Полет. Из цикла "Стеклышки из мозаики"

Сегодня на удивление ясное утро. На удивление, потому что наступила пора хамсинов*. Моя «Хонда» стала совсем сизой от нанесенной за ночь пыли. Но от этого машина  не потеряла свою резвость.

Я с удовольствием вдыхаю запах еще не выветрившейся новизны салона, смотрю вперед на дорогу и слушаю песни моего попутчика - Шломо.
Шломо – молодой человек, мой пациент. Религиозный еврей, в белой рубашке, черных брюках и черной же кипе, он жизнерадостен и весел. Честно сказать, его приподнятое настроение - результат не только нашего путешествия, но и эмоционального «плюсика», еще не скорректированного принимаемыми лекарствами.
Шломо с удовольствием исполняет мои заказы на ивритские песни.
- Иерушала-а-им шель за-ав, - вдохновенно выводит он очередную мелодию.
А едем мы с ним в аэропорт. Нет, не в международный гигант «Бен Гурион», а в небольшой аэропортик «Сде Дов» ( короче - Медведь), расположенный недалеко от Тель- Авивского университета.

Ну, вот и он, наш Медвежонок. Одноэтажное, но современное здание аэровокзала встречает нас традиционным оживлением. Один за другим отправляются рейсы авиакомпании «Аркия» и "Исраэйр" в Эйлат, Хайфу, на Кипр.
Мой веселый певун Шломо ведет себя почти как ребенок. реагирует на каждую мелочь, просит купить ему то «Колу», то мороженое. Ну как тут откажешь?
Высокая, с военной выправкой фигура Йосефа видна мне в толпе  издалека. Йосеф – бригадный генерал, заслуженный летчик, участник нескольких войн. Несколько лет назад он ушел в отставку, но продолжает работать консультантом где-то «на гражданке».

А еще – у него есть свой небольшой самолет "Сесна". И что удивительного? Любит человек небо.
С администрацией нашей больницы у Йоси договоренность – раз - два в месяц он берет на борт кого-нибудь из больных с собой - полетать. Вот такой вид реабилитации. Естественно, ни больнице, ни больному это ничего не стоит. Сколько человек он уже брал с собой в полет – мне точно не ведомо, но на моей памяти  никак не меньше 20.
Йоси ведет нас к своему самолету, уверенно отмеривая  своими гигантскими  шагами летное поле. Мы еле-еле поспеваем за ним следом.

По дороге спрашиваю, во сколько же обходится ему содержание его летательного аппарата. Улыбается – неважно, мол, но дорого. Потом все же поясняет: например, сегодняшний получасовой полет обойдется ему примерно в 2000 шекелей. Прикидываю: летает он раз в неделю, плюс ежемесячная аренда места в центре Тель Авива – сама по себе отнюдь не дешева. Плюс обслуживание, горчее, оплата аэропорту и диспетчерской… Я столько в месяц не зарабатываю, сколько он ежемесячно тратит на свое хобби…
Самолетик оказался небольшой, пришвартованный (такое вот морское слово) металлическими тросами к петлям в бетонном поле .

Йоси привычно готовит машину к полету. Я забираюсь на маленькое заднее сиденье, а командир и его сегодняшний «штурман» Шломо – усаживаются на двух передних.
Наушники, несколько слов в переговорное устройство - и мы взмываем в воздух. Внизу простирается до горизонта Средиземное море с кромкой берега серпом и чередой пятизвездочных гостиниц.
Под нами - Яффо. Вспоминаю стихотворение моей жены:

В мареве моря, окутанный пеной махровой,
Город семитский заснул на портовых цепях.
Слушают кнехты морское, соленое слово,
Что, словно рыба, трепещет в ловецких сетях.

В Яффо везли финикийцы все лучшее в мире,
Хоть возмущались немало Ашдод, Ашкелон.
Кедр ливанский, что рос в чужеплеменном Тире, –
Кедр для Храма – и выстроил Храм Соломон.

Яффо-цирконий отдал Клеопатре Антоний,
Выспренний вкус покорив игрой граней простых.
В сладостном стоне застыл ее вздох в полутоне –
Очень ценила царица мужчин «золотых».

Яффо Яффета… – гудит посейдоново слово…
Зоркий маяк, как стрела, верен Яффо судьбой.
Город семитский, заснувший, как грузчик портовый,
Он и во сне слышит моря соленый прибой…

А впереди уже маячит тот самый город Ашдод. Его огромный порт с высоты птичьего полета выглядит много скромнее, чем есть на самом деле.
Не успели мы оглянуться, как и старинный Ашкелон наплывает на нас с юга.
Шломо притих. Он уже сам держит штурвал и напряженно всматривается куда-то в голубую даль. А Йоси с безмятежной улыбкой, как – будто самолетом управляет самый опытный и надежный пилот, прикрыв веки откинулся на спинку кресла.
Шломо кричит что-то в ухо командиру-летчику. За гулом мотора все же успеваю понять, что он просит, нельзя ли посмотреть на Старый город Иерусалима. Особенно ему хочется увидеть с высоты  Западную Стену Храма (Стену Плача).
Йоси отрицательно качает головой: «Нельзя. Над Иерусалимом запрещено летать». «Штурман» не возражает.
Машина ложится на крыло, и, развернувшись на 180 градусов, направляется в обратный путь. Море уже слева - меняет свои цвета с насыщенно-лазоревого до бледно-голубого. Белый прибой по кромке словно тонко прорисован кистью художника.
Неожиданно быстро самолет снижается, и вот  уже резво катит по взлетно-посадочной полосе…

Весь обратный путь в машине Шломо помалкивал. Никакие мои разговоры и шутки не могли расшевелить его. Выражение лица было задумчиво. Только прощаясь, он задал один вопрос:
- Доктор, скажите, я когда-нибудь смогу стать летчиком?

Через неделю мой веселый попутчик выписался. Все это время настроение его было ровным, былая приподнятость испарилась без следа…
Больше мы с Шломо никогда не встречались.

•Хамсин – южный жгучий сухой ветер