Коррупция в России - наследие советского режима: взгляд со стороны

Рассматривая причины коррупции в постсоветской России, сотрудница Национального центра научных исследований (Франция) М. Мандра отмечает среди них, прежде всего, быстрое и беспорядочное изменение “правил игры” в процессе выхода из советской системы. Когда деньги приобрели ценность, денежная коррупция заменила или дополнила систему патронажа и привилегий, предоставлявшихся советской номенклатуре. Приватизация крупных предприятий, доступ к иностранным инвестициям, выдача разрешений на регистрацию и лицензий и другие подобные операции создают плодородную почву для взяток, хищения фондов, злоупотребления властью. Например, налоговые льготы дают местным и национальным администрациям почти неограниченную власть, а чиновники этим, естественно, пользуются. Важным условием развития коррупции является и чрезвычайная слабость судебной власти.

Этой же точки зрения придерживается и профессор Колледжа Мэри Вашингтон (США) Дж. Крамер, подчеркивающий, что приватизация крупных предприятий и другой государственной собственности была отмечена взрывом коррупции. Поскольку решение о приватизации принималось чиновниками, а не рынком, то приватизация в конечном итоге оказалась “номенклатурной”. Выгоды от приватизации получили люди, поддерживающие друг с другом дружеские или деловые отношения еще с советских времен. На второй фазе приватизации (1994-1995 гг.) предприятия энергетического сектора, в частности “Газпром”, приватизировались по особым указам, дающим право влиятельным политическим фигурам распоряжаться миллиардными активами. Убийство М. Маневича в 1997 г. показывает, насколько опасно менять эту систему. Приватизация в Москве, проходившая под контролем мэра Юрия Лужкова несколько иначе, чем в целом по России, также оказалась очень противоречивой. Ее критики говорят, что “лужковская” приватизация создала систему, где мэр и муниципальные руководители высокого ранга являются членами административных советов многих совместных предприятий и других коммерческих организаций, сотрудничающих с городскими властями.

Хищение государственных фондов в личных целях – второй вид коррупции, который получил ряд новых возможностей в условиях перехода к рынку. Многие государственные предприятия взяли за правило перепродавать сырье частным коммерсантам по более высоким ценам, чем те, за которые оно было приобретено с использованием государственных субсидий. Такие операции оказываются более рентабельными, чем применение сырья для производства продукции, не имеющей спроса на рынке. Точно так же промышленники, часто с помощью больших взяток, получают от государства кредиты по льготным ставкам, которые потом конвертируются в твердую валюту. Весьма распространенной практикой стало и расхищение национальных природных ресурсов.

Многие в России, отмечает М. Мандра, считают, что расцвету коррупции способствовали прежде всего экономические реформы 1990-х гг. Конечно, сейчас богатство можно “потрогать” руками и деньги стали действительным средством обмена и власти, тогда как в СССР богатство было скрыто. Тем не менее, следует вспомнить, что советское общество было глубоко коррумпировано, как с точки зрения функционирования политической и экономической систем, так и в плане девальвации моральных и гражданских ценностей. Дефицит товаров и закрытость общества давали чиновникам огромную власть. Советская номенклатура активно злоупотребляла своим статусом для получения привилегий и доступа к товарам и услугам, запретным для остального населения. Большую часть материальных благ чиновники получали по заниженной цене, не соответствовавшей их стоимости. Клиентские отношения чаще всего выражались в обмене товарами или услугами, а не в денежной форме. Личные связи пронизывали все уровни экономики, во всех республиках и областях СССР, иногда при поддержке даже руководителей Кремля.

Советский режим способствовал расхищению национальных ресурсов, поскольку ничего не принадлежало конкретному человеку, но все принадлежало всем. Что касается руководителей, они были клептократами, потому что имели свободный доступ к богатствам страны и бесконтрольно использовали ренту от эксплуатации национального достояния.

Поскольку отсутствие частной собственности серьезно ограничивало возможности личного обогащения, коррупция в СССР приобрела специфические черты, которые до сих пор отражаются на менталитете россиян. Главным было не накопление имущества, а власть. Аппаратчики защищали свое место в системе и устраняли из нее “чужих”. Таким образом, клиентелизм был основной чертой советского политического и административного аппарата. И в современной России патронаж остается мощным инструментом в руках руководства – как в центре, так и в провинции. И в новых условиях конкуренции для захвата рынка или получения разрешения недостаточно денег – не менее важно быть членом сети, принимать правила “патронажа”.

Поэтому, отмечает М. Мандра, нельзя говорить, будто переход к рынку является причиной коррупции. Клиентелизм, злоупотребление властью существовали и в СССР. Коррупцию породили не введение конкуренции и частного капитала, а тот способ, каким в постсоветской России государственные и частные агенты внедряют эти изменения и моделируют экономику и общество. Если бы конкуренция была открытой и справедливой, то монополистические тенденции и клановые интересы не были бы так сильны; если бы экономика развивалась в рамках солидной и уважаемой судебной системы, администрации не пользовались бы так широко своей властью (с. 9).

Следует признать, что политическая дезорганизация и падение коммунистического режима привели к исчезновению тех факторов, что ограничивали в СССР получение ренты руководителями государственных предприятий и другими чиновниками. В советскую эпоху партийная иерархия организовывала и контролировала коррупцию. Получение чрезмерных взяток, особенно без согласия иерархии, влекло за собой тяжелые последствия. Мелкие бюрократы не могли безгранично злоупотреблять своей властью, так как руководители следили за тем, чтобы они не превысили свою “квоту” взяток или привилегий. Сегодня ограничения коррупции отсутствуют, так как мелкие чиновники не боятся санкций вышестоящего начальства. Таким образом, почву для коррупции в постсоветской России создает не реформа сама по себе, а последствия падения советской системы (с.10).

Введение свободных цен и разрушение монополии государства открыли огромное поле для сражений за распределение власти и богатства. Коррупция приняла денежные формы, невиданные в советскую эпоху, поскольку единственное, что интересовало руководителей “ельцинской” России, был доход в валюте от продажи сырья или оружия. В 1991–1994 гг. именно политические власти и администрации на всех уровнях контролировали процесс приватизации и экономические реформы – их не смогли обойти ни внешние агенты, ни “новые русские”. Вчерашние аппаратчики легко превратились в сегодняшних разбогатевших “прагматиков”, госчиновников и руководителей предприятий. В целом советская номенклатура легко адаптировалась к условиям рынка и частной собственности, поскольку ожидала быстрого получения от них определенных преимуществ.

Советское прошлое оказало особенно значительное влияние на три аспекта коррупции в современной России.

Во-первых, для нее характерна слишком широкая и часто неконтролируемая власть чиновников, которые живут за счет ренты. Россия остается сильно бюрократизированной страной, чиновники еще имеют достаточно власти, чтобы заставить подчиняться экономических агентов и частных лиц. При этом М. Мандра не согласна с широко распространенным мнением, будто в России царит хаос. Она считает, что бюрократические администрации, стремящиеся сохранить стратегические позиции в условиях экономических и социальных изменений, навязывают стране свой порядок. Даже мафиозные группировки до сих пор не опасны для бюрократической системы, возможно, потому, что они используют легальных администраторов как приводной ремень или “крышу”. Ситуации, в которых требуются взятки, многочисленны. Чиновник может обеспечить привилегии одному агенту по сравнению с другими, он может ускорить или замедлить процедуру, что иногда имеет решающее значение при ведении дела.

Во-вторых, в современной России большое значение имеет теневая экономика и расширение серой зоны, деятельность в которой не является ни полностью незаконной, ни полностью законной. Интеграция теневого и официального секторов экономики – основная проблема экономик постсоциалистических стран. Сокращение незаконного производства и обмена позволило бы снизить коррупцию. Основным фактором, препятствующим снижению объемов теневой экономики, является налоговая система: поскольку экономически агенты не видят никакой выгоды в честной уплате налогов, сокрытие объемов производства и деятельности продолжается. Эта проблема не может быть решена принятием нового налогового кодекса. Вопрос гораздо глубже и касается отношений к государственной власти и общему благу. Пока экономические агенты не будут рассматривать в качестве приоритета защиту социального консенсуса и национальной солидарности, в их поведении будут преобладать частные интересы. Кроме того, неспособность государственных властей, особенно судебной власти, разработать, а затем применять санкции, лишь способствует клептократическому и антисоциальному поведению.

В-третьих, для России характерна взаимосвязь между политическими и экономическими элитами, оставшаяся в наследство от советской эпохи, когда хозяйственная и политическая элита составляли единое целое. Многие бывшие директора советских заводов стали региональными руководителями.

Останавливаясь на проблеме политической коррупции в современной России, Дж. Крамер тоже отмечает, что она похожа на политическую коррупцию, существовавшую в СССР. Присутствие государства в управлении обществом, сила “сетей” между руководителями и криминальными группировками, договаривающимися о бесконтрольном расхищении общественного богатства, политическая культура, не придающая значения моральным аспектам преступности, слабое антикоррупционное законодательство, власть, не способная найти нужные ответы на возникающие проблемы, – таковы схожие черты двух систем, советской и постсоветской. В то же время переход к рыночной экономике и конец тоталитарного контроля открыли широкое поле для коррупции, проблема борьбы с этим злом приобрела новые аспекты.

Если судить по чиновникам в любом обществе, пишет Дж. Крамер, есть все основания полагать, что коррупция – порок, присущий человеческой природе. Но еще необходимо, чтобы у чиновников была возможность продаться, что характерно для современной России.

В России, заключает М. Мандра, государство слабо, а администрация сильна. Она умеет охранять интересы многочисленных чиновников, власть которых отнюдь не уменьшилась с либерализацией экономики и падением коммунистического полицейского режима.