Меня зовут Мишка. Мне уже семь лет. Сегодня мы переезжаем.
Пока взрослые загружают вещи, я устроился в кабине старого грузовика и вращаю вправо – влево черное рулевое колесо. Для достоверности громко "в-ж-ж-жикаю" и с усердием давлю ногой на какую-то педаль. Чтобы достать до нее, приходится съезжать вниз с сиденья. В очередной раз лихо крутанув баранку, вжимаю до отказа обеими ногами сразу обе педали! Неожиданно двигатель рычит, грузовик дергается с места, тут же снова застывает, как вкопанный.
Дверца кабины открывается и молодой шофер грузовика спокойно говорит мне:
- Вылазь, малец.
Повернувшись к подбежавшей маме, успокаивает:
- Ничего страшного, это Мишка по ошибке на стартер нажал.
Усевшись на бордюр у подъезда, я наблюдаю, как взрослые выносят из квартиры наш скарб.
Заводская пятиэтажка, где мы живем вот уж четыре года, еще совсем новая. Но что-то там построили неправильно, и в стенах первых этажей стали появляться и расти трещины. В них уже можно легко видеть и слышать, что делают соседи.
В общем, как объяснил папа, заводуправление решило временно отселить жильцов первого этажа, а здание отремонтировать.
Мы переезжаем в малосемейное общежитие "на Пороховые", где нам выделили две комнаты. "Пороховые" – так называют горожане район, где во времена гражданской войны располагались пороховые склады. Сейчас от складов остался только полуразрушенный барак.
Угрюмый коридор нашего временного жилья впечатляет своей неряшливостью. Висящее на облупленной стене оцинкованное корыто, старый-престарый немецкий велосипед без цепи и педали, кованый сундук в углу. Потолок венчает заросшая паутиной, тускло светящая лампочка. И это после нашей маленькой, уютной отдельной квартирки - "однушки", днем расцвеченной солнечными зайчиками от стекол проезжающих по дороге машин.
Зато этот общий коридор такой длинный и широкий, что по нему вполне можно кататься на велосипеде.
И соседей не так много. Мы заняли две угловые комнаты, одну из них наполовину заполнив нераспакованными чемоданами и узлами. В комнате напротив живет милиционер – татарин с женой – продавщицей ближайшей бакалеи. Папа сразу нашел с ними общий язык, заговорив по-татарски. В комнате, примыкающей к общей кухне, живут мой новый друг Сашка, тоже первоклассник, с мамой. С соседями из еще одной комнаты я пока что не познакомился. Как поведал мне вездесущий Сашка, там живет военный летчик с семьей. Он редко приезжает, а вот его жена и дочка (ее Сашка назвал "вредина") даже когда дома, выходят редко.
Кажется, мы только-только переехали, а уже и неделя прошла.
Нет, правда, хорошо всё-таки жить в коммуналке. Весело. Тётя Фая, продавщица из "Бакалеи", каждый день приносит с работы всякие вкусности и угощает меня конфетами и сливовым джемом. Дядя Равиль, ее муж - милиционер, по вечерам чистит у себя в комнате настоящий пистолет . Один раз он даже разрешил мне подержать кобуру, правда пустую. Мама Сашки оказалась такая смешливая, что смех ее можно услышать даже из самой дальней комнаты. Когда мы с моим новым другом начинаем очередную потасовку, она небольно бьет нас по попам вафельным полотенцем, а Сашку запирает ненадолго в комнате.
Мне тоже приходится терпеть родительский гнет - ежедневно с 6 до 8 вечера. Моя мама очень много внимания уделяет моим школьным успехам. Если читаю я хорошо и много, то пишу еще с ошибками, да и по арифметике пока только "четверка с минусом". Поэтому к приходу с работы мамы я уже должен показать ей сделанные уроки. Сразу после ужина начинается тщательная проверка домашнего задания, потом получасовой диктант, урок чистописания и три – четыре задачки по арифметике из предыдущей и последующих школьных тем. И только когда я сделаю всё – всё без ошибок и помарок – наступает свобода.
Сегодня весь день хлещет холодный осенний дождь, потому после вечерних занятий на улицу я не пошел. Мы с Сашкой затеяли в коридоре футбольный матч . На днях мой папа вместо тусклой опаутиненной лампочки вкрутил большую, яркую. Мяч у меня новый, настоящий кожаный, с белыми и желтыми вставками и кожаной шнуровкой. Его папа привез из Москвы.
Мы с Сашкой вовсю боремся за мяч, пинаем его, и не беда, если иной раз он попадет в висящее на гвозде гулкое корыто или в древний велосипед. Никто из взрослых на это и внимание не обращает.
Удар! И мяч закатывается точно в щель приоткрытой как назло двери в комнату летчика.
Сашка суетится и сбегает в туалет. Понятно, что выручать мяч придется мне.
Просовываю голову в приоткрытую дверь:
- Здрасьте ...
Нет ответа. У письменного стола погруженной в полумрак комнаты горит лишь конус торшера. Худощавая женщина в наброшенной на плечи желтой шали что – то сосредоточенно пишет. Мяч, как на зло, лежит почти у ее ног.
Еще раз, громче:
- Здрасьте.
Женщина отрывает взгляд от листа бумаги, смотрит на меня недопонимающим взглядом:
- Что тебе, мальчик? Ты кто?
Я не на шутку удивлен. Неужто она не заметила, как к ней в комнату закатился мяч?
- Я ваш новый сосед. Можно, я заберу мяч?
Она по-прежнему не понимает:
- Какой мяч?
- Мы играли в футбол, и он залетел к вам в комнату.
Поежившись, хозяйка комнаты посмотрела на плачущее ночным дождем окно – нет, не разбито.
- Странно, а где же вы играли?
Ну что за непонятливая тетя.
- В коридоре. С Сашкой. А у вас дверь открылась. И он к вам закатился.
- Кто, Сашка? – уже улыбается соседка. И тут же обращается к кому-то в угол комнаты:
- Оленька, вставай. К нам гость, наш новый сосед. Я еще не знаю как его зовут. Я сейчас включу свет.
- Да, мама, – раздался из угла тихий голос девочки.
Зажегся верхний свет, и я впервые увидел ту соседку, которую Сашка называл врединой. Ростом чуть повыше меня, круглолицая стройная девочка лет 10 смотрела на меня с легкой улыбкой. Признаюсь, я никогда раньше не видел таких красивых девчонок.
Ее цвета спелой пшеницы волосы как будто светились золотом изнутри, а огромные голубые глаза были в половину лица.
Я глазел на нее и не мог вымолвить ни слова. Оля рассмеялась.
Подойдя к письменному столу, она подняла мяч:
- Держи, Миша.
Странно, но она уже знала как меня зовут.
Я еще больше растерялся. Автоматически взял протянутый мне мяч, но вот так вот просто повернуться и уйти не решался.
Положение спасла мама Оли.
- А меня зовут Елена Сергеевна. Давайте-ка выпьем чаю, - обратилась она к дочери.
Я снова взглянул на женщину и сморозил:
- А я думал, Вы поэтесса. Анна Ахматова.
- С чего бы это? – удивилась мама Оли. И еще с большим удивлением, – А ты читал Анну Ахматову?
Не ответив, я опрометью выбежал из комнаты соседей, и буквально ворвавшись к себе, схватил с дивана книжку, которую накануне вечером читала мама.
- Вот , - я протянул Елене Сергеевне книжку.
- Да, это томик Анны Ахматовой. И знаменитый портрет работы Альтмана.
Снова обернулась ко мне с удивлением:
- Ты читаешь стихи?
- Нет, это мама. Она любит стихи. Я тоже умею хорошо читать. Вон, смотрите, на обложке написано "Анна Ахматова". И Ваш портрет.
Мама Оли рассмеялась:
- Что ты, Миша, это не мой портрет. А схожесть – ну разве что желтая шаль.
И снова предложила:
- Давайте уже пить чай.
Мы сидели с Олей напротив друг друга, пили горячий свежезаваренный грузинский чай. И кизиловое варенье было необычайно вкусным. Я рассматривал фотографии военного летчика на стенах. Их было много. Уж не помню о чем мы тогда говорили. Что-то про летчиков, кажется. Так началась наша короткая дружба с Олей.
И никакой она была не занудой, а совсем напротив - удивительной девочкой. Всегда аккуратная, спокойная и вежливая, она конечно недолюбливала наши с Сашкой беготню и футбол, и никогда не принимала участие в таких играх. Но зато она научила нас танцевать "Яблочко". Да-да, с выходом, с хлопками по коленкам и голеням.
К Сашке она относилась с прохладцей, уж не знаю почему. А со мной общалась всегда тепло, хотя и подчеркивая свое безусловное старшинство.
- Мишенька, ну не будь ты как медведь. Вот смотри, - и споро, в такт мелодии, стучала себя ладошками по коленкам. Как выяснилось, Оля с четырех лет занималась танцами. А еще она умела играть на пианино и баллалайке, под которую пару раз в коридоре нашей коммуналки мы давали взрослым "концерты"- домашники.
Как-то раз, когда мы вечером "воевали" с мамой, разбирая очередную арифметическую задачу, она постучала в нашу дверь.
- Добрый вечер.
Моя мама, только что распекавшая свое нерадивое чадо, ответила:
- Здравствуй, Оленька. Миша пока занят. Он уроки делает.
- Вот по этому поводу я и зашла. Давайте я буду с Мишей заниматься.
Это было неожиданно. Но мама быстро уловила идею. Она же, как и остальные соседи, видела, что я обожаю эту девочку, и скрыть свою детскую любовь не в состоянии при всем желании.
С тех пор я приходил к Оле почти каждый вечер. За исключением тех дней, когда на выходные они уезжали к отцу на полигон "КапЯр". Оля очень любила своего папу и скучала по нему. Говорила о нем с восхищением. Но жили они почему-то далеко друг от друга.
Уже через месяц систематических занятий с соседкой моя успеваемость пошла в гору. Оля была, как тогда говорили, "круглой отличницей", но не это, наверное, главное. Я сам каждый вечер старался не ударить перед ней в грязь лицом, и потому вынужден был больше заниматься. Иной раз даже отказывался от вечерних прогулок. Сашка тоже злился. Наверное, немного ревновал меня к девчонке.
Между тем, Оля стала обращать мое внимание на одежду, приучать к аккуратности. Сама-то она была аккуратистка еще та. Ее платье всегда было в идеальном порядке, пшеничные волосы расчесаны, школьный воротничок идеально белый. Особое уважение и даже легкую зависть вызывал у меня, как октябренка-первоклассника, её безупречно выглаженный алый пионерский галстук.
Однажды, посмотрев на пузырящиеся колени моих школьных брюк, Оля предложила научить меня их гладить.
- Мужчина должен уметь следить за собой, - серьезно выговаривала мне она, отжимая марлю в миску с водой и раскладывая ее на брючине.
Иногда мы вместе с ней гуляли вечерами, забрасывая друг друга снежками. Я катил санки, и мы на пару скатывались с горы, той что за пороховыми складами.
Странно, но кроме меня друзей у Оли не было. Во всяком случае, за все время нашего знакомства никто из её класса или танцевальной секции не приходил к ней в гости. Вместе с тем, все соседи - взрослые Олю любили и звали не иначе как Оленька.
Наступила весна. С апреля родители все чаще обсуждали тему, когда же закончится капитальный ремонт нашего дома. Выходило – к лету. Значит, еще месяц – два и мы вернемся жить в свою маленькую квартиру с солнечными зайчиками.
Но меня это совершенно не радовало. Я не хотел уезжать от Оли, и когда думал об этом, мне казалось – без нее я умру.
Но всё случилось гораздо быстрее и трагичнее. Однажды вернувшись домой из школы, я услышал приглушенные дверью рыдания Елены Сергеевны. Мама не дала мне даже приблизиться к двери соседей. Взяв меня за руку, увела на кухню и усадила ужинать. Шепотом сказала мне, что Олин папа разбился во время испытаний нового самолета.
Когда пришла Оля, я не слышал. Сидел в своей комнате тихо как мышка, делал вид, что читаю.
В дверь постучали. Это была Елена Сергеевна. Она держала дочку за руку. Обе с заплаканными глазами. Мама вышла к ним и через минуту завела в комнату мою подружку.
- Оленька останется у нас ночевать. Елене Сергеевне нужно уехать, - сказала мне мама.
Оля весь вечер тихо плакала, я плакал тоже. Я утешал ее, а она почему-то меня, а потом мы оба заснули рядом, на моем диване. И на всю жизнь запомнилось ощущение ее еще влажной от слез теплой щеки, которую девочка положила мне на руку, засыпая.
После того, как Елена Сергеевна вернулась с похорон, мы с Олей почти не общались . Здоровались мельком при встрече, прятали почему-то глаза. Она сразу же запиралась в своей комнате.
В конце мая, встретив меня в коридоре, Оля казала мне:
- Миша, ночью мы с мамой уезжаем. Насовсем. К бабушке, в Калугу. Я буду по тебе очень скучать, ведь ты мой единственный, самый-самый лучший друг.
И как-то по-взрослому поцеловала меня в щеку. Губы ее были теплые и мягкие, а волосы приятно щекотнули меня по носу.
Потом Оля ушла.
У себя в комнате я отыскал в географическом атласе, где находится Калуга. Всего каких-то сантиметров 10 от нашего города.
Ночью я не спал. Услышав, как к дому подъехала машина, отодвинул штору. Два солдата вынесли из подъезда вещи, Елена Сергеевна с Олей сели в машину и военный УАЗик укатил.
Я, примостившись на подоконнике, смотрел на пустую ночную улицу. Спать не хотелось. Холодное стекло затуманилось от моего дыхания, и я пальцем написал на нем "прощай Оля".
Комментарии
Спасибо, Григорий.