НЕОБЫЧНЫЙ ГИПНОЗ.

НЕОБЫЧНЫЙ ГИПНОЗ.
NB. Правда это или не правда, решать вам, но я говорю, что, правда, которую я слышал от одного верного мне человека. Другим словами от моего агента, который был обязан мне тем, что я вытащил его из под суда.
1.Евгений Михайлович – начальник особого отдела одной танковой дивизии.
2.Осташов – сотрудник особого отдела.
3.Генерал Овсепян – начальник особого отдела одной танковой армии.
В то время, а это было время, когда советские войска начали выводить из Восточной Германии, начинался небывалый штурм советскими военнослужащими и их женами немецких магазинов. Распространяющийся со скоростью света слух о скором бегстве советских войск из Восточной Германии, а то, что это было бегство, вряд ли, стоит отрицать: бросали все, привел к тому, что немцы стали закрывать магазины из-за массового их опустошения и налетов, как они говорили: русской саранчи, но не тут то было.
Немцы за пятьдесят лет так и не смогли понять, с кем они имеют дело.
Магазины стали подвергаться с утра до вечера самой жесточайшей осаде. Тащили все, что попадалось под руку. Правда или не правда, не знаем, но был слух, которому мы склоны верить, что даже новенькие, только что сошедшие с конвейера танки сдавали на металлолом, чтобы получить марки. А чтобы утяжелить боевую машину, туда запихивали даже живой вес. Солдат. Правда, живой вес не получал ни пфеннига.
Если вы не верите этому, то вы тогда не были в то время в Восточной Германии.
Один такой танк присмотрел и Осташов. Он присмотрел бы и два, и три, и больше, но нужно отдать должное совести майора. Он понимал: то, что могут делать генералы не должны делать майоры.
Осташов знал, что это дело не, сколько опасное, сколько непривычное и чтобы скрыть его от Евгений Михайловича придется приложить не мало усилий. Майор понадеялся на русское авось и на дружбу, хотя прекрасно понимал, что дружба у Евгений Михайловича, конечно, существует, но только в качестве слова, и никак не может быть в его чувствах, поступках…
Евгений Михайлович любил блеснуть мыслями о дружбе на оперативных совещаниях, сотрудники поддерживали шефа, но никто не отважился сказать ему, что его мысли о дружбе больше смахивали на мысли о предательстве.
Долго ждать Осташев не стал. Он был контрразведчиком, ухватистым, скорым на руку, долго не любил болтать, а, что называется, сразу брал быка за рога. Танк Осташов присмотрел и сдал на металлолом, но он не учел, да и не мог учесть агента Евгений Михайловича, который и сообщил шефу особого отдела, что Ваш подчиненный, майор, сдал танк на металлолом и получил кругленькую сумму.
В отделе было два майора, но Евгений Михайлович сразу догадался, кто сдал танк на металлолом. А догадался он потому, что две недели назад Осташов под предлогом уяснения оперативной обстановки в деревни Хоенляйпиш смотался в расположенную там танковую дивизию, и что примечательно. Майор, по агентурным сведениям шефа, интересовался, сколько весит боевая машина. Мелочиться Осташов не стал и выбрал самую тяжелую. Чтобы заработать, так заработать...
Немец после сообщения о сдаче танка майором ожидал всплеска патриотизма от Евгения Михайловича типа: как так, Родину обескровливает, но ожидания не оправдались. Евгений Михайлович вместо патриотизма заставил агента подробно расписать все, что он видел и слышал, начиная с цвета танка и заканчивая описанием сумки, в которую Осташов запихивал кругленькую сумму. Именно она больше всего интересовала Евгений Михайловича.
Немец заметил шефу контрразведки, что все русские танки одного цвета и шеф особого отдела должен был бы это знать. Замечание фрица, как называл немцев Евгений Михайловича, не смутило шефа особого отдела, он согласился, но добавил, что если в агентурном донесении не будет особых примет танка, то разыскать его не удастся.
- А что его искать. – ответил немец. - Он на площадке стоит. Пойдемте. Увидите.
Ответ Евгений Михайловича был правдивым. А это происходило в исключительных и редких случаях.
- Да что я танки не видел.
Евгений Михайловича взвинтило не то, что Осташов провел эту операцию самостоятельно. Это было даже лучше, потому что в случае чего Евгений Михайлович сказал бы: он, а не я, и не то, что контрразведчик занялся сбором металлолома на продажу, Евгений Михайлович и сам баловался этим и отлично разбирался в весовых категориях боевых машин, а то, что майор пытался скрыть эту операцию и что было еще хуже не собирался учитывать интересы шефа. Не хотел делиться.
По этому поводу Евгений Михайлович выразился: паскуда, добавив к этом хорошие знания матерного языка.
Поступок Осташова Евгений Михайлович охарактеризовал при жене более деликатно, обозначив его, как майорский произвол. Анна Николаевна добавила к произволу майора строптивость жены майора. Принцессы с длинной косой, которая игнорировала все приглашения жены начальника особого отдела поехать на экскурсию в Майсен, посмотреть замок Саксонских королей, полюбоваться готикой, а после под впечатлениями от замка Саксонских королей и готики, побродить по магазинам, посмотреть шубки, туфельки и, на это она особенно делала упор, закупить кофейный сервиз из майсенского хрусталя, из которого так приятно попить вечерком кофе с мужем.
Как понимал Осташов и его жена впечатления, конечно, остались бы и на долго, но только не от Саксонских королей и готики, а от Евгений Михайловича. И пришлось бы им пить не кофе вечерком из кофейной чашечки, в которой, если б жена Осташова согласилась на экскурсию в Майсен, они выудили бы золотое колечко жены шефа, а кумыс утром, и не в Германии, а в каком – ни будь азиатском военном округе.
Майорский произвол оказался сильнее дружбы майора и подполковника. Евгений Михайлович с горяча, спокойствие он утратил из-за кругленькой суммы, хотел распечь Осташова, и он уже собирался это сделать, но воспоминания о том, как его потрепали осташовские инсинуации на партийных собраниях: Вы, Евгений Михайлович,- говорил Отсташов, - не занимайтесь инсинуациями, а говорите правду, - . изменили решение. Да и надеяться на порядочность майора, который мог в очередной раз запустить среди сотрудников слух о танковых инсинуациях Евгений Михайловича, он не стал.
Чтобы не ввязываться в перепалку с майором Евгений Михайлович решил в известность Осташова не ставить, но поставить в известность генерала Овсепяна. Он сообщил генералу, что майор пытается, чуть ли не продать все вооружение, у Евгений Михайловича было припасено хорошее словцо: отступающего войска, но… Овсепян был не только генералом Овсепяном, но и грузином Овсепяном: человеком с родословием и крепкими традициями. А поэтому Евгений Михайлович и ограничился кратким обобщением.
- Продает все, товарищ генерал.
Генерал решил уточнить свое место в торговле Осташова.
- Все или всех?
Евгений Михайлович мелочиться не стал.
- Все, вся и всех.
Для пущей убедительности он вместо одного танка записал на счет Осташова два. Он добавил бы и еще несколько боевых машин, но дело в том, что танковая база в дивизии крепко поредела. Кроме того, по агентурным сведениям Евгений Михайловича, оставшаяся боевая сила не была бесхозной. На нее уже наложили лапу не только из Дрездена, но и из самой Москвы и обескровливать ее хоть на одну танковую единицу было опасно.
Овсепян тоже был не из числа бездеятельных, но одно дело, когда такие операции согласуются с высшим руководством, а другое, когда майоры действуют самовольно. Особенно в удобные времена. А то, что времена были удобные, подтверждал нескончаемый поток контейнеров из Восточной Германии в Союз не только с майсенским хрусталем, но и с пушками, которые потом перемалывали наших ребят на подступах к Грозному.
Осташова вызвали в Дрезден.
- А зачем? – спросил Осташов шефа.
- Может быть, новое звание дадут. Подполковника.
С надеждой на подполковника Осташов и отправился вместе с шефом в Дрезден. Подполковничьи мечты Осташова разлетелись после первых слов Овсепяна, что за майорское самовольство его выдворяют в Союз.
- Танки продаешь на металлолом, - загремел Овсепян. – Родину…
Словом, громких слов оказалось много.
Осташов от слов генерала почувствовал не, сколько обиду, к обидам от генералов он привык, сколько желание открыть глаза генералу, но он то ли не знал, то ли от самолюбия забыл, что генералы видят дальше и больше, чем майоры. Он попытался отбиться словами, что попал под гипноз явления, что за явление, он не раскрыл в надежде, что генерал сам поймет, которое, со слов майора, было не единичным, а всеобщим. Осташов, как ни странно, не знал и другое, что от генералов нужно отбиваться не гипнозом. Тем более, не словами.
- Вы что имеете в виду? – спросил Овсепян.
Осташов решил поколебать совесть генерала.
- Все воруют, товарищ генерал.
- Все под гипнозом?
Майор в погоне за правдой позабыл вычеркнуть генерала из гипноза, но не позабыл щелкнуть каблуками и возвестить:
- Так точно. Все до единого.
- И я тоже?
Вопрос оказался заковыристым и неожиданным. Кроме того, это был вопрос генерала. У Осташова сыграла войсковая психология.
-Так точно. – отрубил он.
Овсепян такой ответ, конечно, не устроил. Он немедленно приказал вызвать врача – психиатра. Осташов понял, что поколебать совесть генерала ему не удалось, как не удалось и вывести генерала из всеобщего гипноза. Мало того, майор догадался, что если он и дальше будет стараться поколебать совесть генерала, то его оставят на долго, а то и на всю жизнь под гипнозом.
Вот такая была история.
PS. Чтобы и как бы не говорили о пользе или вреде догадок для русского человека, нужно признать, что догадки – это национальная черта характера русского мужика, который выстраивает свою судьбу не только по пословице, пока гром не грянет русский мужик не перекрестится, но и пока, гром не грянет, русский мужик не догадается перекреститься