Куда идет «Occupy»?

С тех самых пор как на политической арене возникло Движение «Occupy», критики и скептики принялись спрашивать: «Ну, и чего вам надо?» В последнее время скептики также заинтересовались, не пропал ли у сподвижников запал, коль скоро многие оккупированные публичные пространства были зачищены государственной полицейской властью. Давайте сначала разберемся с вопросом требований движения, а затем попробуем предположить, куда оно идет. 

Отвечая на первый вопрос, сразу хочется приметить укоренившиеся в сознании представления о том, что политические движения, для того чтобы рассматриваться в качестве «политических», обязаны (а) организовываться вокруг конкретного и четкого списка требований и (б) делать все возможное для удовлетворения этих требований. Для начала давайте посмотрим на то, для какого типа политики подобные черты действительно характерны, а для какого нет. Иными словами, хотя мы и считаем естественным, что политика должна формулировать списки требований, которые могут быть удовлетворены, из этого вовсе не следует, что такая политика действительно естественна, как многие из нас думают. Затем давайте поразмыслим над вопросом скептиков и тем, какую политику такой вопрос может иметь в виду. После этого, необходимо будет определить, соответствует ли движение «Occupy» этой идее политики или все же активно пытается установить другую. Итак, начнем с основных аргументов позиции скептиков: (1) требования должны быть сформулированы списком; (2) требования должны быть реалистичными.

1. Требования должны быть сформулированы списком. Давайте представим, что движение «Occupy» выдвинуло три требования: (а) прекращение распродажи домов с долгами за ипотеку, (б) аннуляция долгов по оплате за обучение в университетах и (в) уменьшение уровня безработицы. В некотором смысле, каждое из этих требований соответствует тому, ради чего собралось «Occupy», а люди, которым небезразличны эти проблемы, составляют часть движения – они присоединились к демонстрациям с плакатами против ипотечного долга, непомерных цен на образование и безработицы. Получается, что такой список требований очевидно подходит «Occupy», однако было бы ошибкой сказать, что политическое значение или эффект Движения можно объяснить этими требованиями или даже каким-нибудь более длинным списком требований. Первой причиной этому является то, что «список» – есть набор требований, но список не объясняет, каким образом эти требования соотносятся друг с другом.

Если одна из главных целей движения обратить внимание и сражаться с возрастающим неравенством благосостояния, тогда это и есть та социальная и экономическая реальность, которая связывает все требования такого списка. Однако само по себе это не будет считаться одним из требований среди прочих. Другими словами, каким языком и какими действиями можно привлечь внимание к растущему неравенству в распределении ресурсов, благодаря которому богатые монополизируют все большее количество благ, а бедные лишь пополняют свои ряды? Именно это становится очевидным в каждом пункте списка – такого списка, который включал бы деградацию социальных услуг, в том числе здравоохранения и пенсионного обеспечения; возрастание «гибких» трудовых отношений, превращающих трудящихся в малозначительный элемент системы; разрушение доступного высшего образования; переполненные детские сады и школы; налоговые льготы для богатых; снижение зарплат и повышение государственных затрат на индустрию тюремного заключения. Можно составить такой список, дописывать его постоянно, уточнять некоторые позиции, но ни одна из этих позиций не сможет помочь нам понять, что собирает их всех вместе в одном списке. Если же мы считаем, что каждая из позиций списка является примером вызываемых современной формой капитализма неравенства и все возрастающей пропасти между бедными и богатыми, а также что все вместе они являются доказательством того, что капитализм основывается на социальных и экономических неравенствах такого рода и воспроизводит их, тогда мы говорим о принципе работы системы в целом, а если точнее – принципе работы капиталистической системы сегодня: неравенство разрастается, используя все новые способы пополнения рядов «неравных», и этот ускоряющийся процесс неравенства остается незамеченным существующими властями всех уровней, у которых есть свой интерес в поддержании работы капиталистической махины.

Скептик может вновь возразить: «Но не должны ли мы работать над каждой из этих проблем отдельно, чтобы действительно изменить жизнь людей к лучшему? Если каждый из нас займется решением одной проблемы, все вместе мы прошли бы весь список целиком, находя практические решения по каждому вопросу». Взять эту точку зрения на вооружение – означает настоять на том, что позиции нашего списка могут быть отделены друг от друга. Но если для решения проблемы нам действительно необходимо знать, что их связывает, тогда наша политика – спрашивать о системных и исторических характеристиках самого экономического порядка.

И действительно, если мы понимаем, что увеличивающееся неравенство благосостояния (и аккумулирование все большего количества благ в руках все меньшего числа людей, а также распространение бедности и бесправия среди все большего числа людей) является следствием вполне определенной экономической организации общества, той самой, которая запущена, чтобы производить больше и больше версий этого неравенства, – если мы понимаем это, тогда для анализа позиций нашего списка мы должны понимать и более широкую структуру неравенства, на которую нацелена каждая из этих позиций. Мы также должны думать о способах противостояния экономическому режиму, а не искать способы, как починить некоторые из его механизмов. На самом деле, если мы «чиним» любую из проблем нашего списка, при этом, не обращая внимание на воспроизводство неравенства, и если это неравенство постоянно воспроизводится все более болезненными способами, тогда наш список лишь становится длиннее, несмотря на наши попытки убрать из него некоторые пункты.

Мы не можем уничтожить одну из форм неравенства, не понимая более широких тенденций распространения неравенства, которое мы хотели бы преодолеть. Полагая, что все позиции списка должны быть отделены друг от друга, мы теряем из вида основную цель и сужаем угол зрения, попутно лишаясь возможности социальной и экономической справедливости. Конечно, можно бороться с каждой позицией списка по отдельности, одновременно сражаясь со структурным воспроизводством неравенства. Однако это будет означать, что хотя бы некоторые группы, некоторая политическая риторика должны будут постоянно держать проблему структурного неравенства в поле зрения. Если нам кажется, что при имеющимся экономическом режиме существуют адекватные ресурсы для исправления этих проблем, то мы делаем весьма странное предположение. Мы полагаем, что сама система, которая произвела неравенство, характеристиками которой являются все пункты нашего списка, может послужить адресатом наших требований. Это ведет меня к следующему вопросу скептиков.

2. Требования должны быть удовлетворяемыми. Это выглядит очень разумным советом. Однако любой, кто считает, что требования должны быть реалистичными, полагает, что есть некто или некая институциональная власть, к которой можно взывать с целью удовлетворения своих запросов. Переговоры с профсоюзами, подкрепленные угрозами забастовки, обычно действительно строятся вокруг списка требований. Эти требования, в случае их удовлетворения, не приведут к забастовке, а в случае неудовлетворения – послужат причиной забастовки или предлогом для ее продолжения. Но когда компания, корпорация или государство не рассматриваются в качестве легитимного партнера на переговорах, тогда не имеет никакого смысла взывать к этой власти для разрешения проблем. На самом деле, призывать такую власть удовлетворить какие-либо требования – это один из способов легитимации этой власти. Выходит, артикуляция требований, которые были бы удовлетворяемыми, находится в зависимости главным образом от предоставления легитимности тем, у кого есть власть удовлетворить эти требования. Когда же требования перестают направляться в адрес определенной власти, – что происходит во время всеобщей забастовки, например, – тогда и проявляется не-легитимность власти. В этом заключается важнейший вклад Гайатри Чакраворти Спивак в теорию Движения «Occupy».

Если существующие институции вовлечены в грязную работу экономического режима, который зависит от воспроизводства неравенства и поддерживает его, то невозможно предъявлять им свои требования, заключающиеся в прекращении неравенства. Такое требование поставит само себя в тупик уже в момент его произнесения. Попросту говоря, удовлетворяемое требование, которое взывает к существующим государствам, мировым финансовым институтам или национальным и транснациональным корпорациям, лишь дает еще больше власти самим источникам неравенства и в этом смысле помогает воспроизводству неравенства и поощряет его. Поэтому требуются иные стратегии. То, что мы сейчас видим, наблюдая за Движением «Occupy», – это и есть развитие набора стратегий, которые обращают внимание на воспроизводство неравенства и противостоят ему.

Возможно, для скептиков идея выставлять «неосуществимые требования» эквивалентна упразднению политического вообще. Но такой ответ должен сфокусировать наше внимание на том, что политическое пространство было создано таким образом, что удовлетворяемые требования стали признаком его интеллигибельности.

Иными словами, почему мы принимаем как данность, что единственная политика имеющая смысл – это набор требований к существующей власти? Почему эти требования отделяют примеры неравенства и несправедливости друг от друга и не способны ухватить связи между ними? Очевидно, что ограничение политики до списка требований, которые могут быть удовлетворены, также ограничивает политическое пространство рамками существующей электоральной системы, основывающейся на том, что любые радикальные перемены экономического режима просто не обсуждаются. Таким образом, что бы ни являлось предметом переговоров, какое бы из требований ни удовлетворялось, это не способно затронуть необсуждаемое, а именно: воспроизводство экономического режима, плодящего неравенство со скоростью света. Можно сказать, что та политика, которая определяет практическую и интеллигибельную политику как производство и удовлетворение списка отдельных требований, изначально привержена легитимации существующих экономических и политических структур и отвергает системный характер неравенства.

Как мы видим, одним из основных способов удержания легитимности существующими режимами является разоблачение и отвержение всех форм народного политического сопротивления, которые ставят под сомнение эту самую легитимность. У них есть сильная эгоистическая заинтересованность назвать Движение «Occupy» «аполитичным». В этот момент они пытаются сохранить монополию на политический дискурс или, другими словами, пытаются определять и контролировать власть дискурса, которая устанавливает, что имеет смысл, чьи действия являются действительно политическими, а кто «переступил черту», «зашел не туда» и «непрактичен».

Протест, который ставит под сомнение эти стратегии самолегитимации, напоминает нам, что только то правительство и только та власть является действительно демократической, которая основывается на народной воле демоса, людей. Что остается делать людям, когда институции, которые должны бы равно представлять их всех политически, предоставлять условия для стабильной работы, обеспечивать основные медицинские и образовательные нужды и чтить базовые равные права, на самом деле распределяют все эти основные ресурсы и права дифференцированно и незаконно? В такой момент нужны другие способы установления равенства: нам всем необходимо собраться вместе на улицах городов и в Интернете, чтобы показать и прокричать совпадения и связи, имеющие место между всеми теми пунктами списка современного неравенства.

Ни один политический режим не может легитимно считаться демократическим, если он не представляет всех людей в равной мере. И когда это неравенство становится всепроникающим и рассматривается как непременный факт экономической жизни, тогда люди, которые страдают от этого неравенства, должны действовать все вместе для призывов и утверждения равенства. Некоторые скажут, что радикальное равенство невозможно. Даже если бы это было так – хотя нет никаких причин принять это утверждение как истинное, – нельзя представить демократию без идеала радикального равенства. Итак, радикальное равенство – это требование, но оно не направлено тем институциям, которые воспроизводят неравенство. Оно адресовано самим людям, чья историческая задача заключается в построении новых институций. Оно взывает к нам самим, и тем самым новое «мы» возникает – локально и глобально – в каждом действии и каждой демонстрации. Такие действия вовсе не «аполитичны». Они нацелены против политики, которая предлагает практичные решения в ущерб обращения к структурному неравенству. И они напоминают нам о том, что любая политика либо приобретает, либо утрачивает свою легитимность в зависимости от того, предоставляет она равенство людям, которых она должна бы представлять, или нет. В последнем случае такая политика не представляет людей и тем самым уничтожает свою собственную легитимность в их глазах. В демонстрациях, в собственных действиях люди представляют сами себя, воплощая и реанимируя принципы равенства, которым были нанесены столь большие потери. Брошенные существующими институциями, они собираются во имя социального и политического равенства, предоставляя голос, тело, движения и видимость самой идее «людей», обычно разобщенных и обезличенных существующей властью.

Ну, и к чему же теперь клонит Движение «Occupy»? Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо сначала понять, кто его поставил. Нужно узнать, в каком виде появился этот вопрос. С самого начала понятно одно: ставить такой вопрос и отвечать на него не является задачей интеллектуалов. Прежде всего, потому что интеллектуалы не обладают силой провидцев, а задачей теории не является предписывание определенных действий тем, кто занимается активизмом. С другой стороны, давайте отбросим это разделение, поскольку многие активисты часто являются теоретиками, а теоретики иногда также вовлечены в различные формы активизма, которые не всегда подкреплены надежными теориями. Лучшее, что можно сделать, – это проследить, что же на самом деле происходит, как это затрагивает людей и какие имеет последствия. А сейчас можно увидеть, как мне кажется, то, что Движение «Occupy» имеет несколько центров, что его публичные действия носят эпизодический характер и что эти новые формы протеста, очевидно, все более эффективны. Под «эффективностью» я не имею в виду, что требования выставляются и удовлетворяются, но что мобилизация людей возрастает и все новые геополитические пространства вовлекаются в Движение. Поскольку СМИ сейчас заняты в основном выборами в США, кажется очевидным, что большая часть населения понимает: их проблемы не волнуют электоральную политику. Так Движение «Occupy» продолжает очерчивать тот образ свободного от электоральной политики политического движения, который выбирает народная воля. Таким образом, «представительный» характер электоральной политики сам по себе вовлекается в еще больший кризис. Некоторые важные достижения демонстрируют, что электоральная политика, в том виде, в котором она существует сейчас, не представляет народную волю и что самое ее легитимность находится в глубоком кризисе из-за несоответствия друг другу демократической воли и института выборов.

Наверное, еще важнее, что Движение «Occupy» бросает вызов структурному неравенству, капитализму и тем конкретным местам и практикам, которые являются примерами отношения между капитализмом и структурным неравенством. Если Движение «Occupy» обратило внимание на формы структурного неравенства, связанные с корпорациями и государственными институтами, которые неблагоприятно влияют на общество, пытающееся удовлетворить основные потребности (дом, еда, здоровье, труд), тогда оно, несомненно, обращает внимание и в целом на экономическую систему, основанную на неравенстве и с все большей скоростью воспроизводящую его. Можно спорить о том, является ли капитализм системой или исторической формацией, отличаются ли его нео-либеральные версии от капитализма, который критиковал Маркс в XIX веке. Это важные вопросы, и ученые должны подумать о том, чтобы сфокусироваться на них и удостовериться. Однако остается вопрос исторического присутствия капитализма в нашем настоящем, да и сам Маркс говорил, что отправной точкой должно послужить настоящее. Каковы те государственные структуры и институции, которые погружают все большее число людей в безнадегу? Те корпорации, чьи практики эксплуатации опустошают жизни трудящихся? Те медицинские конгломераты, что зарабатывают на болезнях и отказываются предоставлять адекватное лечение? Те административные инстанции, которые либо взымают подати, либо организуются согласно внутрикорпоративной логике и расчету? Парадоксально и безотлагательно Движение «Occupy» должно эпизодически атаковать и выявлять эти виды неравенства, отыскивая их публичные личины и образчики, а также прекращать или прерывать эти процессы, которыми неравенство и безнадега воспроизводятся.

Таким образом, я не думаю, что мы должны скорбеть о потере «Цукотти-парка» или других общественных мест, где обитало «Occupy». Возможно, задача состоит в захвате публичных пространств как форме общественного протеста, пусть эти захваты носят эпизодический и целевой характер. Парадоксально, но возможно привлекать внимание к радикальному неравенству, демонстрируя места, где это неравенство воспроизводится. Это должно происходить в центрах корпоративной и государственной власти, а также непосредственно в местах «предоставления услуг»: в медицинских корпорациях, не способных лечить; банках, эксплуатирующих держателей счета; университетах, превратившихся в способ зарабатывания денег – это лишь примеры немногих. Хотя, если Движение носит эпизодический характер, тогда его цели заранее неизвестны. И если оно нацеливается на безработицу в одном месте, непомерные цены на жилье – в другом, на утрату общественных услуг – в третьем, то оно соединяет через время ощущение того, как капитализм укоренен в конкретных институциях и местах. Так же как мы боремся против структурного неравенства и «системы», которая кормится за счет его воспроизводства, точно так же мы должны сфокусироваться на конкретных примерах неравенства. Поэтому не стоить ныть, если мы не можем остаться на одном месте. Если мы передвигаемся, значит, мы все вместе идем по местам, где происходит несправедливость и неравенство, и наш путь становится новой картой радикальных перемен.