-первоисточниками в руках ниспроверг сразу ряд казённых легенд о войне 1812 года.

Например, о том, что именно Кутузов был отцом-зачинателем партизанской войны: документы свидетельствуют, что первые партизанские отряды стали рейдировать по французским тылам почти за месяц до прибытия Кутузова к армии. Столь же убедительно Поликарпов доказал, что легенда о нашей победе в Бородинском сражении и его «поворотном» значении в войне создана чрезмерно патриотичными историками вопреки реальным фактам. Архивные же документы, утверждал Поликарпов, показывают, что переломным моментом войны стало не Бородино, а Тарутинское сражение.
Как водится, реакция казённой общественности последовала незамедлительно: на святое замахнулся! Командующий войсками Московского военного округа генерал от инфантерии Павел Адамович Плеве так и заявил: какой-то там полковник хочет «разрушить установившийся уже в течение чуть ли не ста лет общий взгляд на Отечественную войну 1812 года и на отдельные события этой войны как у русских военных историков, так и у иностранных писателей…». Но отдадим должное той системе: хотя полковнику и вкатили строгий выговор, но на этом всё и кончилось – не только из армии не уволили, но даже от должности не отрешили, а в декабре 1913-го – так и орденом даже пожаловали, Святой Анны II степени. В ноябре 1914 года полковник Поликарпов скончался, и более его уникальный «Боевой календарь-ежедневник», выпущенный в 1913 году, никогда не переиздавался: Советской власти сначала было как-то не до войны 1812 года, а когда о ней вспомнили, оказалось, что труд этот совсем не укладывается в прокрустово ложе уже нового мифотворчества о войне с Наполеоном.

Ежедневник Поликарпова

«Боевой календарь-ежедневник» Поликарпова весьма полезно изучить тем, для кого Отечественная война 1812 года заключена лишь в слове «Бородино». Тогда хотя бы узнают, что боевые действия начались фактически ещё до вторжения в Россию Великой армии. 4 (16) июня 1812 года недалеко от Гродно французы со своего берега реки Лососьны обстреляли российских таможенников на посту Добровольщизна Томашевской таможенной дистанции. Обстрелу подвергся и находившийся в 200 саженях (чуть более 400 метров) от таможни казачий пограничный пост Донского казачьего 3-го полка.
После вторжения пошли уже полноценные боевые столкновения, причём ежедневные. Так, уже в ночь вторжения, 11 (23) июня, малочисленные разъезды лейб-гвардии Казачьего полка вступили в стычки и перестрелки с главными силами маршала Даву, переправлявшимися через Неман. Рано утром 13 (25) июня часть 1-го Бугского казачьего полка, прикрывавшего отход 2-го пехотного корпуса генерала Багговута, внезапно атаковала разъезд французского 5-го гусарского полка, подчистую истребив его: из 45 вражеских гусар спасся лишь один, остальные были убиты или пленены – это были первые французы-военнопленные войны 1812 года. В тот же день казаки того же полка успешно атаковали разъезд французского 7-го гусарского полка. Днём позже два эскадрона лейб-гвардии Казачьего полка успешно выдержали неравный бой с тремя гусарскими эскадронами, да ещё и пленных взяли. В тот же день в бою возле литовского города Тракай казаки наголову разбили три эскадрона французских гусар.
И так было везде: прикрывая отход своих основных сил от многократно превосходящего их противника, русская кавалерия – казаки, уланы, драгуны, гусары – активно атаковали авангардные части неприятеля. Вот выдержка из рапорта о действиях лейб-гвардии Казачьего, 1-го Тептярского казачьего и лейб-гвардии Уланского полков под командованием генерал-майора графа Орлова-Денисова 16 (28) июня 1812 года: «На рассвете выдержал сильную неприятельскую атаку, отступил до города Вильно, нанося неприятелю на каждом шагу значительный вред. Пред Вильно […] удерживал несколько часов занять город силившегося неприятеля, потом, по приказанию оставя оный, прикрывал отступление нашей армии. По занятии города отражал несколько раз на большой дороге атаковавшего отряд неприятеля, обращая оного при всяком разе в бегство, при чём взяты в плен много разных чинов и командовавший дивизионом французских гусар полковник граф Сегюр». (Взятый в плен полковник Сегюр был братом бригадного генерала и адъютанта Наполеона графа Филиппа-Поля де Сегюра, будущего автора блестящей книги «Поход в Россию».)

«Истреблены на прах»

Вот ещё не менее красноречивая выдержка: «Сражение продолжалось более двух часов, и напоследок л.-гв. Казачьего полка штабс-ротмистр Попов и корнет Коньков 2-й с 35 охотниками лейб-казаками, невзирая на превосходное число неприятеля, ударили в дротики (в пики) и опрокинули всю его кавалерию. У нас ранена 1 лошадь. Французы потеряли убитыми 15 нижних чинов и взятыми в плен 2 унтер-офицеров и 3 рядовых». 27 июня (9 июля) летучий казачий отряд атамана Платова возле местечка Мир сначала заманил в засаду, затем начисто вырубил три польских уланских полка – одних лишь пленных взято 248 человек. При этом казаки потеряли убитыми и ранеными 25 человек. На другой день казаки Платова всё в том же местечке разгромили ещё более мощный отряд пехоты и кавалерии (одних лишь кавалерийских полков было шесть) неприятеля, вознамерившегося взять реванш за поражение.
Из описания боя 2 (14) июля возле местечка Романова (близ Слуцка): часть всё того же летучего казачьего отряда атамана Платова была атакована семью неприятельскими кавалерийскими полками, казаки опрокинули их и гнали до позиций вражеской пехоты. При этом два лучших кавалерийских полка вестфальского короля Иеронима, цитирую дословно, «были истреблены на прах». Главное же, русская кавалерия дала возможность 2-й Западной армии Багратиона оторваться от противника, задержав его. Мало того, отходящая русская армия вынудила пытавшихся догнать её французов идти фактически по выжженной земле. Разумеется, русские войска не сжигали за собой сёла и деревни, не травили и не засыпали колодцы. Но это была всё же огромная армия, солдаты которой должны были пить-есть, а лошади – получать фураж и ту же воду. Когда французы вступали в деревню, через которую прошли русские войска, оказывалось, что колодцы вычерпаны уже подчистую – противнику осталась только жидкая грязь. И фуража для французских лошадей тоже уже не было – ни травинки, ни соломинки…
Лишь по изученным Поликарповым документам можно подсчитать: за первые 89 дней войны было не менее 200 «мелких» боестолкновений, обозначенных как перестрелки, стычки, «кавалерийские дела», схватки, рекогносцировки, поиски, налёты, вылазки. За этот же период русские войска провели свыше 40 арьергардных и авангардных боёв, не менее 13 крупных боёв, дважды отмечено отбитие штурмов. Но, что куда более значимо, состоялось не менее 30 весьма значимых сражений. Всего же, если считать по «Боевому календарю-ежедневнику», за первые 89 дней войны состоялось порядка 270–300 боевых столкновений разного масштаба, от перестрелок до крупных сражений.
Мало того, была учинена даже морская экспедиция в глубокий тыл неприятеля, и весьма успешная. В июле – августе 1812 года десятитысячный гарнизон Риги приковал к себе 30-тысячный корпус Макдональда. И у рижского военного губернатора генерал-лейтенанта Ивана Николаевича Эссена возник замысел: вместе с англичанами – в обороне Риги участвовала британская эскадра под командованием адмирала Томаса Мартина – совершить морской рейд к Данцигу. Что позволило бы отвлечь от осады хотя бы часть сил Макдональда. Соединённая британо-русская эскадра вышла из Риги 9 (21) августа. На борту кораблей был десант – 400 солдат запасного батальона 30-го егерского полка под командованием майора Авенариуса и взвод пешей артиллерии. Возглавил десантный отряд флигель-адъютант полковник Балабин. Эскадра достигла Данцига 19 (31) августа и подвергла его бомбардировке. Десант, дабы запутать неприятеля, высаживали в разных местах небольшими партиями, одетыми в разные мундиры. Чем и ввели наполеоновского маршала в заблуждение: Макдональд, решив, что в его тылу высадился авангард аж восьмитысячного корпуса, спешно перебросил к Данцигу часть своих войск, ослабив нажим на Ригу. Выполнившая свои задачи эскадра, забрав с берега десантников, в целости и сохранности вернулась в Ригу 4 (16) сентября.
На прочих флангах тоже не бездействовали. 1-й пехотный (отдельный) корпус генерал-лейтенанта Витгенштейна успешно прикрыл Петербургское направление, отбив натиск корпусов маршалов Удино и Сен-Сира. 3-я Западная (обсервационная) армия генерала от кавалерии Тормасова отвлекла на себя в южной Литве и на севере Белоруссии два корпуса – австрийский, фельдмаршала Шварценберга, и саксонский, генерала Ренье. Формируемый в Мозыре 2-й резервный корпус генерал-лейтенанта Эртеля приковал к себе польскую кавалерию и дивизию генерала Домбровского.
И не просто сковывали. 4 (16) июля 1812 года пять полков армии Тормасова (10-й и 14-й егерские, Татарский уланский, Александрийский гусарский и Донской казачий) под началом генерал-адъютанта графа Ламберта совершили дерзкий рейд через границу, ворвавшись в Варшавское герцогство и захватив там город Грубешов. 13 (24) июля другой отряд армии Тормасова, генерал-майора князя Щербатова, ворвался в Брест-Литовск, уничтожив там два саксонских эскадрона. Оставив в Брест-Литовске два эскадрона для удержания города и охраны границы с Варшавским герцогством, отряд Ламберта двинулся на Кобрин. Именно при Кобрине 15 (27) июля состоялось грандиозное сражение, в котором русские войска одержали первую действительно крупную победу: части армии генерала Тормасова овладели городом, окружив и полностью разгромив саксонскую бригаду генерала Кленгеля (4000 человек). Понеся огромные потери, саксонцы сложили оружие: в плен попали два генерала, в том числе сам Кленгель, 76 офицеров и 2382 «нижних чина». Было захвачено четыре знамени и восемь орудий. Сами русские войска при этом потеряли 77 человек убитыми и 182 ранеными. Восхищённый блестящей победой император Александр I сразу же по получении рапорта удостоил Тормасова ордена Святого Георгия II класса, а майора Никиту Избаша – ордена Святого Георгия IV класса: «...командуя 13-м егерским полком, опрокинул штыками колонну, ворвался в город, овладел пятью орудиями, пленил коменданта и 600 человек».

Не теряя темпа, 18 (30) июля Тормасов овладел Пружанами, не дав противнику уничтожить находившиеся там армейские провиантские запасы. А 19 (31) июля 1-й Отдельный корпус генерала Витгенштейна одержал не менее славную победу над превосходящими войсками маршала Удино у деревни Клястицы. На следующий день Витгенштейн громит отступающего Удино у деревни Боярщина. Понеся огромные потери – лишь пленными русские взяли три тысячи человек, – маршал Удино, уничтожив за собой мосты, отступил за Двину, отказавшись от похода на Петербург. Генерала Витгенштейна, дважды раненного в этих сражениях, император Александр I вполне справедливо назвал «спасителем Санкт-Петербурга», удостоив сначала ордена Святого Георгия II класса, а спустя несколько дней – ещё и ордена Святого Александра Невского.
Пока Витгенштейн громил Удино у Клястицы, кавалеристы Тормасова – снова под командованием графа Ламберта – ворвались в город Белосток. Особенно отличилась «партия» Татарского уланского полка под началом полковника фон Кнорринга: «Возложенную на него экспедицию к гор. Белостоку выполнил с совершенным успехом, разбил отряд французского генерала Фериера и взял 90 человек в плен». Партизанский, по сути, рейд имел резонанс совсем не тактический: Великое герцогство Варшавское, бывшее в глубоком тылу, в одночасье вдруг оказалось отрезанным от прикрывавших его корпусов Ренье и Шварценберга. Паника, охватившая Польшу, докатилась даже до Кёнигсберга: лавины русских улан, казалось, вот-вот затопят польские равнины и Восточную Пруссию…
7 (19) августа Отдельный кавалерийский (партизанский) отряд генерал-адъютанта барона Винценгероде, совершив рейд по французским тылам, лихим налётом взял Витебск, захватив в плен 800 французов. А высланная из этого же отряда казачья партия Донского казачьего 4-го полка под началом есаула Протопопова, перерезав в районе Духовщины Смоленскую и Дорогобужскую дороги, захватила большой продовольственный транспорт и взяла в плен 5 офицеров и 203 «нижних чина». Сотник Донского 12-го полка Бирюков, посланный только для разведки к городу Поречье всего с 15 казаками, узнав, что там стоят две французские роты, «собрав мужиков, напал стремительно на эти роты, разбил их и привёл 100 пленных».

Вот так и воевали – даже в разгар общего отступления русской армии. Одних лишь пленных до Бородинского сражения было взято не менее 10 тысяч – это при отступлении-то и арьергардных боях! Стоит ли удивляться, что до Москвы дошла лишь треть армии вторжения?

«Дубина народной войны»

Ещё один миф – о народной войне, трепетно лелеемый и поныне. Своими корнями он растёт ещё из досоветской охранительно-консервативной концепции «отечественности» войны – в смысле единения всех сословий вокруг престола. Знаменитые слова Льва Толстого о «дубине народной войны», которая «гвоздила французов до тех пор, пока не погибло всё нашествие», добротно легли в эту мифологию. А уже в советские времена конструкцию, слегка отрихтовав, ещё густо залили стереотипным лаком из серии «народ и армия едины».
Сам Лев Николаевич, конечно же, прекрасно знал, что никакой народной войны – в настоящем понимании – не было, но очень уж фантастически красивым вышел образ, чтобы отказаться от соблазна его использовать. Правда, если вчитаться, понимаешь: никакой «народной войной» в его великом романе и не пахнет. Равно как там и близко нет никакого «единения армии с народом», а толстовский «народный партизан» Тихон Щербатый – просто душегуб, хотя и «полезный», но глубоко презираемый настоящими военными.
Реалии же были таковы: никаким таким патриотизмом русское крестьянство не пылало, воевать за царя и Отечество совершенно не желало, оставшись, в своём подавляющем большинстве, глубоко равнодушным к войне. Люди шли в ополчение, мягко говоря, без охоты, сбегая и прячась по лесам при первой же возможности, опасаясь, что их, вопреки обещанию, затем забреют в регулярную армию – как это и случилось с ополченцами 1807 года. По подсчётам исследователей, дезертировало до 70 процентов призванных в народное ополчение! В Западных губерниях обыватели и вовсе доброжелательно приняли приход наполеоновской армии. Польские, литовские и белорусские крестьяне весьма неохотно привечали русских солдат. А уж шляхта, литовская и польская, и вовсе открыто поддержала Наполеона. Впрочем, о чём говорить, если даже в подмосковной Рузе немалая часть населения радостно встретила Наполеона как освободителя!
И ни в каких учебниках вы не найдёте даже намёка на то, что крестьяне регулярно нападали на обозы… русской армии! А это, оказывается, было не такой уж и редкостью. Так, 28 июня (10 июля) 1812 года под местечком Голубичи (Дисненский уезд Минской губернии) вооружённые крестьяне напали на следовавший в Полоцк войсковой транспорт 1-й Западной армии и, как пишет Поликарпов, «отбили повозки с казёнными вещами Рыльского пехотного, Каргопольского и Московского драгунских полков».
9 (21) июля воинская команда Белостокского внутреннего гарнизонного батальона в составе пяти унтер-офицеров и шести рядовых под началом прапорщика Долянского сопровождала транспорт с хирургическими инструментами и аптекарскими припасами из Полоцка в Невель. Но в деревне Томчино, принадлежавшей помещику Кушелеву, на транспорт напала толпа «мужиков, называющих себя язовитцами», и захватила его, пленив и команду. Однако на пути в деревню Юрьевичи мародёры наткнулись на команду поручика Томского пехотного полка Марковича и разбежались, бросив транспорт и пленных. 10 (22) июля из деревни Гончаровки Дрисского уезда в Полоцк под охраной семи унтер-офицеров и 18 рядовых под началом поручика Гнилокишкова вышел транспорт 40-го егерского полка – 30 подвод с сухарями и крупой. В 12 часов дня возле деревни Кацеле, что в 18 вёрстах от Полоцка, транспорт был захвачен вооружёнными крестьянами, которые убили и взяли в плен двух унтер-офицеров и пять солдат. 12 (24) июля вооружённые крестьяне помещика Лопатина напали на воинский транспорт с перевязочными материалами, медикаментами и хирургическими инструментами, следовавший из Себежа в Витебск, были захвачены все лошади этого транспорта.
Таких рапортов о нападениях крестьян на воинские транспорты в архивах предостаточно. Да и происходило подобное вовсе не в одних лишь окрестностях польских или белорусских деревень, собственно в России – тоже. Конечно, это всё банальный разбой и мародёрство, но какой же крестьянин упустит случай безнаказанно поживиться казённым имуществом! И нападали крестьяне, конечно, лишь на транспорты и обозы, охраняемые малочисленными командами.
Та же картина сохранилась, даже когда русская армия перешла в наступление. В ноябре 1812 года командир 2-го резервного корпуса генерал-лейтенант Фёдор Эртель, получив приказ командующего Дунайской армии адмирала Чичагова выдвигаться на Борисов, красноречиво отписал ему: «…когда б я выступил из Мозыря, то не отвечал бы за здешних жителей, коих более надо опасаться, чем войск неприятельских…»
Из тех же соображений, по большей части мародёрских, промышляли «хрестьяне», конечно, и на французских коммуникациях, нападая на совсем уж мизерные фуражирские отряды, которые даже при очень сильном воображении никак нельзя считать регулярными частями.
Попутно, пользуясь безвластием, крестьяне весьма активно грабили и жгли усадьбы своих помещиков. В начале ноября 1812 года московский губернатор Ростопчин писал: «...Пребывание ... французских войск ... поселило во многих местах буйство и непослушание... Мужики начинают опустошения: так как грабить нечего, они жгут...» Позже он с горечью добавит, что «привычка бить неприятелей преобразила большую часть поселян в разбойников». Только вот для казённых историков эти факты неприятны по сей день.

Рейнджеры XIX века

Когда применительно к войне 1812 года звучит слово «партизан», сразу же возникают привычные ассоциации: Денис Давыдов, Александр Фигнер, Василиса Кожина… Принято считать, что партизанская война в тылу французских войск была развёрнута по приказу Кутузова и Денис Давыдов – первый партизан Отечественной войны. Советские историки, как водится, довели всё до полного абсурда, сочинив ещё и некое «крестьянское партизанское движение».
Денис Давыдов, конечно, партизан, но далеко не первый. И не Кутузов, как свидетельствуют документы РГВИА, был прародителем партизанства. Но сначала определимся с понятиями. В 1812 году термин «партизан» считался сугубо военным, не имея абсолютно никакого отношения к гражданским лицам, пусть и вооружённым. Партизанами именовали военнослужащих из состава «партий» – временных отрядов, целенаправленно и организованно создававшихся командованием русской армии, в том числе и для действий в тылу противника. Формировались «партии» только из военнослужащих регулярной кавалерии – гусар, улан, драгун – и казачьих частей (казаки тогда считались иррегулярными войсками). При этом «партии» рейдировали по тылам противника не по своему усмотрению – как бог на душу пошлёт, а выполняя задания высшего командования. Впрочем, разумная инициатива не подавлялась, а даже приветствовалась, так что в удовольствии «внепланового» лихого налёта войсковые партизаны, по возможности, себе не отказывали. Обычно считается, что «партии» вели разведку, перехватывали неприятельских курьеров и фуражиров, совершали налёты на транспорты (обозы) и тыловые гарнизоны неприятеля. На деле летучим отрядам (как их ещё именовали) ставилась более значимая задача – разрыв коммуникационных линий французской армии. Это были настоящие профессионалы военного дела, которых сегодня назвали бы десантниками, рейнджерами или спецназом.
Существовали и чисто крестьянские отряды, только их было просто мизерное количество. Да и партизанами – в классическом понимании того времени – назвать их сложно: по сути, это стихийно возникшие, сугубо местные, отряды самообороны, защищавшие свои дома и имущество от мародёров, – и только. Не считая, конечно, как уже сказано выше, разбоя на дорогах и в барских поместьях. Полнейшим мифом являются и россказни о создании помещиками неких партизанских отрядов из своих крестьян. А уж в западных губерниях каких-либо антифранцузских отрядов из числа местных жителей и вовсе не было в помине: там работали только профессионалы. Документы однозначно свидетельствуют: партизанская война 1812 года была плановой и весьма успешной частью кампании русской регулярной армии, которой руководило военное же командование.
Подлинный же организатор партизанской войны – военный министр, главнокомандующий русской армии и, одновременно, командующий 1-й Западной армией генерал от инфантерии (и будущий генерал-фельдмаршал) Михаил Богданович Барклай де Толли. Именно он автор концепции обрубания коммуникаций противника и лишения его войск снабжения путём организации в его тылу партизанской войны. Именно по приказу Барклая де Толли ещё в июле 1812 года создан первый партизанский отряд – Особый отдельный кавалерийский отряд в составе драгунского и четырёх казачьих полков. И первые партизаны – начальник этого отряда генерал барон Фердинанд Фёдорович Винценгероде и его подчинённый, флигель-адъютант полковник Александр Христофорович Бенкендорф. – Да-да, тот самый Бенкендорф, который впоследствии станет начальником III отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии. Но в 1812 году будущий шеф жандармов был лихим партизаном: 27 июля (8 августа) во главе авангарда отряда Винценгероде он блистательно атаковал противника при Велиже, за что произведён в генерал-майоры. Столь же блестяще исполнил и другое задание: с 80 казаками совершил рейд через французские тылы, установив связь с корпусом генерала Витгенштейна. А попутно ещё и захватил свыше 500 пленных. К слову, не исключено, что действия отряда Винценгероде имели значение поистине стратегическое: оперируя во французских тылах, он так допёк противника, что 15-я дивизия генерала Пино (из корпуса вице-короля Италии Евгения Богарне), увлёкшись операциями против отряда, на целый день опоздала к Бородинскому сражению. Быть может, как раз этих 6000 солдат 15-й дивизии и не хватило Наполеону для полного разгрома русской армии? Но как могли дореволюционные патриоты казённого замеса и тем паче их советские преемники признать, что у подлинных первопроходцев партизанской войны 1812 года такие «нетитульные» фамилии: Барклай де Толли, Винценгероде, Бенкендорф, Кнорринг, Ламберт!
А как же Василиса Кожина?! – Легенда гласит: жена сельского старосты, мстя за убитого французами мужа, организовала партизанский отряд; наколошматила кучу французов и, вооружённая то ли косой, то ли вилами, предстала пред восхищённые очи самого Кутузова; после войны император Александр I, до слёз тронутый необычным подвигом, наградил её медалью. Абсолютно всё это миф: Василиса Кожина действительно была, но нет ни единого документа, подтверждающего её участие в боевых действиях. Не было и встречи Кутузова с Василисой, не задокументировано награждение старостихи какой-либо медалью. Никогда не существовало в природе и никакого «отряда Василисы Кожиной». Хотя в истории эта женщина отметилась, но лишь тем, что однажды участвовала в конвоировании пленных французов, зверски расправившись с одним из них. Но консервативно-охранительной общественности тогда позарез нужны были верноподданные герои-простолюдины, а либеральной – крестьяне-патриоты, и социальный заказ был успешно реализован: все дружно распиарили и старостиху Василису, и почти столь же «героического» Герасима Курина, и никогда не существовавшего «русского Сцеволу» – крестьянина, якобы отсёкшего себе руку, на которую французы поставили клеймо…

«Атаман мертвецки пьян»

Кстати о пленных: отечественные описатели войны 1812 года, с придыханием говоря о «народной войне», стараются не афишировать, что русские крестьяне подвергали пленных французских солдат жесточайшим пыткам и истязаниям. Причём зверства эти творились вовсе не обязательно в ответ на французские бесчинства, также порой имевшие место. Пленных живьём варили в кипятке, живыми закапывали в землю, живьём же сжигали, обмотав тела соломой или облив чем-то горючим, насаживали на кол, закалывали вилами, рубили на куски косами и топорами, топили. Раненых французских солдат крестьяне-«партизаны» в лучшем случае сразу добивали. – Кому нужна была правда о такой народной войне и таком народе?!.
А вот партизаны-армейцы вели себя пристойно, за исключением, пожалуй, лишь Фигнера: сей известный партизан из-за своих беспрецедентно жестоких расправ над безоружными пленными имел у сослуживцев репутацию душевнобольного и чудовищного садиста.
Впрочем, донские казаки, немало отличившиеся в боях, уже во второй половине войны тоже «достойно» показали себя ещё и в расправах с пленными. А уж по части мародёрства казакам просто не было равных: этого занятия не гнушался, например, знаменитый казачий генерал Иловайский, наложивший лапу, в частности, на отбитый у французов транспорт с награбленными церковными ценностями – отправил его к себе на Дон. Мародёрствовали казаки и в русских деревнях, неисчислимыми обозами перегоняя награбленное в донские станицы. В своих записках Бенкендорф писал, что казачий лагерь обычно «походил на воровской притон». А генерал Ермолов позже с горечью бросил, что «атаман Платов перестал служить, войска его предались распутствам и грабежам, рассеялись сонмищами, шайками разбойников и опустошили землю от Смоленска до Москвы. Казаки приносили менее пользы, нежели вреда». Ещё Ермолов написал, как во время двух решающих сражений, Шевардинского и Бородинского, атаман Платов был… мертвецки пьян! Шокированный Кутузов сказал тогда Ермолову, что «в первый раз видит полного генерала без чувств пьяного». И это весьма дорого обошлось русской армии: поскольку пан-атаман Матвей Иванович Платов в день генерального сражения был пьян, гусары, как рапортовал Кутузов государю, понесли огромные потери и не могли «что-либо предпринять, потому что казаки… так сказать, не действовали». Но ведь и про пьяного Платова, и про казаков-мародёров в наших учебниках ни словечка, а уж как глухо на сей счет молчат казённые патриоты...
Два столетия минуло уже после этой войны, но всё ещё нельзя считать, что она исследована всеобъемлюще полно и объективно, хотя о закрытости, например, архивных материалов говорить уже не приходится. Проблема, похоже, в традиционном у нас заидеологизированном подходе даже к событиям, давно уже канувшим в Лету. Так было и при царях, и при генсеках и повторяется при президентах. Только ведь история не бывает хорошей или плохой – она уже состоялась, её нельзя изменить, можно лишь исследовать, приняв такой, какая она есть. Без идеологии. Без пропагандистских фантиков. Хотя бы – об исторических событиях периода войны 1812 года.

P.S.

Может возникнуть вопрос "Почему статья по истории 1812 года оказались в "Антисоветской лиге"? Если внимательно прочитать, то станет понятны истоки отношения большевиков к истории своей страны. И даже возможно особого "русского" менталитета.