Что, если России завтра не станет? Даже если революции не случится — надо стелить соломку

 Став жителем «Фейсбука», я потерял свободное время, а с ним и безмятежность деревенской жизни. Чего только не вычитаешь в интернете! Вот недавно узнал, что стоило бы нам, настоящим гражданам, выбрать свои суды и подчиняться только их решениям, а решений судов неправедных не исполнять ни под каким видом. Очень развеселился, придумывая самые разные казусы. Однако улыбка эта горька, ведь стремление к созданию параллельных структур власти есть самый явный признак государственного неблагополучия.

Пока «Другая Россия» учреждала Национальную ассамблею, можно было снисходительно ухмыляться: маргиналы, мол, не способны поколебать режим, хотя бы в силу своей… скажем, экстравагантности. Впрочем, большевики некогда были такими же маргиналами.

Но когда политик такого масштаба, как Явлинский, делает своей программой созыв Учредительного собрания, и эта же идея независимо от него приходит в голову множеству мыслителей и общественных активистов и превращается в создание инициативных групп; когда оппозиционеры конструируют теневое правительство, общественный следственный комитет, а уж тем более обдумывают движение неповиновения через отказ от признания судебной системы, это говорит об утрате легитимности убедительнее, чем любые лозунги Навального или Немцова. И это цветочки: страна не исчерпывается Москвой, хотя то, что происходит вдали от столицы, мы обычно не принимаем в расчет.

Отсутствие поддержки власти со стороны политического класса есть условие возможного неожиданного коллапса режима, независимо от того, насколько массы населения привержены утвердившейся системе. К 1985 году советская власть имела массовую поддержку и выглядела несокрушимой, но ей хватило шести лет, чтобы уйти в историю, — критического отношения интеллектуальных элит для этого оказалось достаточно. И внешнее благополучие не есть гарантия долговечности.

В феврале 17-го великий революционер (без иронии) Владимир Ульянов-Ленин с сожалением признавался себе, что революция — дело отдаленного будущего. Всего лишь несколько недель спустя революция, которой он отдал свою жизнь, свершилась. В это самое время Николай II пребывал в уверенности, что народ его любит и ситуация находится под контролем.

В начале декабря 1991 года президент Америки Джордж Буш-старший был уверен, что СССР все еще силен, и заявлял: Запад не признает так легко независимость Украины, как он признал независимость Балтийских государств. Но помимо готовности Буша к осознанию перемен всего неделю спустя Украина не только обрела реальный суверенитет, но и похоронила Советский Союз, заставив весь мир замереть в оцепенении. Готов оспорить любого говорящего, что такова была воля народов. Таковы были всего лишь интересы элит.

Я не хочу разрушения российского государства. Я его сын и гражданин, с ним связываю и свою жизнь, и будущее своих потомков. Однако это не делает меня слепым: рисунок политического развития РФ сегодня удивительно напоминает события конца 80-х годов прошлого века. При этом, как обычно и бывает, в критической ситуации властные элиты совершают непонятные ошибки, подталкивая общество к катастрофе. Мы видим, как кремлевская власть сегодня не понимает серьезности проблем и пытается бороться с ними теми же методами, которые показали свою неэффективность в советские времена. Власть делает вид, что всё в порядке.

А ведь дело не в том, насколько честными или нечестными были выборы. Даже не в том, честно ли обогатилась — и обогатится еще — господствующая элита. Легитимность лишь отчасти зависит от следования закону и от уважения к праву. Легитимность как выражение доверия власти есть плод сложных переживаний народа, особенно его интеллектуальной верхушки. И эти переживания сегодня дают отрицательный ответ: власть нелегитимна. И это уже осознано, высказано. Однако и это — полбеды. Вопрос не в легитимности власти или данного режима. Вопрос в легитимности российского государства.

Это кажется отдельной проблемой. Но это кажущаяся отдельность, ибо легитимность государства есть фундаментальное основание гражданственности и желания жить вместе. И этого фундаментального основания мы лишены.

Российскую империю связывала династическая легитимность, вполне еще работавшая в Европе XIX века. Лишенная этой легитимности вследствие устранения династии, империя рухнула, но возродилась, благодаря новой, предложенной большевиками парадигме.

Идеология противостояния социалистического лагеря миру капитализма была в конце концов принята, и Вторая мировая война содействовала этому больше, чем насилие и железный занавес.

Но в 1991 году эта легитимность была разрушена. Мы теперь не особые, а такие же, как все. Но тогда на каком основании мы живем вместе? Российская Федерация не представила оправданий собственному существованию. Она есть в силу инерции. Но ведь инерция имеет свойство угасать. Нация не задается раз и навсегда. По удачному определению Э. Ренана, нация — это ежедневный референдум. Каковы шансы России выиграть этот референдум сегодня? Каковы основания ее легитимности?

Сегодня модно увещевать: не надо негатива, нужен позитив, позитив созидателен. Слышу множество высказываний о том, что «всё путем», нынешний кризис — это болезнь роста, борьба молодых элит за место под солнцем. Это артподготовка перед включением новых 40-летних в структуры власти: вот пройдет смена поколений, и всё нормализуется само собой.

Слепота и самоуспокоение — не гарантия благополучия. Когда в 1969 году Андрей Амальрик предположил, что Советскому Союзу осталось жить недолго, даже друзья и единомышленники увидели в нем замечательного юмориста. Ни одна спецслужба в мире также не отнеслась серьезно к его пророчествам. В том числе советская, имевшая гораздо больше оснований заподозрить Амальрика в правоте, чем ее аналоги за рубежом. Это не помешало крушению Советского Союза — кстати, по лекалам Амальрика (если вынести за скобки спусковой механизм). Перефразируя Булгакова, следует признать, что дело не в том, что государства смертны, дело в том, что они внезапно смертны. И политики должны действовать даже в относительно благополучные времена так, будто они знают эту истину. Даже если революции не случится, даже делая всё, чтобы она не случилась, — надо стелить соломку. Быть может, она не случится именно в силу такой страховки.

Когда революции обрушивают власть, она падает в руки готовым структурам, и они выстраивают новую государственность в соответствии с культурными традициями и ожиданиями элит. Но если альтернативные структуры оказываются также нелегитимными, они роняют эту неподъемную ношу, и в стране воцаряется хаос. Так случалось не раз, и если уж мы говорили о 1917 годе, то можно вспомнить, как быстро воспреемница царской власти Государственная дума утратила влияние: сначала уступив часть политического поля Советам, а затем вовсе сойдя со сцены. А созданное ею Временное правительство лихорадочно искало точки опоры, пока не кануло в Лету. Неготовность политической элиты Российской империи к исполнению государственных функций, к ответственному поведению привело государство к катастрофе, от которой оно не может оправиться по сей день. И сегодня состояние политического класса — гораздо большая угроза российскому государству, чем скверные черты утвердившегося режима.

И теперь — исконно русские вопросы: что делать и с чего начать?

Поскольку наивно рассчитывать на самопроизвольную трансформацию режима, надо формировать альтернативные центры влияния, способные сыграть роль морального авторитета в стране в случае дезорганизации власти.

Это задача непростая, поскольку главной проблемой является выход из состояния холодной гражданской войны, в котором пребывает наше общество. Необходимо сформулировать ограниченный набор ценностей и целей, который окажется приемлемым для подавляющей части граждан и убедит нас в возможности жить в одной стране. Без минимального уровня гражданского согласия не с чем идти на переговоры с властью, и никакие круглые столы, о которых так часто говорят и мечтают, невозможны. Круглый стол реален только тогда, когда сформированы стороны диалога, когда эти стороны четко формулируют свои цели и точно осознают пределы возможного. У нас нет ни того, ни другого, ни третьего. Сегодня мы обречены на долгий многосторонний диалог, который должен прийти на смену войне всех против всех. Нам нужно осторожно нащупывать условия общественного договора, основывающегося на компромиссах.

Такой диалог — обычная задача парламентов. В нашей стране парламента, даже такого призрачного, какой была Государственная дума царских времен, — нет. То, что мы имеем, — симулякр, не годный к употреблению. Поэтому мы вынуждены создавать представительное собрание, реально отражающее интересы общества. И оно должно быть гражданским институтом, не конфликтующим с государственными институтами, но берущим на себя функцию консолидации общества, с которой не справилась власть. Если мы и в самом деле дозрели до представительной демократии, мы сумеем решить эту не слабую задачу.

Вячеслав Игрунов

Директор Международного института гуманитарно-политических исследований.