"Бодлер, Бодлер, почему ты грустишь?.."

Денис Корсаков, специальный корреспондент отдела культуры, - о великом французском поэте:



- В своем эссе про вино и гашиш Бодлер описывает событие «слишком прекрасное, превосходящее поэтическую восприимчивость человека». Он видит на улице двух напившихся вина друзей. Один еще держится на ногах, второй валяется в луже. Первый (мнится Бодлеру) говорит:  «Пойдем, пойдем еще раз; ведь счастье так близко - всего в двух шагах; дойди только до угла улицы. Берег скорби еще не скрылся из виду!» Улыбку второго, лежащего, Бодлер расшифровывает так:  «Берег скорби уже скрыт благодетельными туманами; мне более нечего просить у бога грез». Тогда первый достает веревку, опоясывает ею приятеля и, «как смирная и умная лошадь», тащит его прямо по мостовой, по лужам, по грязи, куда-то вдаль.

Это просто так, штрих. Отталкивающее вдруг оборачивается в глазах Бодлера чудесным. Между отвратительным и прекрасным он метался всю жизнь, умудряясь их иногда женить в своем воображении. Ну и потом, когда кто-то готов тебя просто так, ни о чем лишнем не думая, опоясать веревкой и потащить… Наверное, тупая и недоступная человеческая простота зачаровывала слишком сложно устроенного Бодлера -  прирожденного поэта, всю жизнь дергавшегося в воображаемых паутинах.

Когда ему было шесть лет, умер его пожилой благообразный отец. Какое-то время Шарль и его мать жили в идеальном покое, но она взяла да и вышла за другого человека, генерала Опика.

Шарля отправили в пансион. Более крепкий мальчик это бы вынес; Бодлер не смог. Есть хрупкие, впечатлительные дети

, которые словно ждут, чтобы их надломили.

В подростковом возрасте, пытаясь отцепиться от мамы и отчима, он вел так называемую взрослую жизнь, где-то шлялся и в 15 подцепил сифилис. Неуправляемого юношу пробовали остепенить, отправили в заморское плавание; Бодлер никуда толком не доехал, ненавидел во время путешествия свою судьбу, но потом всю жизнь грезил иными, жаркими краями.

Ну как ее понять, жизнь? Какое мнение может вынести о ней душа трепетная и переменчивая, как пламя? Бодлер не очень одобрял гашиш (который тогда поставлялся в виде «зеленого варенья»), но все-таки ел его, ел, лопал; очень хотелось вон отсюда.  Ненавидел женщин: «у них нет ничего, кроме тела» - однако полжизни отдал не очень красивой, не очень умной, не очень доброй, но довольно жадной мулатке Жанне Дюваль. Своего отчима то восхвалял, то требовал поскорее казнить. Позволял себе наряду с блестящими афоризмами глупые мальчишеские суждения.

Он изумительно описал свой мрачный Париж, отвратительность и нелепость жизни, над которой можно взлететь, но в которую неизбежно вернешься, шлепнувшись  в самую грязь, чтобы потом очистить перышки и снова попытаться взмыть. Он не понимал, как живут люди, не пытающиеся осуществить полет с помощью творчества. Это патетически звучит, но патетичен сам Бодлер; он иногда высокопарен - ну и что, высоко парит, как та большая белая птичка, с которой он однажды сравнил поэта.

http://kem.kp.ru/daily/25902/2859520/