Черта общества.

Катя наполняет чашку водой до трети, потом трёт её руками и ополаскивает этой же водой тарелку.

И снова чашка до трети.

И снова — в тарелку, теперь в другую. Четыре раза. В оконных рамах кухни — трещины. Над раковиной — икона «Спаси и сохрани», в комнате из мебели — кровать и книжный шкаф. На холодном полу в коридоре играют дети, усталый муж сидит задумчиво после очередного «калыма».

Семью Абрамовых вполне можно назвать обычной или рядовой — таких, как они, в России 13% населения. Или 18,1 млн человек в России, которые, по данным Росстата, живут за чертой бедности…

Райцентр

Город Пучеж Ивановской области встречает меня слегка пожелтевшей травой и деревянным домом с надписью «Магазин «Пчела». Просил же водителя высадить меня на улице Ленина, но он почему-то остановил на Кирова. Я и вышел по незнанию. Спрашиваю у местных, куда идти. С улыбкой показывают: чуть-чуть не доехали.

Иду вдоль длинной калитки, переходящей от дома к дому. Тротуары узкие, как в деревне. Пучеж, впрочем, от деревни отличается не сильно: большинство домов — деревянные, жители выращивают овощи и в пять утра выгоняют пастись коз на загородный луг. Отличия — две пятиэтажки на улице Петрова и здание администрации в стиле классицизма.

У меня в руках конверт с адресом: ул. Ленина, д. 21, кв. 13. Несколько месяцев назад в редакцию отсюда пришло письмо, от которого было сложно отмахнуться. Писала Абрамова Е.Г. Позволю себе одну цитату:

«Сегодня у моего пятилетнего сына день рождения. Бабушка подарила ему деньги на торт. Когда он задувал свечи, прошептал желание: «Хочу, чтобы мама купила мне какую-нибудь игрушку». Надеюсь, мое сердце не лопнет от жалости, ведь я ничего не смогла подарить».

Предел бедности. 461 километр от Москвы — и я в городе, где этот предел чувствуется во всем: в трещинах на стенах домов, в затертых платках старушек и рваных трико ребятни, в дорожных ямах и трех ломтях сыра «Российский» на прилавке одного из магазинов. Когда я спросил продавщицу, скоро ли новый завоз продуктов, она ответила:

— Ты не в Ивановской области живешь? Этот-то недавно был. У нас так — всё расхватывают в первые же дни: потом может не достаться. В следующий раз машина будет через… (она сверилась с графиком) пять дней.

— А много привозят? — я взволновался такими сроками поставок.

— Каждому по куску, — тон продавщицы был ехиден: «Вам, москвичам, не понять». Я молчаливо развернулся и вышел, ничего не купив: вдруг кому не достанется?..

Дом №21 по улице Ленина ничем не отличается от соседних: краска на стенах взбухла и потрескалась, подъездные двери скрипят под напором ветра. Я ныряю в подъезд №1. Внутри — граффити нелицеприятного содержания, скажем так: флирт, жаргон, международные отношения.

Звонка на двери квартиры №13 нет, и я стучусь.

Семья и время

— Вахтанг, — полный пожилой мужчина протягивает мне руку. Я захожу в едва освещенную квартиру. На пороге стоит все семейство, знакомимся: Катя, жена Вахтанга, значительно моложе его, это она писала письмо в редакцию; рядом стоят двое детей, Сема и Сосо (5 и 7 лет соответственно) — именно для них это письмо было написано. Коридор устелен темными обоями, от этого он кажется еще тусклее.

— А ботинки куда поставить?

Вахтанг приносит мне целлофановую клеенку — тумбочки для обуви в доме нет. Пройдя к умывальнику, по привычке включаю горячую воду, но тут же осекаюсь — сам плачу за нее почти 400 рублей в месяц.

По выходе из ванной садимся завтракать. На завтрак — картошка с кисло-сладким соусом и жареная курица.

— Не смущайтесь, — говорит Вахтанг. — Это я заработал на «калыме» — чинил крышу у знакомых.

— Да-да, — кивает Катя. — Он старался.

Они почему-то сразу поняли, чем я смущен: это был пир во время блокады. Зато дети, сидя рядом со мной, долго не стеснялись, и не прошло и получаса, как Сема спросил: «Дядя, ты нам что-нибудь привез?» Я показал ему на привезенный с собой пакет, и оба мальчика ринулись доставать из него конфеты и игрушки.

— Нахалы! — прикрикнула вслед убегающим детям Катя, но для них это уже не было важно.

— Пока завод не закрылся, в городе все было по-другому, — рассказывает Вахтанг. — У нас был отличный молокозавод — один из лучших в регионе, мы давали почти 30 000 тонн молока в день, а еще сыр, масло, сливки. Его закрыли год назад: сколько бы ни давал — все равно нерентабелен. Область бедная. И вот тут-то началось: оставшиеся без работы мужчины ударились в бутылку, прилавки опустели, началась тотальная бедность. Людям назначали пенсии — 5000 рублей, 4300…

— Ну еще есть швейная мастерская, — отметила Катя.

— Да, вот она знает, как деньги достаются, — Вахтанг посмотрел на жену. — На работу уходит в 5 утра, приходит домой в 9 вечера, и знаете, сколько получает? Кать, покажи!

Катя протягивает мне справку о доходах — 4102 рубля.

— С пособиями на детей в итоге живем на 10 500 в месяц, — подытоживает Вахтанг. — Немножко свински, не правда ли? И за коммуналку платим почти 3000. Обидно, что уехать отсюда нельзя — даже комнату нигде снимать не сможем.

— Из этой-то скоро выселят, — Катя перебивает его почему-то с улыбкой и, поймав мое удивление, объясняет: — Это же не наша квартира. Можно сказать, добрые люди пустили — знакомая, у нее две, она в другом городе живет. Правда, хочет, чтобы мы выкупили ее к концу года. Цена — 800 тысяч рэ, не потянуть.

Дети

Сема и Сосо играют привезенными машинками. В детской фантазии автотранспорт легко превращается в самолет и в корабль, и они то летят спасать мир, то плывут вдоль берега Африки. Телевизора в доме Абрамовых нет, поэтому дети много читают. Сосо увлеченно декламирует мне «Доктора Айболита», Сема — Агнию Барто.

Через некоторое время мама заставляет их сесть за уроки.

— Мама, ну зачем, ведь праздник же! — возмущается Сема.

— Какой?

— Дядя приехал.

— Сем, а ты кем хочешь стать? — спрашиваю я.

— Только не «бюдзетником», — мальчик качает головой. Я сижу ошарашенный:

— Почему?

— Потому что им не платят.

— А ты, Сосо?

— Тоже не бюджетником.

— Тогда идите учиться, — говорит мать.

Я специально залез в интернет: в России зарплату из бюджета получают порядка 10 млн человек. Из них хороший оклад (от 30 000 рублей и выше) получают порядка 800 000: это гражданские федеральные служащие, работники силовых ведомств и областных администраций. Остальные — врачи, учителя, работники предприятий, находящихся на балансе регионов, нянечки в детских садах… Передо мной стояли два ребенка, которые ни за что не хотят быть ни учителями, ни врачами, ни заводскими рабочими. Потому что им не платят.

Это тоже сигнал. Сигнал о том, что приоритеты надо менять, иначе уже через 10 лет в стране наступит дефицит медиков, педагогов, работников молочных заводов и швей. И этот сигнал посылают дети.