"Ты за красных или за белых?..."

Протоиерей Игорь Прекуп

Этот вопрос времен Гражданской войны как бы вылезает из преисподней, норовя встать во весь рост. И не где-нибудь, а в православной среде. Именно в среде тех людей, которые принадлежат к Церкви-Мученице. Есть в этом какая-то дьявольская издевка, какое-то надругательство над Евангелием: те, кто мнят себя сопричастниками новомучеников, рассуждают в том самом духе, который был свойственен богоборцам. Я уж молчу о таких ментальных извращениях как «православный сталинизм». Не потому, что не в тему, а просто тема эта особая, можно основательно отвлечься.

Господи… как тошно! Читаешь интервью адвокатов охранников, и такое чувство, что наползает какая-то холодная жижа. Отец Андрей Кураев назвал это «цунами неправды». Нет, у меня это ассоциируется не с цунами. Оно, возможно, впереди, а сейчас такое чувство, что откуда-то выползает, просачивается гной: вонючий, липкий… и холодный, леденящий сердца адским пламенем. Тем самым пламенем, которым охлаждается любовь, тем самым, которое, питаясь высокими устремлениями, выжигает все человеческое и все святое.

Купина неопалимая – прекрасный образ горения в Духе Святом. Огонь Божественный не истребляет природы, он лишь попаляет чуждое ей, очищает, освобождает.

Огонь адский – прямая противоположность огню Неопалимой купины. Если огонь Божий уничтожает чуждое природе, то пламя адского огня именно природное в человеке уничтожает, оно истребляет в человеке человеческое и силится выжечь в нем божественные черты, зачастую используя при этом его религиозные убеждения, его благие намерения, его справедливое возмущение (и тем ярче, чем справедливее оно) – ими горя…

Ценности – как факелы. Но когда страстную паклю нахлобучивают на факелы высших ценностей, происходит мерзейший обман: всем виден сам факел, на котором написано «верность Богу», например, или «любовь к Богу», «ревность по Богу», «защита Церкви», «патриотизм», «бессребренничество», «честность», «искренность», «жить не по лжи», «обличение неправды» – и прочие прекрасные ценности. И видно огонь, горящий в факелах. А раз факелы посвящены прекрасному, логично предположить, что и огонь в них служит декларируемой цели. Ведь не видно, чем они горят. Это увидеть невозможно. Смрад преисподней можно лишь обонять. Если, конечно, обоняние не атрофировалось.

«Не знаете, какого вы духа» (Лк. 9; 55), – укоряет Господь «сынов громовых» в ответ на их вполне естественный порыв наказать тех, кто неуважительно себя повел с Учителем. Причем они не просто в порыве негодования просят разрешения расправиться с «еретиками» да «кощунниками» (а как еще они должны были относиться к самарянам?), но ссылаются на прецедент, апеллируют к авторитету Божественного правосудия, явленного через пророка Илию.

И что? Ссылка на ветхозаветный пример лопается мыльным пузырем об «аргумент к духу». Да, Илия все правильно сделал. Но… для того времени, для того Завета, для того духа (образа мыслей). То, что было приемлемо в ветхом завете, в период «детоводительства ко Христу» (Гал. 3; 24), то становится неприемлемым с момента, когда «Слово плоть бысть и вселися в ны» (Ин. 1; 14).

Все мы люди. Вот, какие есть. Наши немощи вынуждают нас прибегать к средствам, в Евангелии не прописанным, к святости отношения не имеющим. Мы не можем противостоять злу одной лишь силой молитвы, мы вынуждены защищать себя и своих родных, близких, свое Отечество земное еще и другими, самыми разными средствами, в том числе прибегая к насилию, чтобы не дать злу распространиться.

Поэтому пока рано говорить о роспуске армии, силовых структур, о ликвидации УК и пенитенциарной системы. Даже, да простят меня правозащитники всех времен и народов, об отказе от смертной казни пока рано говорить (а уж строить из себя великих гуманистов и требовать ее отмены на фоне непрекращающегося массового узаконенного убийства нерожденных младенцев – циничное лицемерие). Рано отказываться, во избежание худшего, во избежание оказаться «добренькими за чужой счет».

Но прибегать к этим мерам вынужденно, признавая их чуждость духу Евангелия, прибегать к ним, чтобы не допустить еще большей жестокости, еще большей несправедливости, если зло распоясается – это одно дело, и совсем другое – относиться к ним как к чему-то само собой разумеющемуся, а то и вовсе как к неотъемлемой части православного образа жизни и норме благочестия.

Смущает не чушь, которую несут в интервью адвокаты охранников храма Христа Спасителя, нет. Все мы ошибаемся, иной раз говорим несусветные глупости, поэтому бредом нас не удивишь.

Смущает другое: такое впечатление, что адвокаты сами прекрасно сознают, что аргументы их не выдерживают никакой критики… только ведь, чего напрягаться, когда не от логичности аргументации, не от доказательной базы зависит решение суда?

Вот эта расслабленность, когда адвокат позволяет себе что угодно «впаривать» обществу, не утруждая себя интеллектуальными усилиями, когда он в глаза говорит то, что, будучи неглупым человеком, не может не осознавать как, по меньшей мере, слабый аргумент, более того, понимая, что он совершенно неубедителен для тех, кому он это говорит, ибо они привыкли думать – демонстрация шва, «шитого белыми нитками», сопровождаемая утверждением на голубом глазу, что это цельная ткань…

Есть в этом цинизме что-то садистское: мы вас имеем и будем иметь, и вы, «пипл», будете «хавать» наши «аргументы», какими бы они тупыми ни были, потому что не в правде Бог, а в силе, сила же на нашей стороне, значит, с нами Бог, так что «покоряйтесь»!..

А этот перл г-на Кузнецова: «Мне тоже жалко подсудимых, но им лучше понести наказание на земле, чем на небесах»?!.. Любой школьник из курса истории «мрачного» средневековья знает, что это – известнейший аргумент инквизиции в пользу казней еретиков. В связи с этим невольно всплывает в памяти другой риторический перл, принадлежащий Милюкову: «Что это – глупость или предательство?».

Стоило протод. Андрею Кураеву поделиться с читателями своими переживаниями о судьбах Церкви, как, спустя короткое время, на него уже пишут открытое письмо Патриарху некие ученые из какого-то института гуманитарных исследований. Причем пишут в таком духе, что невольно вспоминаешь Алешковского: «Товарищ Сталин, вы большой ученый…»

Отец Андрей, в призме их ученого взгляда – «крайне невоспитанный человек с весьма низким уровнем культуры и высоким уровнем богословского невежества», да ко всему прочему еще и «престарелый обожатель извращенцев и богохульников» (я глазам не поверил, перечитал дважды… да, «престарелый», так и написано), который «обрушился на Русскую Православную Церковь», а весь его «интеллектуальный багаж» – это «эпатажные выходки, невежество, излияние потоков ненависти на своих критиков, еретические выдумки, активное участие в пропаганде мерзостей». К тому же, он (о ужас!!!), «питая к гомосексуалистам особую нежность» и «отчаянно пропагандируя гомосексуализм», оказывается, пытался «навязать Церкви безумное личное мнение о возможности рукоположения педерастов»…

И далее: «Православному сообществу давно уже пора заставить Кураева перекрыть (почему бы уже не написать «заткнуть», если смотреть с точки зрения цельности стиля? – И.П.) его гнилой фонтан ненависти к Церкви». Ну, и так далее…

«Мы рождены, чтоб Кафку сделать былью»?.. Можем себя поздравить. У нас это получается.

Хотелось бы задержать внимание на нескольких тезисах в соблазнивших цвет Российской науки статьях отца Андрея.

В своем интервью «Цунами неправды сносит Церковь» о. Андрей обращает внимание на то, что большим соблазном для людей, критично настроенных в отношении церковной действительности (акцентирую внимание, что далеко не всегда это означает враждебность по отношению к Церкви и еще реже — богоборческие настроения), является то, что «христиане говорят о сложившейся ситуации с позиции прокуроров, а не христиан. Людей возмутили две вещи. Первое – отсутствие ясной, жесткой и последовательной (то есть не разовой) пастырской (архипастырской) реакции, осаживающей погромные мечтания изрядной части православных блогеров. Второе – решительный пересмотр христианской концепции прощения и возгревание кампании солидарности-в-ненависти, проходящей под лозунгом „Не забудем, не простим!“». (Речь о тезисе, что «нельзя даровать прощение тому, кто о нем тебя не просит»). «Это полное забвение правил христианской аскетики, – объясняет он. – Вопрос о прощении – это вопрос моей личной внутренней гигиены. Это мои чувства, и только я должен разбираться с ними. Я не могу вопрос об избавлении от копящейся внутри меня гнили (раздражения, гнева, озлобленности) поставить в зависимость от внешних и независящих от меня обстоятельств – попросит меня кто-то извне или нет».

О нехватке адекватной и публичной «пастырской (архипастырской) реакции» на «погромные мечтания» отец Андрей говорил и до интервью в своем личном блоге, возмущаясь омерзительными выходками «православных активистов», не стыдившихся бить женщин по лицу: «У нас появились свои погромщики, которые во имя своей веры, (якобы) общей с нашей, публично бьют женщин или столь же публично мечтают об этом в интернете. А в ответ — тишина. Ни один иерарх не произнес слово осуждения, осаживания и возмущения». На это замечание возразил, по-моему, о. Всеволод Чаплин (к сожалению, не могу найти в сети, чтобы процитировать дословно), высказавшись в таком смысле, что эти инциденты – частные случаи, по которым иерархам высказываться нет смысла.

Я далек от того, чтобы советовать кому-либо из наших иерархов, как реагировать на поведение «ревнителей», но свое мнение на эту тему, конечно же, у меня есть.

Оно неоригинально: мы в ответе за все, что происходит при нас. «При нас» – это не только «в нашем присутствии», но и «в нашем кругу общения», «в нашей Церкви», «в нашей стране», «в наше время» и т.д.

В ответе настолько, насколько мы в курсе происходящего (насколько у нас есть возможность быть в курсе), насколько мы в состоянии понять происходящее (насколько мы стараемся для этого набираться ума-разума), насколько в наших возможностях отреагировать на происходящее и обозначить свою позицию, ну и, конечно же, насколько наше социальное или иерархическое положение придает вес нашим словам или иным формам реагирования на происходящее – вот настолько и ответственны. Все. Каждый в свою меру.

Является ли жлобство отдельного человека, выраженное в оскорблении женщины действием, поводом к пастырской или архипастырской публичной реакции? Мало ли кто, где, когда, кого и как оскорбил? Ведь «на каждый чих не наздравствуешься»…

Безусловно, отнюдь не каждый факт безобразного поведения заслуживает пастырской (архипастырской) публичной оценки. Однако отец Андрей, недоумевая о молчании иерархии, имел в виду отнюдь не какие-то бытовые драки, а случаи, когда нападавшие позиционировали себя как защитники веры и благочестия, т.е. как представители Церкви.

Мы можем сколько угодно говорить, что они не были уполномочены представлять Церковь, что они представляли только себя, но имели они право или нет – это одно дело, а как они себя подавали – другое. Поскольку они выступали не просто в качестве случайных прохожих, а как представители группировки защитников Церкви, что не было подтверждено, но и опровергнуто Ее официальными представителями тоже не было, то все их действия автоматически рассматриваются как соответствующие позиции Церкви.

То же касается и блогеров. Если кто-то там в виртуальном пространстве несет околесицу, декларируя себя православным, а свою ахинею объявляя нормой веры и благочестия, вводя в заблуждение и «внешних», и «верных», то, во избежание распространения соблазна, необходимо, чтобы эта позиция была обобщена, проанализирована и по достоинству оценена авторитетным в Церкви лицом, чтоб ясно было: вот эта концепция противна духу и букве православной веры, а это поведение недостойно христианина, при каких угодно благих намерениях, и т.п.

Я уверен, что, если бы каждый знаковый инцидент (а их пока, слава Богу, не так уж много) и каждая волна «народного гнева» незамедлительно получали бы с нашей стороны адекватную авторитетную оценку, количество лиц, «критически настроенных в адрес Русской Православной Церкви», сократилось бы до кучки беснующихся маргиналов, которым, в самом деле, бесполезно что-либо доказывать. Я уж не говорю, что это могло бы помочь «ревнующим не по разуму» обрести верную духовную почву под ногами, ведь о состоянии их душ в первую очередь надо заботиться, коль скоро они считают себя православными.

Однако с нашей стороны не звучит авторитетного осуждения, например, выходки Александра Босых, ударившего по лицу одну из участниц пикета в защиту Pussy Riot.

Это не «частный случай», потому что Александр со своей компанией стал разгонять пикет не как «случайный прохожий, ни на кого не похожий», а как защитник Православия.

Высказывания о. Андрея в данном случае не в счет, потому что он по своему положению представляет не Церковь, а только себя, но и на том ему спасибо, а слова о. Всеволода в одном из интервью: «Я не одобряю все, что говорит и делает господин Босых», – к глубокому сожалению, отнюдь не прозвучали как осуждение каких-либо его конкретных высказываний или поступков.

Напротив, из того, что г-н Босых позиционирует себя как сотрудничающий с Русской Православной Церковью, а Ее официальные представители вышеупомянутый поступок не осуждают, напрашивается вывод, что Русской Православной Церковью подобные действия молчаливо одобряются (знаю, что не одобряются, но, к сожалению, именно так это выглядит).

И после этого мы хотим, чтобы православная миссия процветала?.. Среди кого? Среди тех, для кого приемлема подобная мораль и модель поведения? Едва только мы стали освобождаться от модели «сиволапого православия», как нам прививают модель «босяцкого православия»! Да что ж мы, как тот персонаж из анекдота, вечно во что-то вляпываемся («не в…, так в партию»)?!

Однако все бы еще ничего, если бы разница во взглядах не препятствовала братским отношениям в церковной среде, не мешала бы помнить, кто мы друг другу, независимо от некоторых разномыслий. Особенно это касается нас – духовенства.

Поэтому мне крайне неприятно было читать интервью одного известного священника, который заявил, что даже если бы Толоконникова его лично попросила о встрече, хоть он как священник должен был бы с ней поговорить, но как человек имеет право отказаться, потому что ее выходка в музее вызывает в нем чувство брезгливости.

Я попробовал вчитаться и все равно ничего не понял: мы, священники, идем в зону и встречаемся с людьми, на которых не только кровь, но такая жуть, что лучше лишний раз не вспоминать. Маньяки, насильники, садисты – никому не отказываем. Даже не дожидаемся иной раз, пока нас персонально позовут. А тут… «как человек».

Когда к священнику обращаются как к священнику, ничто человеческое не должно ему препятствовать в исполнении пастырского долга. Впрочем, батюшка и сам это понимает. Человек-то неглупый. Думаю, он просто боится. И не без оснований. Дележ на «красных» и «белых», в результате которого рискуешь стать изгоем, – это страшно. А не проявить достаточно явной неприязни к «девкам» – риск оказаться среди подозреваемых в неблагонадежности.

Отношение к «Пусям» стало опознавательным знаком разделения на «красных» и «белых». Причем демаркационная линия проходит не где-то посередине, не на уровне равнодушия к теме, а поближе к очагу ненависти.

В стане неблагонадежных оказываются все, кто не одобряет действий власти по отношению к «группе Толоконниковой», независимо от отношения к их акции: и записные богоборцы, и верные чада Русской Православной Церкви – все оказываются во «тьме внешней», откуда, по идее, должны услаждать слух «верных», плачем и скрежетом зубовным.

Лагерь защитников «умученных от мракобесов», надо сказать, тоже особой толерантностью не отличается, но «ревнители благочестия» лидируют с большим отрывом.

В этом плане чрезвычайно показательным является общеизвестное открытое письмо прот. Владимира Переслегина Сергею Шаргунову, поставившему подпись под «Обращением деятелей культуры и искусства РФ» (не путать с Обращением от 29 июня к Святейшему Патриарху Кириллу о печаловании за Pussy Riot – это совсем другой документ и подписанты тоже другие).

Обращает на себя внимание сама подача о. Владимиром своего обращения к Сергею: автором акцентируется внимание на том, что это открытое письмо к сыну известного священника, написанное с благословения его отца, прот. Александра Шаргунова. Возможно, я чего-то не знаю или не понимаю, но как-то очень уж это напоминает «доставать левой рукой правое ухо».

Сергей Шаргунов упоминает в своем интервью «Снобу», что о. Владимир – человек очень искренний, очень горячий, бескорыстный и настоящий подвижник. Это важно иметь в виду при чтении письма как для сохранения трезвого отношения к тексту, так и для понимания сложности проблемы.

Не буду подробно цитировать, благо, есть возможность найти это письмо на просторах Интернета. Но вот что обращает внимание: о. Владимир предъявляет Сергею очень тяжелые обвинения в том, что он «расписался в личном атеизме, неверии во Христа как Бога», «расписался в том, что он не Его раб», ибо «для верующего совершенное Pussy Riot духовное преступление хуже убийства», а потому милосердие к ним – хамство и богоотступничество… Ну и финальный аккорд: «Пока ты не сделаешь этого (не отзовешь подпись. – И.П.) – ты мой личный враг».

По такой логике, апостолы, из любви к Господу, должны были бы отлавливать членов Синедриона по одному и «мочить в сортире».

Письмо о. Владимира очень ценно с точки зрения изучения проблемы осмысления сущности христианства в нашей церковной среде. Если бы писал какой-нибудь оголтелый неофит, можно было бы отмахнуться еще. Однако нет. Пишет, по словам Сергея, «настоящий подвижник».

Что ж это за подвиг такой, который ставит человека, по словам того же Сергея, на грань ереси? Что это за любовь к Богу, где нет места любви к ближнему? А как же слова Господа о любви к врагам и благословении проклинающих нас (только не надо о том, что они не нас, а Бога хулили: в адрес Господа ими ничего хульного сказано не было).

«Какое приобретение от поста, молитвы, бдения, когда нет мира и любви и прочих плодов духовной благодати, какие перечисляет святой Апостол?» – риторически вопрошает прп. Макарий Египетский.

Возможно, я не обладаю духовным слухом, но я не слышу мира и любви к погибающим в словах о. Владимира: «…совершенное ими не наполняет твою душу негодованием и крайним омерзением к ним, в свете которого им любого наказания мало и в свете которого апеллировать к какому-то жалкому УК нелепо и дико». Однако для меня, наоборот, «нелепы и дики» слова о нормальности наполнения души омерзением к кому бы то ни было (не к греху – это как раз было бы верно, а к грешнику).

«Иоанн Богослов говорит: „Сего ради явися Сын Божий, да разрушит дела диаволя“ (1 Ин. 3; 8). Дела же диавола, – учит прп. Симеон Новый Богослов, – суть всякий грех – зависть, ложь, лукавство, ненависть, вражда, злопамятство, клевета, гнев, ярость, гордость, тщеславие, немилосердие, лихоимство, хищение, неправда, похоть злая, спорливость, бранчивость, задорность, пересмешки, клятьбы, богозабвение, бесчеловечие и всякое другое зло. Итак, тем, кои именуются христианами и делают такие дела диавола, что пользы от того, что они именуются христианами, когда явление Сына Божия не разрушило в них этих дел диавольских? Если кто скажет, что некоторые из таковых изъясняют Божественные Писания, богословствуют, проповедуют православные догматы, да ведает, что не в этом состоит дело Христово. Иоанн Богослов не говорит: „Сего ради явися Сын Божий“, да богословствуют и да православствуют некоторые, но „да разрушит дела диаволя“» (выделено нами. – И.П.).

К кому из нас не относится это обличение? Кто из нас без греха? Кто все-все свои грехи глубоко, искренне и остро осознаёт и отвергает? Кто готов с чистой совестью швырнуть камень?..

Впрочем, с этим вопросом я погорячился: что-то мне подсказывает, что женщине из Евангелия, «взятой в прелюбодеянии» (Ин. 8; 3 – 11), крупно повезло дважды: во-первых, потому что прежде, чем забить ее насмерть, «праведники» решили заодно и Христа спровоцировать на неосторожное высказывание (ну, а там уже сами знаете, как все развернулось), и, во-вторых, потому что случилось это без малого две тысячи лет назад, а не «здесь и сейчас», ибо нынешние ревнители благочестия запросто закидали бы ее камнями, только пятки остались бы торчать.

Автор обвиняет Сергея, что он «поставил свою подпись под обращением, по разному оценивающим морально-этическую сторону акции, духовным содержанием которой было кощунство», но это несправедливо: в тексте нет вообще никакой оценки «акции», там упоминается, что подписанты «по-разному оценивают морально-этическую сторону действий» Pussy Riot (то есть, среди них есть и такие, кто считает эти действия мерзостью, и такие, кто не видит в этом ничего особенного), но они согласны в том, что… и далее – перечень того, в чем они согласны и считают своим долгом заявить.

Случайно, сгоряча автор этого не заметил, или?.. Если «или», то получается клевета. Впрочем, я забыл: как заметил о. Андрей, «на войне можно всё», а протест против произвола и беззакония власти рассматривается как поддержка зла, которое власть пытается пресечь. И всякий, кто смеет поморщиться, слыша в «своем лагере» что-то несовместимое с Евангелием, тот – изменник, анафема ему (а «свои» определяются по принципу «против кого дружить будем?»)! Ибо не поддерживающий «наших» судей поддерживает подсудимых, а значит поддерживает их богохульство, стало быть, подлежит отсечению… Господи, как тошно!

Итак, чтобы подвести черту: я не поддерживаю «Пусей», их выходка – это кощунство с религиозной точки зрения и хулиганство с точки зрения светской. Но я им не судья. Не потому, что не осуждаю их поступок. Дело в другом.

Как священник я не берусь определять, каких наказаний они достойны, потому что для определения епитимии за кощунство надо знать, как они в данный момент сами понимают содеянное, чтобы наказание было тем, чем должно быть: научением, а не возмездием. Но я с ними, к сожалению, не общался, а потому не могу судить о том, что могло бы им помочь осознать мерзость содеянного.

Что касается хулиганства – я не юрист, чтобы профессионально квалифицировать его, определяя, подлежит ли оно административному или уголовному наказанию и на сколько «тянет». Но для того, чтобы увидеть беззаконие в обращении с ними, никакого специального образования не требуется. Причем беззаконие это вредит именно Церкви, поскольку суд так формулирует обвинение, что по одну сторону оказываются эти жертвы ударной волны сексуальной революции, а по другую – весь православный народ, все, чьи чувства были уязвлены их выходкой, и на чью защиту, якобы, встало государство, и от чьего имени суд мечет громы и молнии в адрес подсудимых, используя такие фигуры речи, что создается впечатление какого-то представления на тему Страшного суда; типа, «ударим перформансом по перформансу!».

Так вот, мои чувства были уязвлены их выходкой, да! Но я предпочитаю оставаться при своих оскорбленных чувствах, чем их будут защищать таким гнусным образом, втягивая меня в процесс «закручивания гаек», прикрывая чьи-то политические интересы заботой о правах верующих, пытаясь использовать авторитет Русской Православной Церкви как инструмент карательной машины, тем самым, одновременно, дискредитируя Православие и лишая его возможности занять в общественной жизни России подобающее место (ради чего, думаю, и раскрутили эту скоординированную многоходовую комбинацию). Буду рад обрести доказательства безосновательности своих худших предположений.

Я убежден, что суд не имел морального права (сомневаюсь, что имел юридическое) выносить столь суровые решения по мере пресечения и составлять заключение в стиле драматического монолога после того, как о. Всеволод Чаплин сразу после их ареста предельно ясно и взвешенно высказался о бессмысленности для них, с воспитательной точки зрения, тюремного заключения.

Нам, православным, пора свернуть этот все набирающий обороты атавистический процесс деления на «красных и белых». Не за и не против Пусей надо бороться, а за христианство в Православии, за свои души, которые течением сносит куда-то в сторону от Христа, пришедшего «не погублять души человеческие, а спасать» (Лк. 9; 56).