Горькая правда

Это рассказ о двух юношах — Занвле и Шмерле. Оба работали портными в мастерской. Шмерл был низенький, круглолицый. Карие глаза выражали наивность и доброту. Он всегда грыз конфеты и печенье. Часто улыбался и хохотал без всякого повода. Занвл являл собою полную противоположность — высокий, худой, щеки впалые, плечи узкие. Часто бывал угрюм и мрачен. Каждый кусок пищи густо солил, перчил и запивал водкой.

Как говорится, противоположности сходятся, Шмерла привлекал острый язык Занвла, а Занвл находил в Шмерле внимательного слушателя, который смотрел на него снизу вверх, поражаясь. Оба не были особенно учеными, хотя Занвл знал немного Пятикнижие и Раши и мог объяснить Шмерлу статьи и шутки, напечатанные в еврейской газете. Незачем и говорить, что Званвл был темпераментнее Шмерла и более охоч к милостям прекрасного пола. Но в те времена бедняку трудно было найти доступную женщину. Единственным выходом было посещать раз в неделю бордель, удовлетворяя свои нужды за злотый, то есть двадцать копеек. Шмерл всегда упрекал Занвла за легкомысленное поведение. Во-первых, можно подцепить болезнь, во-вторых, покупная любовь Шмерлу не по вкусу, он никогда не пойдет в такое отвратительное заведение! Шмерл сам называл себя «робким Шмерлом». Все равно Занвл часто пытался убедить друга пойти с ним, преодолев свою старомодную скромность.

Под конец Шмерл уступил. Чтобы подбодриться, он зашел в кабак и выпил кружку пива. Когда они подошли к дому и дверь открылась, Шмерл развернулся и убежал. Он успел увидеть густо накрашенных женщин в ярких красных, зеленых и синих чулках, прицепленных к кружевным поясам, вдохнуть вызывающий аромат — и убежал так быстро, что только чудом не перекувырнулся. Позднее, когда они сидели в обжорке за ужином, Занвл распек его.

— Чего ты убежал? Никто за тобой не гнался.

— От таких бесстыдниц меня тошнит. Не сердись, Занвл, я дурак, но меня чуть не стошнило.

— Ну, они шлюхи, но не кусаются. И мы ведь не женимся на них. Пока что, от них какая-то польза. Это лучше, чем не спать по ночам.

— Ты прав, Занвл, но у меня такой глупый характер…

— Ладно, я больше к тебе не пристаю. Так оно и осталось. Занвл продолжал ходить к проституткам каждую неделю. Шмерл признавался, что нередко завидует ему, но больше никогда не пытался искать наслаждения у девок. Скорее он умрет!

Когда в 1914 году разразилась война между Германией и Россией, друзья расстались. Занвла мобилизовали, а Шмерл не выдержал медицинского осмотра и получил белый билет. Занвл обещал писать с фронта, но у солдат мало шансов писать и получать ответы. Занвл потерял всякую связь со Шмерлом. Он служил в русской армии до революции и тогда же дезертировал. Только после польской войны с большевиками Занвл вернулся в Варшаву, в свою мастерскую. Многие из его знакомых умерли от тифа, другие просто исчезли, в том числе и Шмерл. Занвл пытался вернуться к прежней жизни, но он стал старше и устал. Он видел столько предательства и низости, что уже не доверял ни одной женщине и отбросил всякую надежду жениться.

Но, несмотря на все разочарования, женщины были ему нужны. Пришлось вернуться к домам с плохой репутацией — единственная возможность. Он примирился с мыслью, что такова его судьба.

Однажды он обедал в прежней обжорке и услышал свое имя. Повернулся и увидел Шмерла, который стал круглым, как бочка. Он был одет как торговец и уже не походил на подмастерье. Оба бросились друг к другу, обнимались, целовались.

— Если я дожил до такого дня, значит, Бог есть! — воскликнул Шмерл. — Я искал тебя много лет. Я думал, что ты уже там, — и он показал на небо. — Но вид у тебя плохой, — продолжил он, — стал еще тоньше, чем прежде.

— А ты — поперек себя толще, — сказал Занвл.

— Ты, кстати, не женился? — спросил Шмерл.

— Женился? Нет, я остался холостяком.

— Ну вот почему ты так выглядишь. Братец, я женился и счастлив, — сказал Шмерл. — Я уже живу не в Варшаве. Я переехал в Равич, и я уже не подмастерье. Не подумай, что я хвастаю, но я нашел лучшую девушку в Польше. Такой жены, как моя Рухеле, нет нигде в мире. Она добра, умна. Помогает мне в лавке. Что я говорю? Все дело ведет она! Детей еще нет, но Рухеле лучше, чем дюжина детей! Что же ты делаешь, Занвл? Все ходишь к этим поганым шлюхам на Сможей улице?

— А какой у меня выбор? — сказал Занвл. — После всех войн и революций в Варшаве вряд ли остались приличные женщины. Только подержанный товар со времен короля Собесского.

— Мне жаль тебя, правда. Попробовал бы ты юную и прекрасную девушку, вроде моей Рухеле, так просто плюнул бы на этот хлам. Да, вот чудо! Я никогда бы не подумал войти в эту обжорку, но шел мимо, пахнуло борщом и жареным луком. Что-то меня потянуло! Наша встреча предназначена судьбой!

Шмерл до утра не расставался с Занвлом. Он взял ему номер в той же гостинице, где остановился сам, и они беседовали далеко за полночь. Шмерл рассказал, как провел годы войны в провинции, встретил там Рухеле и полюбил ее с первого взгляда. Он достаточно долго портняжничал. От этой работы не разбогатеешь. Можно трудиться всю жизнь и уйти ни с чем. Он предложил Занвлу приехать в Равич, там Шмерл с женой найдут ему место и, возможно, жену. Рухеле рассказано про него все. Шмерл так его расхваливал, что она стала ревновать.

— Ты не тревожься, — сказал Шмерл. — Все будет хорошо. Она встретит тебя с радостью.

Занвл стал жаловаться, что работа ему уже невмоготу. Он устал от большого города, от тяжелых ножниц и утюгов, от заказчиков, которые постоянно ворчат. Нельзя найти никого, с кем можно было бы сблизиться. Кем он здесь станет? Он готов поехать со Шмерлом хоть на край света.

Все произошло быстро. Занвл сложил свои скудные пожитки в чемодан и был готов ехать.

В пятницу к вечеру они прибыли в Равич.

Рухеле работала в лавке, служанка готовила субботнюю трапезу. Чистый, опрятный дом Шмерла дышал покоем, который часто бывает там, где живет счастливая пара. Служанка угостила Шмерла и его гостя субботним пирогом и сливовым пудингом. Шмерл повел Занвла в ванную. Занвл оделся по-субботнему, готовясь встретить жену Шмерла в свежей сорочке и галстуке. Долго ожидать не пришлось: открылась дверь и вошла Рухеле. Занвл взглянул на нее и побелел. Он знал ее. Это была одна из самых популярных шлюх борделя, который он посещал. Там ее звали Рахиль. Тогда она была молоденькой и пользовалась таким спросом, что мужчины становились в очередь. Другие девушки враждовали с ней и постоянно ругались с хозяйкой и сводниками. Особенностью Рахили было то, что она занималась своей профессией с наслаждением. Презирала «так называемых порядочных женщин», смеялась над ними так нагло и с таким смаком, что стены тряслись от ее хохота. Рассказывала истории, которые слышала в борделе и в тюрьме. Она славилась среди гостей своей ненасытностью, была одержима мужчинами настолько, что пришлось выставить ее из борделя. Занвл часто пользовался ею. Слава Богу, она не узнала его. В том, что это Рахиль, сомнения не было. У нее сохранился шрам на щеке, нанесенный когда-то вышибалой.

Она немного пополнела и еще похорошела. Занвл был так потрясен, что онемел. Он дрожал и шатался, колени подгибались, в глазах были искры. Ему хотелось бежать, но он не мог так поступить со Шмерлом. Вскоре он пришел в себя и приветствовал женщину, как полагается встречать жену друга. Она отвечала соответственно. Не было и тени прежней вульгарности. Даже выговор ее изменился. Она держалась как женщина, выросшая в приличной семье, дружелюбно и тактично.

— Любой друг Шмерла — мой друг, — услышал он.

Вечером в эту пятницу все трое ели субботний ужин. Хотя Занвл старался не задавать вопросов, Рухеле рассказала, что она — круглая сирота, несколько лет работала на шоколадной фабрике в Варшаве. Занвл понял, что она решила покончить с дурной жизнью. Но как это произошло? Какой-нибудь раввин заставил ее покаяться? Или ее потрясла какая-нибудь ужасная болезнь? Или она полюбила Шмерла? Или испытала удар, подобный тому, который Занвл получил сегодня? Нет смысла ломать голову над загадкой, которую может решить только Бог или, возможно, смерть. Но Рахиль принимала Занвла с достоинством, которое, очевидно, стало ее второй натурой.

В эту ночь Занвл не мог спать. Половину ночи двое старых друзей болтали. Остаток ночи Занвл метался на постели. В голову приходили самые дикие мысли: разбудить Шмерла и сказать ему правду? Или тайком встать и убежать? Или сказать Рахили, что он узнал ее? Он надеялся, что Шмерл не жертва обмана, как многие, кого он знал. Шмерл — муж самой отъявленной потаскухи, которую он только видывал! От этой мысли Занвла бросало то в жар, то в холод. Он слышал, как клацают зубы. Какая-то извращенная сила заставила его подумать, не воспользоваться ли положением Рахили.

— Нет, лучше умереть, чем пойти на такую подлость, — прошептал он про себя. Заснул он лишь на рассвете.

Утром и жена и муж приветствовали его — она с чашкой чая, Шмерл с субботним пирогом, который разрешается есть перед утренней молитвой.

— Что с тобой? Ты устал и бледен. — сказал Шмерл. — Плохой сон снился?

— Может быть, вам нехорошо от моей рыбы? — сказала шутливо Рахиль.

— С тех пор, как ускользнул из большевистского рая, не приходилось есть так вкусно, — ответил он.

По пути в синагогу Занвл сказал:

— Шмерл, я хочу спросить кое-что.

— Что ты хочешь спросить?

— Что тебе дороже? Правда или спокойствие?

— Я не понимаю тебя. Говори по-еврейски! — сказал Шмерл.

— Вообрази, что у тебя выбор — знать истину и страдать или оставаться обманутым, но счастливым. Что бы ты выбрал?

— Странные речи. Что ты имеешь в виду? — спросил Шмерл.

— Ответь мне.

— Что толку в правде, если человек от нее страдает? Почему ты спрашиваешь об этом?

— Была статья в варшавской газете, и они просили читателей выразить свое мнение, — сказал Занвл.

— Газеты печатают всякую чушь. Кто-нибудь может сказать мне, что завтра я, не дай Бог, сломаю ногу. Что я выиграю, узнав это заранее? — сказал Шмерл. — Лучше есть субботнюю трапезу, а о завтрашнем дне пусть тревожится Бог.

— Предположим, кто-то придет и скажет, что ты не сын твоего отца, а ублюдок, и твой настоящий отец — живодер. Ты обрадуешься, что узнал правду или разозлишься? — спросил Занвл.

— Чему тут радоваться? Подобные вещи лучше не знать.

— Ну, вот оно как, — сказал себе Занвл.

— Но зачем тратить время на такую ерунду? Старым холостякам и старым девам нечем занять время, и они думают о невозможном, — сказал Шмерл. — Когда ты женишься и найдешь хорошее дело, ты перестанешь заниматься фантазиями, забудешь газеты и их глупую болтовню.

Занвл не ответил. Он остался у Шмерла до понедельника. Утром в понедельник он объявил, что должен вернуться в Варшаву. Все протесты и просьбы Шмерла были впустую. Рухеле, казалось, настаивала еще горячее, чем муж, на том, чтобы Занвл остался в Равиче. Обещала найти подходящую жену и доходное дело. Даже предложила стать партнером в их галантерее, так как им нужен опытный портной и, особенно, честный. Занвл ушам своим не верил. Она говорила с жаром и чувством любящей сестры. Приставала, умоляя ответить честно: что он так стремится в Варшаву? Не из-за женщины ли? Почему нужно скрывать это от лучшего друга? Но Занвл знал, что он не в силах наблюдать обман, жертвой которого стал Шмерл. Он также боялся, что не сумеет вечно хранить тайну и, в конце концов, погубит их брак. Все силы земли и неба, казалось, хотели, чтобы он вернулся в Варшаву, к своей постылой работе, запущенной комнате и продажной любви, к одиночеству человека, вынужденного лицезреть горькую правду.