В последние 20 лет Церковь преодолела ту же эволюцию, что и российские силовики

 
 
 
 
За последние месяцы граждане нашей страны смогли воочию убедиться в том, что Русская православная церковь — это реальная социальная сила. Ее представители публично высказываются по самым разным вопросам жизни страны. Мы знаем, например, что в РПЦ думают об уместном в приличном обществе костюме. Еще мы знаем, за кого, по мнению руководителя этой религиозной организации, нужно голосовать на выборах. Есть у клириков и суждения касательно содержания и применения Уголовного кодекса.
 

Контекст

  • Ходьба с крестом штрафом не облагается
  • У церкви те же проблемы, что и у власти
  • Церковь работает над репутацией
 

Если священники говорят обо всем этом — значит полагают (и, видимо, не без оснований), что у них есть своя аудитория, готовая такие реплики слушать и принимать к сведению. Это в свою очередь означает, что мы, то есть российские граждане, должны относиться к религии всерьез, вне зависимости от степени нашей во- или расцерковленности.

 

А поскольку религия стала важной частью общественной жизни, то для ее анализа можно использовать те же категории, что и для всех остальных наших российских явлений.

 

Первая моя гипотеза состоит в том, что РПЦ проделала в последние 20 лет ту же эволюцию, что и российские силовики, разве что с некоторым запозданием. Крупнейшая российская религиозная организация в 90-е годы была озабочена внутренними проблемами. За духовный мир россиян священники из РПЦ сражались скудно и миссионерских подвигов не совершали. Результатом стало процветание в стране тысяч всевозможных сект.

 

Похожие вещи в те же годы происходили с российской милицией, которая тоже не слишком старалась выполнять свои функции. Бандиты успешно конкурировали с МВД в деле обеспечения безопасности граждан. К концу последнего десятилетия века у правоохранительных органов тут наметился перелом.

Милиция и ФСБ снова начали набирать силу, что сопровождалось резонным запросом общества на наведение порядка. Однако через некоторое время уже органы, а не бандиты, стали представлять основную проблему для обывателя.

 

РПЦ начала вытеснять конкурентов позже, но зато решительно, претендуя на участие во всех сферах нашего существования. Православие присутствует в школьном образовании, считает себя наставником в семейных отношениях, по своему вкусу толкует общественную мораль, выступает опекуном для колеблющихся избирателей, активно присутствует в медиа. Я не утверждаю, что такому положению вещей нужно давать негативную оценку. Я лишь призываю сделать выводы из того факта, что в 2012 году мы поняли, что православие — это очень серьезно. Ведь похожее прозрение, касающееся милиции, в 2009 году привело к требованию реформы.

 

Вторая моя гипотеза заключается в том, что чем больше православия будет вокруг нас, тем более остро встанет вопрос о русской реформации. То есть о том, чтобы привести религиозные институты в соответствие с требованиями современного мира. Золото церквей, перед которыми сидят нищие, высокопоставленные монахи, разъезжающие на сверкающих колесницах, церковные правила, дискриминирующие женщин, — все это хорошо вписывается в средневековую Византийскую империю. Сейчас такие вещи могут вызывать лишь недоумение (при условии, что религия — это не фольклор и этнография, а реальный живой опыт). И, конечно, нужно помнить о том, что Россия единственная европейская страна, не имевшая опыта религиозного обновления (как реформации, так и контрреформации). Нынешний формат российского православия, собственно говоря, был законсервирован большевиками, да так и остался.

 

Реформация в России может идти по разным сценариям. Один вариант — это движение в сторону «либерального православия», ориентированного на модель гражданского участия верующих в жизни общин и упрощение правил церковной жизни. В этом случае «православие 2.0» (прощу прощения за этот устаревший уже мем) могло бы в условиях дефицита светских идеологий претендовать на статус важнейшего фактора демократизации России в целом. В РПЦ есть сторонники такого обновления, доказывающие свои убеждения на деле. Но это православие интеллигентов, не находящее понимания в широких слоях народа.

 

Более вероятным является возникновение движения за религиозную чистоту, критикующую нынешнюю РПЦ скорее справа, чем слева. Эта модель реформации предполагает появление своего Мартина Лютера, то есть человека, обличившего бы священноначалие в служении ложным богам. В этом случае атеистам, пожалуй, придется с ностальгией вспоминать нынешнюю церковь с ее пассивностью и веселой добродушностью.