Хорошо забытое старое. Российской системе образования требуется советская

Судя по тому, что Андрей Александрович Фурсенко из кресла министра образования и науки угодил в помощники президента Российской Федерации, на высшем уровне его восьмилетняя деятельность признана если не идеальной, то приемлемой. В частности, сочтена приемлемой и его концепция, пересказанная множеством журналистов в разных выражениях, но в целом сводимая к мысли: не обязательно воспитывать творцов, а надо прежде всего научить людей эффективно пользоваться плодами чужого творчества. Хотя судя по моим многолетним наблюдениям, без собственного творческого потенциала трудно использовать даже подробно документированные возможности.

Новый министр Дмитрий Викторович Ливанов успел отметить первый же день на новом посту обширным интервью, где также хватает спорных заявлений. Так, слова «троечнику нечего делать в техническом ВУЗе» скорее всего продиктованы классической формулой «талантливый — во всём талантлив», хотя на практике талант чаще всего сосредоточивается на одной тематике, почти не интересуясь прочими сферами деятельности. Весьма спорно и намерение развивать Единый государственный экзамен как основное средство отбора в ВУЗы, пренебрегая и аттестатом как средством текущей оценки знаний и работоспособности, и олимпиадами как средством выявления ориентированности на конкретный род занятий. Правда, на мой взгляд многие недостатки ЕГЭ можно устранить, поручив составление заданий мастерам по сочинению вопросов для интеллектуальных игр: там давно отработаны и методы проверки понимания (а не знания), и многие средства выявления неправомерного доступа к вопросам (ЕГЭ стал мощнейшим инструментом коррупции прежде всего вследствие возможности заполнения бланков не самим экзаменуемым). Но даже при всех этих доработках ЕГЭ может быть лишь одним из множества инструментов решения столь сложной задачи, как оценка пригодности молодых людей, находящихся лишь в начале многосложного пути развития, к продвижению по этому пути, да ещё на конкретном направлении.

На мой взгляд, все странности постсоветского развития — точнее, опускания — отечественного образования связаны прежде всего с тем, что его велено воспринимать как одно из направлений сферы обслуживания. Отсюда и непомерное изобилие частных ВУЗов (в том числе и откровенно дипломостроительных), и упор на факты и рецепты вместо теории (тот же Фурсенко, в частности, заявил, что в школе высшую математику не изучал, отчего не стал глупее — что породило ехидный комментарий «некуда было спускаться», хотя по доступным мне сведениям он как учёный не ниже нынешнего среднего уровня).

Как известно, нет ничего практичнее хорошей теории. В частности, смысл образования становится очевиден, если взглянуть на него через марксизм.

Сколько ни объявляют трудовую теорию стоимости устаревшей, сколько ни рекламируют плоды субъективистской фантазии вроде концепции предельной полезности — старая истина остаётся непреложной: источник всех богатств — труд, мера стоимости всех вещей — общественно необходимое (то есть обычное на данной стадии развития общества) количество труда с учётом его сложности. Кстати, по моим наблюдениям, теория предельной полезности верна только в тех случаях, когда пересказывает своими терминами результаты, уже полученные трудовой теорией стоимости.

Труд — дело рук и мозгов человека. Чем сложнее труд, тем выше при прочих равных условиях ценность созданного человеком. Чем выше и разнообразнее образование, тем сложнее может быть труд, посильный каждому человеку в отдельности и всему обществу в целом.

Выходит, образование — отрасль производства. И не простого, а производства главных средств производства — людей.

Соответственно и подходить к образованию нужно, как к любому другому производству. В частности, рассматривать самих учащихся не как заказчиков, а как продукцию.

Потребитель же этой продукции — всё хозяйство страны.

Кстати, именно нашей страны, а не партнёров по печально знаменитому болонскому процессу. Всякий желающий повыгоднее продаться на зарубежный рынок труда вправе сделать это за свой счёт. Но государственное образование надлежит затачивать под наши собственные потребности, а не под западноевропейский стандарт — даже если тот когда-нибудь каким-то чудом окажется в свою очередь заточен под потребности тамошнего производства, а не под либеральное желание иметь по всей Европе людей с идентичными дипломами, получивших эти дипломы просто за усидчивость.

Итак, продукция образования — люди, способные к высококвалифицированному труду. Причём в наших условиях именно высота квалификации рабочей силы может компенсировать многочисленные объективные ограничения других направлений конкуренции — от дешевизны рабочей силы до компактности производства. Соответственно учебные программы должны определяться не расчётами допустимой нагрузки (в молодости допустимо куда больше, чем могут предположить методисты преклонных лет), а полнотой результата.

Правда, облегчить учёбу можно — и нужно! — опорой на теорию. Как отметил ещё четверть тысячелетия назад энциклопедист Клод Адриен Жан-Клод-Адриенович Швайцер, известный в переводе своей фамилии на латынь как Хельвеций, знание некоторых принципов легко возмещает незнание некоторых фактов. На запоминание формулы уходит куда меньше сил, чем на заучивание тысяч выводимых из неё результатов; на освоение теории — куда меньше сил, чем на запоминание сотен выводимых из неё формул. Конечно, техникой вывода тоже надо овладеть — но на это также уходит куда меньше сил, чем на любые фактоцентрические курсы обучения.

Обучение, опирающееся на теорию, полезно ещё и тем, что сфера производства очень динамична. Человек, натасканный на конкретный набор рецептов, становится бесполезен, как только в сфере его деятельности хоть что-то изменится. Человек же, знакомый с теорией, легко — и чаще всего без помощи со стороны — разберётся, как изменить эти рецепты. Соответственно в качестве средства производства такой человек несравненно долговечнее и гибче.

Можно ещё долго перечислять конкретные подробности оптимальной системы образования. Но вряд ли это нужно. Ведь такая система уже известна. Появилась она первоначально в Германии в эпоху её бурной индустриализации — в середине XIX века. А до совершенства доведена в нашей стране в эпоху нашей — несравненно более бурной — индустриализации. Доведена именно потому, что сама индустриализация нуждается именно в таком образовании.

Сейчас мы много рассуждаем о реиндустриализации, модернизации, прочих технологических прорывах. Но в то же самое время наша система образования развивается в направлении, напрочь исключающем любые усовершенствования хозяйства. Пока не возродим систему образования, сложившуюся у нас в середине XX века, ни о каких производствах, кроме отвёрточных, даже мечтать не придётся. А когда восстановим её и на её основе начнём действительно совершенствовать своё хозяйство — потребности хозяйства подскажут, в каком направлении дорабатывать обучение.

Кстати, немецкий опыт показывает: в определённой мере такая система обучения возможна даже без социализма. Хотя скорее всего наивысшего совершенства образование — как и вся страна — достигнет только после построения нового планового хозяйства на основе новых информационных технологий. Но начинать возрождение старательно опорочиваемой образовательной системы позднесталинских времён нужно уже сегодня. Не исключено, что новый министр образования, много лет руководивший московским институтом стали и сплавов, напрямую ориентированным на потребности производства, может после избавления от модных либеральных предрассудков всерьёз заняться столь практичной производственной задачей.