Красная топонимика, или Возвращение истории

О переименованиях

Категорически настаиваю на соблюдении терминологической и понятийной опрятности.

Теперь же следует говорить о восстановлении, о возвращении исконных, истинных, первоначальных, подлинных исторических названий, а не о «переименовании»!

В высшей степени тягостно наблюдать, что возвращение исторических названий происходит у нас через год по чайной ложке.
Этого не смогли сделать достойным образом даже в Москве. В центре (в пределах Садового кольца) это уже по большей части осуществлено; а за пределами Садового кольца мы до сих пор вынуждены ходить по Марксистской улице. И даже в самом центре – в метро – видеть чудовищные названия станций, прославляющие коммунистических преступников.
О провинции же нечего и говорить! Там и по сей день, как говорится, конь не валялся...

По-прежнему, даже сейчас нередко можно услышать лепет, что, дескать, изменения названий стóят денег, а средств не хватает, – и тому подобное. Оглянитесь вокруг: на куда менее важные вещи такие миллиардные средства уходят, что здесь, в этом случае, говорить о затратах просто смешно.

А главное – не хлебом единым сыт человек. В НАЧАЛЕ БЫЛО СЛОВО.

Переименовывали только большевики!

Что же касается тех, кто возражает, то в основе их высказываний лежат отнюдь не экономические и финансовые соображения (которыми они прикрываются и спекулируют), а причины совсем иные, социально-психологического свойства, с которыми всё давно уже яснее ясного.

Чтобы возвратить городам, улицам и т. д. их законные названия, совсем не нужно никакого референдума! Даже при решении вопроса о Государственном Гимне референдума не было. (Был всего лишь опрос. Который, увы, показал, что русских в России – всего 12 процентов. А остальные – советские. И эти 12 и 88 процентов – цифровое выражение последствий катастрофы 1917 года.)
Делать это следовало – и следует – сразу, единовременно. Одним Указом – на всю страну. Пожалуй, самая большая, принципиальная ошибка – решать каждый случай в отдельности; а также – отдавать решение на усмотрение властей на местах. Это должно быть всеобщей и обязательной повсюду директивой. А местным властям следует поручить лишь исполнение – и связанные с этим непринципиальные, технические подробности.

Однако есть случаи, изобличающие и вовсе просто-напросто слабоумие.
Вокруг Петербурга – «Ленинградская» область, вокруг Екатеринбурга – «Свердловская»... Всё еще – до сих пор! Есть и другие похожие примеры...
Прежде всех, каких бы то ни было, любых причин, здесь налицо обыкновенный нонсенс, несогласование и абракадабра. (Даже независимо от политических взглядов.) И это понятно любому младенцу. Вокруг Калуги не может быть Рязанской области, а вокруг Саратова – Вологодской.

Эта картина объясняется только лишь одним.
Тем, что в администрации областей – после того, как городам вернули их истинные имена и вслед за Петербургом и Екатеринбургом, само собой, автоматически должны были получить нормальное имя и области тоже, – засели коммунисты, которые упрямо не дали пройти этому – нельзя даже сказать, решению (нечего «решать», что дважды два четыре), а само собой разумеющейся вещи (хотя всё это как раз почему-то именно решалось).

Удивляет только, как могло случиться, что им это удалось – здравому смыслу вопреки, чтó в то время было у всех в головах, как оказалось возможным – невозможное.

После того, как Твери наконец-то было возвращено ее настоящее имя, железнодорожная станция еще долго называлась «Калинин».

А что такое «станция "Калинин"»? Удивляет, что никому вообще даже не приходила в голову довольно простая вещь.
Нет, дело не в том, что название станции перестало соответствовать названию города – что, кстати, в принципе допустимо, и в ряде случаев оправдано, и существуют примеры. Предположим, пусть даже название станции будет иным, чем «Тверь».

Однако повторяю: что такое «станция "Калинин"»? Вдумайтесь.
Ведь Калинин – это фамилия, и при условии, что города такого больше нет (и остается только фамилия), «станция "Калинин"» – это совершенно то же самое, что «станция "Иванов"», «станция "Петров"», «станция "Сидоров"»... И больше ничего другого это означать уже не может.
Иными словами, не может – у нормальных людей – так называться станция. Независимо ни от чего. Не может – и всё тут. Теперь, слава Богу, и станция – тоже Тверь.
Но если вы думаете, что при всех обсуждениях и переменах высказанная здесь (подчеркиваю: очень простая) мысль хотя бы присутствовала, то вы глубоко заблуждаетесь. Она отсутствовала.

После возвращения всех истинных названий переименования должны быть, натурально, запрещены.
Необходимо в принципе искоренить хамскую психологию, которая как раз и позволяет столь легкомысленно относиться к этим вещам.

Старинные названия нельзя трогать вообще никогда и ни под каким предлогом.
В честь достойных людей следует называть только новостройки. Даже ради самых великих нельзя ничего переименовывать, даже если с каким-нибудь местом связано что-то важное из их биографии.
Например, Долгий переулок в Москве был переименован в улицу Бурденко. Долгий – потому, что длинный: от Зубовской площади – которая, к ужасу немногих сохранившихся коренных москвичей, уже успела побывать «площадью Шолохова» – и до Плющихи, «только и всего».

К сожалению, как ни прискорбно, историческое имя не вернули – и оставили «улицу Бурденко». Совершенно очевидно, почему: из-за этого самого «только и всего». Рассудили, что в прежнем названии «ничего особенного не было».
Вот он, типичный пример того хамства, о котором было сказано. Ведь это же – старомосковское название. Да как смеет какой-то сегодняшний чиновник (к тому же, скорее всего, вряд ли московского происхождения) вообще судить, есть ли «что-то особенное»?!

Само собой разумеется, никто против Н.Н.Бурденко ничего не имеет (как и против медицины). Однако его заслуги – и предмет, о котором здесь идет речь, – просто разные и разнородные вещи, одно к другому не должно иметь отношения, и одно с другим нельзя перемешивать.
Уж если говорить о том, в чём что-то особенное есть и в чём ничего особенного нет, – скажите: есть ли в России хоть один город, в котором бы не было больницы имени Бурденко?
Ладно, справедливости ради отвечу сам: есть. И даже не один. Это те, в которых больница имени Семашко.

Недавно мне задали вопрос:
«А вам не обидно за М.Ю. в связи с переименованием станции метро "Лермонтовская"? Это при том, что в названиях станций остались имена далеко не... Вы писали об этом».
(Опять – «переименование»... О возвращении имени должна здесь идти речь!) Нет! Нет, нет и нет!
Не так-то легко обидеть М.Ю.Лермонтова! Он велик – и уж никоим образом не пострадает от муравьиного мельтешения вокруг его имени. Не настолько М.Ю.Лермонтов слаб!

Давайте разбираться. И наводить порядок в голове – и в наших представлениях. Красные ворота в Москве – это свято! Достаточно того, что самих Красных ворот уже нет, – их разрушили всё те же большевики. Пусть уж останутся хотя бы в названии...

Здесь нельзя не сказать и по поводу красного вообще.
Старорусское значение слова красный, равное понятию красивый, дорогое и близкое сердцу каждого настоящего нашего соотечественника, заключено в таких выражениях и словосочетаниях, как весна-красна, красное солнышко, красна девица, красное крыльцо, красный угол (в избе). Именно таково же оно и в славном названии Красной площади в Москве. Красные ворота – в этом же ряду.

Цари охотились на красного зверя - оленя. В Волге-матушке ловили красную рыбу – осетра, севрюгу, стерлядь, белугу. Вопиющим безграмотным заблуждением является убогая, мерзкая, чисто советская (так и видятся все эти совслужащие, сидящие на кухне и отмечающие очередную годовщину великого октября или какое-нибудь 8 марта), отвратительная привычка называть «красной рыбой» лососевых, у которых мясо красного цвета. У красной рыбы мясо может быть только белым (иногда – с нежной подпалиной). У лососевых – красная икра. А у красной рыбы – икра черная. Это – мимоходом – еще одна иллюстрация, насколько русский человек утратил нынче свои коренные, истинные представления, насколько всё извращено...

Большевики знали, на чём спекулировать, когда соблазняли, совращали народ. Они – психологи... Они специально устроили кашу, чудовищный «красный» винегрет: вслед за красной армией с антихристовой красной пятиконечной звездой сразу же самым преисподним образом появился и «красный уголок», в котором проводилась пропаганда их противубожеской преступной сатанинской идеи, и т. д.

Человеку благочестивому надлежит провести четкую, ясную и нерушимую границу между «красным» тем – и «красным» этим.
Например, Красноярск – исконное старорусское название сибирского города, а «Краснодар» – бандитское: истинное название столицы Кубани – Екатеринодар. И многое другое – всего и не перечислишь...

Очередной (и особо изощренной) спекуляцией коммунистов было использование имен наших великих соотечественников.
Истинное название «Пушкинской» площади в Москве – Страстная площадь.

Там находился Страстной монастырь (тоже разрушенный большевиками), и памятник Пушкину был установлен лицом к монастырю, на противоположной стороне площади. Большевики перенесли памятник на другую сторону – спиной к обители. А площадь – переименовали.
И абсолютно наверняка А.С.Пушкин, горячо любивший Москву, будь он жив, возражал бы против переименования Страстной площади.

«Ну, уж Пушкина-то нельзя трогать...» Эти и подобные мыслишки – убоги. Восстановить исконное старомосковское название (а его – можно было трогать?!) – не значит «трогать Пушкина»! Вот уж, действительно, мозги набекрень... Ведь и Пушкин – как и Лермонтов – тоже не настолько слаб, чтобы нуждаться в подобной «защите»! И не настолько слаба о нём память!

Уж как-нибудь сумеем воздать ему достодолжные почести без посредничества хамов.
Помню, как один журналист, когда вернули название «Красные ворота», писал: «Давайте теперь Лермонтова называть Красноворотским»... Ха-ха-ха, очень смешно... Для него Красные ворота в Москве, уж конечно, ничего не значили.

Один из частных случаев связан с присущей человеческой натуре – и, может быть, русской, в особенности – склонности немедленно (и притом совершенно некритически) надевать венец мученика на любого преследуемого, независимо ни от чего. (Вспомним, как на Владимирке, на Сибирском тракте, когда по нему вели на каторгу самых отъявленных негодяев, насильников и убийц, наши женщины выносили им еду – потому что они ведь «болезные»...)

Илья Эренбург как-то сказал: «...Солидарность с теми, кого преследуют, – азбука человечности».

Мысль, в общем, конечно, правильная. Ее вполне можно – и следует – принять за основу, обычно именно так оно и есть.

Но существует исключение, непонимание которого грозит бедой. Чтобы не тратить время на долгие объяснения, сразу приведу пример. В конце войны наша армия преследовала гитлеровскую, но считать это поводом для солидарности с гитлеровцами было бы по меньшей мере странно.

Слава Богу, нет больше «ленинградцев», теперь – снова петербуржцы. «Сталинградцев» – тоже нет, и тоже - слава Богу. А есть ли – остались ли, сохранились ли на Руси вятичи? Увы, как ни прискорбно – одни только «кировчане»...

Ну, скажите на милость, когда мерзкие пауки в банке пожирают друг друга, – чем, собственно, тот мерзкий паук, которого сожрали, лучше, чем тот, который сожрал? До каких пор мы и с этим преследуемым (а на деле – в точности таким же коммунистом) тоже будем «солидарность» праздновать?..

Однако, самое главное – повторяю и настаиваю категорически – переименовывать нельзя вообще, в любом случае, – даже в честь действительно достойных и прекрасных людей.

Очень люблю и уважаю А.П.Чехова – но всё равно жалко Лопасню.
Бóльшую любовь, чем та, с которой каждый относится к нашему прославленному герою Юрию Алексеевичу Гагарину, представить себе невозможно. Однако должен быть и оставаться город Гжатск – и никак иначе. Возвратить это название, к сожалению, наверное, так и не станет возможным никогда.
«К сожалению» – не потому, что надо «меньше любить Ю.А.Гагарина»! А потому, что надо БОЛЬШЕ любить – и Ю. А. Гагарина, и всё русское, и город Гжатск. И Калужскую заставу в Москве (а не «площадь Гагарина»)!
Большевики переименовали Большую Алексеевскую улицу в «Большую коммунистическую».

И теперь – уже после того, как ей было возвращено ее исконное, подлинное, истинное старомосковское имя! – ее снова переименовали: в «улицу Александра Солженицына»!
Уважение к А. И. Солженицыну – огромно! В его честь, без сомнения, должны называться улицы – и т.д., и т.п., и многое, многое другое!
Но при этом никогда нельзя трогать ничего старого, исконного.

К сожалению, этого наши искалеченные коммунистической свистопляской люди не понимают до сих пор.(Видели бы вы глаза той сегодняшней чиновницы, которая это совершила...)

Волгоград назван в честь Иосифа Виссарионовича Волгина.
(Помимо всего прочего – название, прямо скажем, фонетически чуточку громоздкое. Не слишком удобопроизносимое.)
В последнее время ведутся разговоры о том, чтобы имя это, может быть, всё-таки сменить... И тут снова возникает всё та же отчаянная статистика.

Почти никому вообще не приходит в голову единственно возможное, естественное и единственно правильное решение – возвратить городу его истинное, исконное, историческое, подлинное имя!
Вместо этого все говорят о «Сталинграде»!!! Ну, ладно – коммунисты. С ними давно уже всё ясно. Но остальные-то, нормальные люди? До чего же въелась в голову эта дьявольская штуковина!..

Здесь встревает еще один вопрос.
У нас укоренилась манера – далеко не всегда оправданная и хорошая – говоря о каком-либо историческом моменте, непременно, обязательно называть города только так, как они назывались тогда. Например, о тех, кто родился в Петербурге до возвращения городу подлинного имени, никогда не говорят, что человек родился в Петербурге. Почему, собственно?! Понятно, что называть города так, как они назывались в свое определенное время, может быть нужно – и юридически, и чтобы избежать путаницы и недоразумений. С этим никто не спорит. Однако в обиходной речи, когда такой специальной необходимости нет, в этой манере всё же присутствует даже нечто рабское и убогое.

После «разоблачения» и «преодоления культа личности и его последствий» первое время говорили и писали не о «Сталинградской битве», а о «Битве на Волге». Однако это поветрие (в угоду «историческим решениям» партийного съезда) продолжалось недолго – и быстро заглохло.

И теперь снова слышно только о «Сталинградской».

Вообще говоря, в подобных поветриях, обусловленных сиюминутной модой, ничего хорошего, вызывающего сочувствие и одобрение, нет. (Наблюдаются они и сегодня. Просто поразительно, с какой молниеносной быстротой – за один день! – надпись на пачках с сигаретами «Минздрав предупреждает» сменилась на «Минздравсоцразвития предупреждает»...)

Но – без всякого поветрия – в данном случае говорить о великой Битве на Волге – гораздо лучше и благороднее!
Очень хотелось бы надеяться, что Иваны, не помнящие родства, наконец, опомнятся. И в России снова будет город Царицын.

Я уже старый человек, и нередко мне кажется, что меня уже мало что может удивить. Но подчас бывают вещи настолько неожиданные, что я чувствую себя то ли свалившимся с луны, то ли вновь родившимся, – и не могу прийти в себя от изумления.
И не могу найти объяснения тому, КАК могут быть у людей столь странным образом повернуты мозги...

Иногда представляется, что во всём виновата неблагоприятная экологическая обстановка – и люди какие-то притравленные, и потому так рассуждают, прямо скажем, ненормально...
Вот, мне вдруг высказывают мнение, что возвратить городу Царицыну его истинное имя нельзя ПОТОМУ, ЧТО ГОРОД БЫЛ ПОЛНОСТЬЮ РАЗРУШЕН, И В НЁМ НЕ ОСТАЛОСЬ НИ ОДНОГО ДОМА, КОТОРЫЙ БЫЛ ТОГДА, КОГДА ГОРОД ТАК НАЗЫВАЛСЯ. Не почему-нибудь, а именно поэтому!

Или еще – опять, в сущности, то же самое.
Вспомним: КенигсбЕрг – это русское имя города. О том, что это русское название – и потому, кстати, в нём нет и не должно быть буквы «Ё», там именно безударное Е (а «КЁнигсберг» – то же самое, что «Ляйпциг» вместо Лейпциг), – я уже исчерпывающе написал отдельно, не буду всего здесь повторять.
И нечего «изобретать велосипед»!

И Калинина-то мы поругали, и справедливо, и неприемлемость увековечения этого мерзавца признаём, и согласились, вроде бы, со всем...

И вдруг – видите ли (цитирую): «называть Кенигсбергом как-то не хочется... ЭТО УЖЕ не ОН»!

Москва тоже совсем уже не та, какой была тогда, когда ее называли. Так что же – давайте, может быть, и для Москвы теперь придумаем что-нибудь «более подходящее»?..
Говорю же – натуральный сумасшедший дом, не иначе...
Не случайно, когда Спаситель изгнал бесов из одержимого, они вселились в стадо свиней.  Не случайно говорится о нечистом, что имя ему – легион.
Стоит только одному барабашке вселиться в человеческую душу – и за ним сразу за компанию последуют другие. Множество!

Постоянно, как чёртик из табакерки, возникают всё новые и новые «контраргументы» и препятствия. С чем только не приходится сталкиваться при обсуждении этой темы!.. И восстановление истинных названий идет медленно, с трудом. И возвращаются – не все. 

Пожалуйста – будьте любезны – еще новое дело.
Дурной переулок в Москве, в районе Таганки. Большевики переименовали его в «Товарищеский». И вот, только и слышишь по этому поводу: «Ну, уж лучше, чем Дурной!».

Следует категорически осудить эту ЛОЖНУЮ, ханжескую, стыдливую боязнь якобы «неблагозвучных» названий!
Например, в Москве, в районе Трубной площади, есть Последний переулок. И, к сожалению, я своими ушами слышал от его жильцов: «Фу, какое плохое название! Надо переименовать». И это – вместо того, чтобы беречь драгоценное старомосковское название, изучать историю его происхождения – и т. д. (Ясное дело, что поселились там люди случайные, эти жители – НЕ москвичи.)

Сразу вспоминаются – хотя подоплека здесь совсем другая – те убогие летчики, которые вместо «последний полет» говорят «крайний полет» (избегая слова последний). Да еще и чуть ли не гордятся этим – как свойственной их братству «цеховой» традицией. Здесь – и постыдное суеверие; но прежде всего – жуткая, отвратительная безграмотность, пещерное неуважение к родной речи. Если на одну чашу весов положить следование этой дурацкой традиции, а на другую – грамотность и стилистику живого великорусского языка, то совершенно ясно, которая чаша должна перевесить. Правда, для этого нужно не быть одночашечным...
Никогда нельзя уподобляться этим летчикам!

Совсем, как в очереди: «Кто крайний?» – вместо «кто последний». Чтобы не «обидеть» (!!!), «обозвав», понимаете ли, человека «последним». У хама ведь даже о хамстве представления хамские. Он видит его там, где его нет и в помине, – и не догадывается о нём в случаях, когда оно цветет пышным цветом. Например, когда вместо «садитесь, пожалуйста» говорит гостю убогое и рабское «присаживайтесь» – в лучших традициях уголовного мира (где у слова садиться есть только одно, единственное значение); но этого он не стыдится нисколько!

У Дурного переулка тоже есть своя интересная история.
(Всего, к сожалению, не знаю, скажу лишь два слова – что помню.)
Когда-то очень давно переулок назывался Чёртовым. Жившие здесь старообрядцы, избегая «черного слова», добились названия Дурной.
В Дурном переулке вырос, например, ярчайший, выдающийся, прекрасный русский художник Константин Алексеевич Коровин (родился 23 ноября 1861 года, отошел в вечность 11 сентября 1939 года). Вечная память мастеру. И другие славные люди, сыны Москвы.

Аналогия, быть может, и не совсем прямая, но довольно точная. Представьте себе деревенщину, которая пришла в Музей изящных искусств, увидела статую Давида – и начала хихикать. Потому что он голый. И – смущаться. Она бы чувствовала себя гораздо спокойнее, если бы надеть Давиду трусики. Так вот, «Товарищеский» переулок – вместо Дурного – это (даже если не говорить о коммунистической мерзости «товарищей»), прежде всего, именно такие «трусики».

Когда же люди, наконец, поймут, что стыдиться следует не Последнего переулка, и не Дурного, что наиболее постыдным является, наоборот, именно это ограниченное, одностороннее, убогое и рабское, ханжеское отношение к подобным вещам!..

Как вы думаете, почему до октябрьского переворота 1917 года никому не приходило в голову переименовать Дурной или Последний переулок, заменить эти названия на «более благозвучные»?
Да потому, что «быдло» к этому и близко не подпускали!
Дали хаму волю – и вообразил он, будто бы может имена улицам в Москве менять. Будто бы имеет на это право. В соответствии со своей убогой вкусовщиной – и при полном отсутствии должных представлений, полном отсутствии благочестия и полном презрении к старине.

Единственный способ избежать всех этих и подобных, любых «барабашек» – это бескомпромиссная, последовательная и полная ДЕСОВЕТИЗАЦИЯ.

Переименования – это тяжкая болезнь, которой большевики заразили нашу многострадальную матушку Россию. Переименовывать нельзя вообще – в принципе, независимо ни от чего.

Нельзя – и всё. ТАБУ!