ПРИКЛЮЧЕНИЯ АРИОНА 3-я глава. ВОЛШЕБНАЯ ПЛИТКА

ПРИКЛЮЧЕНИЯ АРИОНА 3-я глава. ВОЛШЕБНАЯ ПЛИТКА

Из музея с умирающими звуками органа и допотопными ангелами Арион попал в музей с тремя шпилями, сработанными в духе суровой и воинствующей готики.
Это был бывший кафедральный собор со стенами, просадить которые не смогла бы и царь-пушка, запомнившая Ариону гигантским жерлом и голубем, умудрившимся свить в жерле гнездо.
Прежде чем предложить себя в качестве экскурсовода Арион решил обследовать музей. Денег не было, и он взял курс к служебному входу.
Дверь с медным кольцом в медной ноздре медного льва Арион попытался открыть испытанным способом. Мощным ударом ноги.
Она только скрипнула, стряхнув на бывшего экскурсовода библейскую пыль.
Арион налег грудью. Заработал ногами, словно коньками на льду. Он стер подошвы ровно наполовину. На такую же половину выскреб асфальт. Другая дверь находилась рядом и открылась от одного «пуф» взмокшего Ариона.
Он оказался в проходной. Помещении, похожем на пенал с двумя фанерными будочками и старушками-вахтершами с вязальными спицами, клубками шерсти, в узорчатых платках, которые вязали в Российской империи и которые вяжут и сейчас в деревьях из козьего пуха…
Путь Ариону преградила вертушка. Он шагнул в отсек -- железный трубчатый треугольник.
Вертушка подхватила его и, сделав два круга, с космической силой возвратила Ариона на круги своя. По лопаткам, как по наковальням, ударили молотом. Разъяренный Арион двинулся на вертушку, но по закону вечной вражды человека с металлом вновь обрушился на дверь, словно поршень механического пресса. Он оставил железный механизм, когда его спинные лопасти превратились в крылья бабочки-однодневки.
Проходная теряла очертания пенала и приобретала очертания гроба. Тайной входа владели вахтерши.
На никелированной табличке «Служебный вход» разыгрывалась грустная история о судьбе крылатых, которые становятся жертвами бескрылых.
Арион ругнул мастеров, щедрых на тонкослойную фанеру, но жадных на хорошую сосновую доску. При тридцатиградусном морозе в фанерных хижинах и со здоровьем, которое выбрала долголетняя служба, бабушки могли дать дуба.
-- А это зачем? -- спросили вахтерши, показали шерстяное хозяйство и налегли на спицы, как на ложки.
Арион похвалил мастериц, ручную работу с узорами, тайно порадовался своему терпению и умению приобщаться к скучным, но нужным делам, поинтересовался ценой на шерсть. Шерсть была куплена на рынке, который, оказалось, знал и Арион. Спекулянтам, выламывающим у трудового народа последнюю трудовую копейку, досталось крепко.
-- Проходи! -- довольно сказали мастерицы.
Ценностями в новом музее Арион остался доволен. Это были не каменные топоры и наконечники, которые пожирали государственную казну и истощали бюджеты мужиков. И не исторические реликвии.
За цепью без полочек и стеклянных футляров находились метеориты. При заходящем солнце они были красными, словно раскаленная чугунная плита. Арион даже поплевал на них и провел дополнительную инвентаризацию музея.
В ста метрах от космических пришельцев стоял телескоп. Он целился в глубь музея. Бывший экскурсовод повернул его в глубь вселенной.
-- Зачем вертишь? -- недовольно спросила старушка, охранявшая космическую археологию.
-- Ты хоть разок смотрела в эту штуку, бабушка, -- спросил Арион, ткнув в телескоп.
-- Смотрела! -- ответила старушка.
-- Ну и как?
Старушка тяжело вздохнула. Арион задал еще несколько вопросов, но на вопрос старушки «а зачем тебе это?» не ответил. Он не стал объяснять и свою идею, которая лежала в его голове, как шпага в ножнах, и направился к администратору.
Через час в кабинете администратора, который занимал больше половины музея, собрались служащие, чтобы посмотреть на Ариона.
Они уже знали, что в музее новый экскурсовод, что у нового экскурсовода оригинальное имя, созвучное созвездию Орион, что новый экскурсовод знаком с уникальной вазой времен фараона Рамзеса Великого, видел надгробную плату могущественного владыки и ботфорты российского императора, что у нового экскурсовода золотые руки, которые владеют искусством древних мастеров и искусством современных, и что особенно ценно, как подчеркнул администратор, у товарища Ариона было очень разумное хобби -- не то что у многих молодых людей…
Из кабинета нового патрона Арион вышел сильно недовольный на администратора.
Статус экскурсовода был восстановлен. Новый хранитель музея отозвался о Арионе как о широкой и увлеченной натуре, похвалил его за разумное хобби, которое отвлекало Ариона от горькой, женщин и других мирских соблазнов…, но совершенно промолчал о бытовых мелочах, хотя экскурсовод трижды прерывал торжественную речь администратора, выворачивая карманы и выбивая из них остатки медной пыли.
К хобби экскурсовода хранитель музея относился с пониманием, пока Арион совсем не забросил указку и посетителей, оставив их на попечение дряхлой старушки, спавшей возле ценностей, и не попытался перебраться со своим хобби в администраторские покои под тем предлогом, что почитатели музея народ любопытный и шумный, а хобби требует уединенных размышлений, совершенно полного одиночества и жизни отшельника.
Создать совершенно полное одиночество, как и уйти в жизнь отшельника, экскурсоводу не удалось.
-- Мы же живем не в пустыне! -- сказал администратор.
-- А где? -- спросил Арион.
Патрон оказался прав в одном. Его кабинет не был пустыней, а напоминал небесный рай, где не хватало только божественного провидения.
Вместо божественного провидения на стене висело земное провидение ростом в пять метров в облике самого хранителя музея на пятьдесят лет моложе своего оригинала.
Хобби экскурсовода стал телескоп. Арион усовершенствовал его механику, поставил на колеса от детской прогулочной коляски, заменил линзы с десятикратным увеличением на тысячекратные и начал таинственные передвижения по залам музея.
Уследить за Арионом не было никакой возможности. Не помогал даже специальный штат отборных служащих, назначенных хранителем музея, чтобы фиксировать каждый шаг Ариона.
Год экскурсовод держал администратора в неведении своих таинственных наблюдений. Он катал телескоп по кабинету, то задумчиво рассматривая через него со всех сторон портрет администратора, словно пытался проникнуть в эпоху молодости хранителя музея, то наблюдая через окуляры за самим администратором, как за небесным телом.
От взглядов Ариона портрет темнел и покрывался трещинами, а в глазах патрона появлялась трясина. Он намекал экскурсоводу, что неплохо было бы сменить хобби, так как портрет -- лучшее воспоминание о его молодости, и он хотел бы сохранить его в священной неприкосновенности.
-- Это ваше хобби? -- спрашивал Арион.
Это было хобби администратора.
-- Так занимайтесь им дома! -- бросал Арион. -- А не в музее! Я же не тащу свою неприкосновенность к вам.
Он выкатывался из кабинета с телескопом, тараня администраторские двери с такой силой, что музей сотрясался, словно его долбили стенобитными орудиями древности. С потолка осыпалась штукатурка и, закручиваясь в вихри, долго носились по музею, забивая глаза посетителям.
-- Так это же их хобби! -- невозмутимо отвечал экскурсовод, когда посетители жаловались патрону.
Телескоп появлялся и в залах музея, где его принимали за заморскую телекамеру. Перед объективом начиналось вавилонское столпотворение.
-- Это же телескоп! -- надрывался экскурсовод.
-- Ты крути ручку! -- рубили ему в ответ.
Столпотворение принимало угрожающие размеры и прекращалось, когда экскурсовод прибегал к крайним мерам. Он выдавал телескоп за заокеанскую пушку.
-- Вы меня погубите! -- заявлял администратор экскурсоводу, и утверждал, зачитывая жалобы, что экскурсовод пугает народ пушкой.
-- Это не мое хобби! -- чеканил Арион.
Появление экскурсовода с телескопом возле космических пришельцев тоже было не по душе администратору, хотя Арион клятвенно заверял, что старается определить: из каких созвездий они падают на планету.
-- Ну и из каких? - -спрашивал хранитель музея.
-- Из созвездия Орион! -- мрачно говорил экскурсовод.
-- А почему из этого созвездия, а не из другого?
-- Да потому, что из другого созвездия метеориты на нашу планету не падают…
-- Вы извращаете истину! -- замечал патрон и разводил руками, слыша в ответ, что это тоже не хобби экскурсовода.
Экскурсовод появлялся с телескопом и в проходной. Он вырастал словно из-под земли, и обстреляв фанерные будочки вахтерш, доставал сантиметр, вырезанный из клеенки, и измерял жизненное пространство старушек.
Два кубических метра! Со сквозняком и грохотом с улицы! Даже без батареи центрального отопления.
-- Ну? -- нетерпеливо спрашивали вахтерши. -- Какое у нас хобби?
- Это не ваше хобби! -- мрачно бросал Арион. -- Это хобби администратора.
Хранитель музея посадил старушек, что называется, на самый форпост. И пришил тонкослойный форпост к полу, чтобы никто не смог сдвинуть его с точки, начертанной администратором. Любой человек, не говоря о самом бесстрашном, мог завернуть к служебному входу, подвергнуть смертельной опасности жизнь старушек и разнести их хижины одним ударом под впечатлением обиды к самому слову «служба!».
Арион заворачивал круче. У старушек были дети и внуки. Но они вместо того, чтобы духовно способствовать появлению новых Сократов, приносили себя в жертву! Кому? Вертушке и вязальным спицам.
-- А кто такой Сократ? -- интересовались вахтерши.
-- Мудрец! -- охотно отвечал Арион.
-- А какое у него было хобби?
-- Думать!
-- Думать и дурак может, -- подытоживали вахтерши.
Просвещение обычно заканчивалось тем, что вахтерши включали вертушку.
Через час Арион оказывался в кабинетах, запрятанных в недрах музея. Объектом экскурсовода становились служащие, пребывавшие, как и администратор, в таком долголетии, которое с трудом поддавалось точному определению.
-- Ваше хобби состоит в том, -- начинал экскурсовод.
Его тотчас выставляли за дверь. Арион горько вздыхал и исчезал, появляясь уже на улице, и направлял телескоп на прохожих, музей, три шпиля которые напоминали ему гигантские шприцы.
Арион предоставлял механику в распоряжение толпы, которая собиралась вокруг музея, словно возле осажденной крепости.
Телескоп оказывался и на администраторском столе, а сам Арион удобно располагался в администраторском кресле, где просиживал с утра до вечера за окулярами, не обращая внимания на тихие позывные хранителя музея.
Администратор уже понимал, что совершил колоссальную ошибку, предоставив товарищу Ариону место экскурсовода.
Толпы возле музея вызывали у хранителя музея мрачные картины прошлого о падении средневековых замков и тех бедствиях, которые постигали их владельцев, а передвижения Ариона лишали администратора последнего спокойствия. Он пытался определить окончательное направление поисков экскурсовода и, заглядывая в окуляры, подозрительно спрашивал, а какими именно тайнами интересуется Арион.
-- Хотите честного ответа? -- спрашивал экскурсовод.
Другого ответа от честного экскурсовода администратор и не ожидал.
-- Ищу разумную жизнь, -- вздыхал Арион. -- Счастливую…
-- А почему вы ее именно там ищете? -- еще подозрительней спрашивал хранитель музея.
-- Где это там? -- конкретизировал экскурсовод.
Администратор показывал в глубины вселенной.
-- А где же ее еще искать? -- рубил Арион.
Под куполом бывшего культового сооружения оказывались старые терни. Администратор пытался сковать идею Ариона. Он очерчивал мироздание кругом, центром которого был сам! В этот круг попадали и музей древностей, и музей исторических реликвий. Арион разрушал администраторский круг.
-- В нем разумной жизни нет!
Хранитель музей обкатывал Ариона ледяным взглядом, а потом сухо заявлял, что товарищ Арион такой молодой, но уже разочарованный с мрачными взглядами на жизнь, и уже не намекал, а настоятельно советовал сменить хобби.
-- На почтовые марки? -- спрашивал Арион.
Администратор был не против почтовых марок и нахваливал их так, словно сторублевые государственные кредитки.
-- А может на это?
Экскурсовод щелкал по горлу. Хранитель музея соглашался и с «этим» и говорил, что в эпоху своей молодости поклялся и «этому».
-- А если вот на это?
Не возражал патрон и против женщин.
-- Вы толкаете меня на путь соблазнов, разрешенных законом, -- замечал экскурсовод.
Хобби пришлось сменить, когда Арион уже был на пороге открытия сверхмогущественной идеи. Телескоп исчез. Поиски оказались безрезультатными. Арион снял допрос с администратора.
-- Был! -- ответил хранитель музея, выслушав мрачное заявление экскурсовода о пропаже телескопа.
-- А где же он сейчас? -- спросил Арион.
-- Кто?
-- Телескоп!
-- Какой телескоп? -- удивлялся администратор.
Арион призвал в свидетели служащих.
-- Был, -- отвечали они.
-- А где же он сейчас?
Экскурсовод сдался, когда понял, что оказался жертвой круговой поруки.
Он провел тщательное расследование и совершенно точно установил, что следы от колес вели в кабинет администратора и исчезали за портретом.
-- У нас в музее вор! -- сказал Арион патрону, показав на следы.
-- Мне не нравится ваше новое хобби! -- сухо ответил хранитель музея.
После пропажи телескопа экскурсовод занялся подделкой космических пришельцев и бросил, когда понял, что может подделать любого пришельца из любого созвездия.
Арион ходил мрачный и оживал, когда в музее появлялись знакомые мужики. Они заходили, словно табун лошадей. Экскурсовод с порога преграждал им путь
Дверь в администраторский кабинет открывалась сокрушительным ударом ноги. Администраторские покои потрясали мужиков.
Они смотрели на кондиционеры, которые освежали портрет патрона и самого патрона хвойным и березовым запахом. Бархатные шторы, где было вышито восходящее солнце, освещавшее портрет администратора и самого администратора. Люстры с хрустальными сосульками, которые звенели при появлении хранителя музея. Диваны с позолоченными спинками и кресла с такими же позолоченными ножками, где отдыхал патрон. Зеркала в серебряной оправе, отражавшие администратора. Часы с алмазными стрелками, которые тикали в такт шагов хранителя музея. Ковры и ковровые дорожки, по которым ступал администратор… Это был уголок исторических реликвий, на которых споткнулся Арион.
-- Ну? -- говорил Арион. -- Нравится вам, мужики, это хобби?
Арион бросал на позолоченные диваны, кресла… взгляды, от которых трескался не только портрет хранителя музея, но даже облезала золотая краска…
-- Это же цивилизованные вещи, товарищ Арион! -- стонал администратор, и защищал их от взглядов мужиков и экскурсовода байковыми одеялами.
-- Ну а вам, мужики, нужна такая цивилизация? -- рубил Арион.
Мужики могли сидеть не в креслах, а на табуретах и спать на голых деревянных лавках. Ходить не по коврам и ковровым дорожкам, а ряднинам и глиняным полам. Просыпаться без часов с алмазными стрелками. Вставать с восходом солнца и ложиться спасть с заходом солнца. Смотреть на керосинки, а не на хрустальные люстры. Стоять не перед зеркалами в серебряных оправах, а перед зеркалами без оправ.
-- Так в чем же дело? -- удивлялся Арион.
-- А закон! -- защищался администратор, понимая тайные замыслы экскурсовода.
Существование закона не пугало Ариона. Экскурсовода не устраивали его исполнители. И он настоятельно нашептывал мужикам сменить старое хобби и завести новое. Хобби у мужиков оказалось одно.
Они лишил кабинет всех благ. Стены администраторских покоев мужики выкрасили в совершенно жуткий желтый цвет, от которого лица были желтыми, а мысли горькими, словно желчь. Бархатные шторы они сбросили с окон на пол. И восходящее солнце освещало теперь мужиков, а не администратора, задыхавшегося в махорочном дыму, который съедал последнюю позолоту и хрусталь.
-- Какое же это к черту хобби? -- сказал потрясенный хранитель музея.
Он попытался спасти хоть свой портрет. Было поздно. От портрета осталась одна позолоченная рамка, похожая на голый проем двери.
Арион выдержал характер и тогда, когда хранитель музея заявил, что в желтый цвет облекают дома только для умалишенных и даже тогда, когда патрон прямо намекнул, что в кабинете два человека, а кресло одно.
-- Но из двух человек хобби-то только у меня! -- просто ответил Арион.
-- А другого хобби у вас нет? -- с тоской спрашивал администратор, осматривая свои бывшие владения, оккупированные Арионом и мужиками.
-- Есть! -- охотно отвечал Арион.
Он сажал мужиков в администраторское кресло за администраторский стол и ставил на него позолоченную рамку. Мужики сидели с каменными лицами и смотрели на хранителя музея сквозь рамку каменными взглядами.
-- Неардентальцы! -- тихо шептал патрон и снова просил Ариона сменить хобби.
-- А чем вам не нравится это хобби? -- бросал Арион.
-- Оно немножко странное!
-- А это хобби не странное? -- отвечал экскурсовод, и кончиком указки притрагивался к карманным фондам патрона.
Администраторские фонды хрустели, а фонды Ариона и мужиков бренчали от медных кругляшек, похожих на желтые кошачьи глаза.
-- Ну? -- спрашивал Арион мужиков. -- А как быть с этим хобби?
Он нацеливался на патрона и рубил указкой, словно шашкой, над его головой.
-- Это уже не хобби! -- бледнел хранитель музея.
В следующий раз, видя мужиков с Арионом, который направлялся к нему, размахивая указкой, как варвар копьем, он закутывал шею шерстяными шарфами и одевал заячью шапку.
-- Боимся простуды! -- бросал экскурсовод.
Патрон бормотал о сквозняках, пронизывающих музей, приказывал держать двери закрытыми и тайно проклинал Ариона, который шатался с мужиками по музею.
После таких посещений из бывшего кафедрального собора исчезала полвоина ценностей, и музей напоминал разграбленную крепость.
Служащие шептали о втором пришествии и Страшном суде. Старушки называли Ариона «нехристем», а мужиков «антихристами».
Хранитель музея чувствовал себя так, словно его сняли с костра инквизиторов. В музее оставался прочный запах капель Зеленина.
Через год в кабинет администратора влетела дамочка. Начав голосом скрипки «откуда у вас?», она закончила голосом разъяренного контрабаса «этот дурак экскурсовод? Из его анкеты следует, что я бабочка-капустница, а я известная балерина и скоро будут счастливой!»
За дамочкой в кабинет ворвался еще один посетитель. Первую часть возмущения он изложил открыто, обозвав Ариона «совершеннейшим дураком с указкой», а вторую часть -- шепотом на уход администратора.
Посетители осаждали хранителя музея и требовали мер к дураку экскурсоводу, пока хранитель музея не оглох от крика, шепота и не отсырел от слез.
Дамочка была первой жертвой Ариона. Он год рыскал по социологическим институтам, выдавая себя за диссертанта-соискателя, год блуждал в жидких социологических анкетах отечественного и заграничного происхождения и разрабатывал свою анкету.
Он хотел абсолютно точно уяснить место человека Ариона в этом мире и его сверхмогущественных идей, потерпевших крах в музее древностей и музее исторических реликвий.
От имеющихся анкет пришлось отказаться. В них был такой же хаос, как и в социологических институтах. По одним анкетам человек Арион, администраторы музеев, служащие, мужики и даже дворник, спавший непробудным сном возле кассы и просыпавшийся в первые и последние недели месяца, выходили совершеннейшими сокровищами, а по другим анкетам -- вовсе не сокровищами.
Арион бросил сводить концы с концами, когда понял, что нужно начинать с нуля, как начинал он в свое время полочек, стеклянных футляров и ботфортов императора.
Экскурсовод соскреб железной щеткой со стены колесницы с охотниками и их жертвами, выбросил на свалку машину времени, распродал ремесленнический инструмент по производству исторических реликвий и археологических ценностей и занялся чисто теоретическими исследованиями.
Он купил новую ручку с вечным пером у еврея в булочном магазине, которая стоила в десять раз дороже, чем год назад, приобрел амбарную книгу толщиной с библию по цене, не уступавшей цене самой библии, на рынке у цыгана, отбил телеграмму администратору: предоставить отпуск за счет государственной казны и закрылся в комнате.
За год каторжного труда Арион высох как скелет доисторического животного и покрылся известью, словно череп неардентальца.
Тридцать раз он попадал в состояние зрительных галлюцинаций и видел тени инквизиторов, тени еретиков, тени костров и тени дыб с вздернутой на них тенью человека, похожего на Ариона.
Тридцать три раза экскурсовода посещали слуховые галлюцинации, и он содрогался от сурового голоса, говорившего ему о вечном одиночестве за раскрытие непозволительных тайн. Чтобы избавиться от слуховых и зрительных галлюцинаций одиночества, Арион выходил на улицу.
Там были массовые галлюцинации. Галлюцинировала продавщица в табачном киоске, сидя у окошка, как боярыня в тереме.
Галлюцинировали толпы у прилавков, взывая стихийные бедствия и толпы на площадях, где не было стихийных бедствий.
Галлюцинировали в библиотеках, институтах, музеях, где царствовал хаос эпохи Адама и Евы. Галлюцинировал в сумасшедших домах, санаториях, детских садах, яслях и даже там, где покоилась уникальнейшая ваза времен фараона Рамзеса Великого.
Арион возвращался в свою комнатку с головной болью, закрывал двери на специальный амбарный замок и амбарный крюк, зашторивал окна шерстяными солдатскими одеялами, затыкал ватой щели и собственные уши и работал при свете неяркой керосиновой лампы, купленной на толкучке у грузина, так как электрический свет вызывал у экскурсовода электрические галлюцинации.
Новое хобби требовало колоссального напряжения сил. Истощенные силы Арион восстанавливал натюрмортами неизвестных и известных художников и бесчисленными настоями из трав.
После года упорного труда Арион зашел в хозяйственный магазин, купил на последний целковый белую кафельную плитку и, возвратившись домой, высек на ней свои размышления.
Черновики раздумий, которыми была завалена его комната, он сжег.
В воскресенье, когда солнце, словно желтый зонт, нависло над городом, Арион поставил кафельную плитку перед собой и спросил с трепетом сердца: кто он, человек Арион? -- и с удовольствием услышал, что он, человек Арион, еще не самое худшее в природе.
Плитка знала о бурной деятельности экскурсовода в музее древностей и музее исторических реликвий. Его сверхмогущественные идеи она охарактеризовала как идеи далекого будущего.
Арион поинтересовался нижневолжской вазой и плитой неизвестного фараона.
Нижневолжскую вазу отправили в антикварный магазин, где ее купил заатлантический гость, коллекционировавший предметы старины: иконы, средневековые мосты, замки, и увез вазу Ариона за океан в полной уверенности, что это фаза времен фараона Рамзеса Великого.
Плиту неизвестного фараона привинтили болтами к стене и исписали до невозможности именами фараонов, но не нижнеегипетских, а нижневолжских. Администратор музея древностей вместе с представителями государственной комиссии продавал колесницы, охотников и их жертвы и пьянствовал с того самого дня, когда Ариона выставили из музея.
В музее исторических реликвий моль пожирала соболиные шубы, червь разрушал кареты и коляски. Ботфорты императора растоптали до лаптей. На деревянный пьедестал, наспех сколоченный пьяным сторожем, выставили сапоги из Средне-Русской возвышенности, придав им императорский вид и императорскую осанку.
Грустный профессор истории лежал на глубине трех метров, придавленный гранитной плитой с высеченными на ней словами земной скорби.
Плитка оказалась совершеннейшим чудом. Она знала явное и тайное: эпоху молодости хранителя музея с тремя шпилями в духе суровой и воинствующей готики, который в эпоху молодости мечтал о рубленой избе, а в эпоху старости выстроил двухэтажный особняк из космических «пришельцев» и обманывал народ, показывая вместо метеоритов булыжники. И даже имя гончара, сработавшего вазу в эпоху могущественного владыки и имя кузнеца, ковавшего лошадь Македонского, -- плитка знала тоже.
Экскурсовод поинтересовался и галлюцинациями и услышал, что это не только удел гончаров и кузнецов. Галлюцинировали завоеватель Азии, великий человек, прорубивший окно в Европу, и сам Арион, разрушая мир древности и мечтая о мраморных площадях с мраморными дворцами и мраморными детскими площадками, на которых играли мраморные дети мраморными игрушками.
Он чувствовал себя отлично, пока не понял, что кафельное чудо обладает существенным недостатком. Оно могло рассказывать, но не показывать.
Еще год Арион упорно бился над обратной стороной своего чуда. Он просветлел, увидев на оборотной стороне кафельной плитки сначала изображение императоров винных чертогов, а потом изображение патрона, который сидел с удочкой возле искусственного озера в метеоритных берегах, и помрачнел, увидев администраторские покои, выкрашенные не в желтые тона, а небесные, и портрет хранителя музея в алмазной рамке, который занимал всю стену.
К вечеру даже в недрах мироздания для Ариона не оставалось ни одной нераскрытой тайны.
Мин, некогда обширный остров, превращался для него в крохотный островок. Крохотный островок размывало время. Оно теснило человека к извечному концу.
Арион слышал скрип времени, которое разрушало труд человека, возвращая первозданности ее обычную жизнь, отторгнутую рукой человека, скрежет земного ядра, дыхание подземных вулканов, которые расшатывали земную твердь, чтобы расколоть ее и бросить в бездну, утыканную раскаленными звездами.
В окружающем мире не было совершенства и не было бессмертия. Это было горькое и грустное подтверждение древних умирающих истин и таких же древних умирающих легенд, возвратить к жизни которые не могло даже само время.
Арион уже не сомневался, что смертная участь настигает человека без размера тех пядей, которыми обладает человеческий лоб, что человек смирился с окружающей действительностью, и если он воюет с ней, то только затем, чтобы продлить свои мучения и умереть не сегодня, а завтра.
Человек рождался для того, чтобы постигать науку ползать, слепнуть, глохнуть в мире, которому не было никакого дела до того, кто умер, кто родился.
Над одним покойником рвали волосы, наказывая собственную голову, но не настоящего виновника. Другому покойнику плевали вслед. И когда его проносили по улице, открывались окна в заглохших домах, оживали цветочные магазины. Люди разгребали пыль и извлекали из пыли свои человеческие привязанности. Дома становились веселыми и цветистыми, и так до тех пор, пока они вновь не вымирали, словно от чумы, а цветы сохли от тоски людей.
Арион видел заброшенные деревни, заброшенные хаты с заброшенными стариками и старухами, которые писали несуществующие письма несуществующим дочерям и сыновьям, посылали их по несуществующим адресам и умирали в одиночестве и отчаянии.
Арион уже не верил, что смерть человека вносит изменения в вечный порядок вещей. Он пытался уловить исходную точку изменений и оказался, поняв, что этой точкой могла оказаться зазубрина от топора на дереве, выбранного для гроба, который проходил сложный путь от первой стружки струганком до последнего усилья последнего червя, сглатывающего последний останок последнего человека.
Перед Арионом вставала грандиозная картина гигантской перестройки мирозданья. Наступало бессмертие, но не для человека, а для бесчеловечного бытия.
Ариону становилось грустно. Он смотрел на стены комнаты, которые на его глазах покрывались слизью, потолок -- мхом, окна -- плесенью. Перед ним был мир угасающих вещей.
Но в этом мире для Ариона существовали вещи, достойные его человеческой привязанности: керосинка с неярким светом, чистые белые листы бумаги, ручка и кафельное чудо. Арион прислушивался к своему сердцу, которое жило не по воле Ариона, а по собственным законам и по этим же законам оно должно было умереть.
На следующий день ровно в полдень Арион одел шубу из свалявшегося собачьего меха, сунул плитку в коробку из-под шоколада, спрятал в карман и направился в музей.
По дороге он завернул в парикмахерскую, чтобы сбрить бороду. Она напоминала лошадиный хвост.
Гардеробщица-старушка отказалась обслужить Ариона, сказав, что шуба пахнет.
-- И это все, что ты знаешь? -- спросил Арион.
-- А ты что знаешь? -- отпарировала старушка.
-- Я знаю все! -- веско заметил Арион и похлопал по карману. -- Вот так бабушка.
-- У меня есть имя! -- услышал он в ответ.
-- И записано оно в метрике, штатном расписании, платежной ведомости и в списке очередников на квартиру под номером, -- Арион подумал, грустно посмотрел на старушку и закончил, -- под номером пять тысяч тринадцать…
-- Ты откуда знаешь мой номер? -- удивилась гардеробщица и с уважением посмотрела на Ариона.
-- Я же сказал, что знаю все! -- отчеканил Арион. -- А получишь ты собственную квартиру, -- он замолчал.
-- На! Завтра, послезавтра, -- торопила старушка. -- Шестьдесят лет жду. В каком месте?
-- Там! -- Арион ткнул в пол.
Он оставил гардеробщицу, прошел сквозь очередь, как таран, смял мужчину, который вздрогнул от его слов, что парикмахерша возьмет с него за бритье и стрижку в три раза больше, и сел в кресло, бросив:
-- Сбрить!
Из зеркала на Ариона смотрел человек, который владел тайной кафельной плитки.
-- Могли бы и раздеться! -- сказала парикмахерша. -- Здесь зеркала, а не пивные стойки.
Взгляд ее Ариону не понравился.
-- Дело не в шубе, -- грустно ответил он. -- Дело в том, что ты затеряна среди флаконов с шампунью и кусков туалетного мыла, а дома среди пеленок и распашонок.
Парикмахерша раскрыла рот.
-- Закрой рот! -- бросил Арион. -- И посмотри в зеркало. С закрытым ртом ты выглядишь лучше.
Изумленная парикмахерша посмотрела в зеркало. С закрытым ртом она действительно выглядела лучше.
-- Спасибо, - с благодарностью прошептала она.
На углу бывшего кафедрального собора стояла старушка с корзиной петрушки.
-- Кто она? -- поинтересовался Арион.
Старушка была мелкой бунтовщицей с мелким протестом. В руках она держала звездные карты, заворачивала пучки петрушки в «звезды» и продавал их по гривеннику.
Старушка уронила корзинку, когда кафельное чудо Ариона показало ей ее прадеда, который так же был мелким бунтовщиком и триста лет назад тоже стоял на углу этого собора, продавая петрушку и заворачивая ее в лики святых, за что его и четвертовали.
-- А внуки мои где стоять будут? -- съязвила старушка.
-- Если стоять на чем будет! -- вздохнул Арион.
Возле вахтерш экскурсовод сделал несколько запросов и остался доволен.
Вахтерши побледнели, услышав, что когда они спали, в музей проник неизвестный через служебный вход.
Экскурсовод поинтересовался и родословным древом вахтерш.
Их прабабки тоже сидели на этом месте триста лет назад, но поклонялись не администратору, а Богу и проверяли не документы, а продавал свечки и образки.
Он оставил растерянных вахтер и прошествовал в зал бывшего кафедрального собора.
Телескоп стоял на месте. Только его труба была направлена в глубь вселенной, а на двери администратора.
Через час Арион знал о бывшем соборе все. Вплоть до духовных отцов с золотыми крестами и тех, кто ставил кресты на духовных отцах. Имени архитектора, по проекту которого строили собор, и имени архитектора, по проекту которого собор перестраивали под музей.
Среди посетителей экскурсовод произвел сначала легкое замешательство.
Арион оставил посетителей, когда среди них стал зарождаться циклон, взял курс к недрам музея и прошелся по кабинетам служащих. Вышел Арион оттуда пропахший каплями Зеленина и с распухшей головой, словно прочитал сто томов достовернейших мемуаров. Он знал то, что не знал даже самый могущественный владыка.
Плитка, словно совершеннейший локатор, улавливала паразитический дух. Арион был близок к белой горячке. А кафельное чудо было красное и потрескивало, как раскаленная чугунная плита.
Экскурсовод, опасаясь, как бы оно не развалилось вместе с его головой, три часа охлаждался под ледяной водой в личной душевой администратора.
Речь Ариона в кабинете администратора была торжественной. Экскурсовод, как всегда, начал с самых мощных интонаций, сказав, что только благодаря своей колоссальной воле и фанатическому упорству он, Арион, понял, что человек творит зло потому, что слишком много галлюцинирует и слишком долго живет и успевает за столь долгий жизненный путь передать свои галлюцинации наследникам, что неплохо было бы укоротить срок земного существования, в котором человек отмечало бы рождение нового человека с чашей, наполненной не вином, а родниковой водой с цианистым калием.
-- Совершенно оригинальный обычай! -- сказал Арион. -- И очень подходит для человека.
Экскурсовод изложил и другой вариант, как искоренить в человеке зло.
Человеческое бессмертие! И тогда никому и никогда не придет в голову лишать другого человека жизни по той простой причине, что бессмертного человека невозможно ни задушить, ни повесить…
Еще с полчаса экскурсовод перечислял все блага бессмертия, в котором нельзя было замерзнуть от стужи, умереть с голода или жажды.
Последним благом оказалось непостижимое богатство человека. Даже самый нищий, собирая по копейке в миллиард лет, стал бы могущественнее всех существующих сейчас администраторов. Он хотел сказать фараонов.
-- Но я не знаю как это сделать, -- грустно закончил Арион. -- И мое чудо тоже!
-- А я знаю! -- ответил администратор и потянулся к телефону, чтобы вызвать человека в белом халате.
-- А вот это напрасно!
Арион продемонстрировал администратору свое чудо, которое показало хранителя музея с удочкой на озере в метеоритных берегах, где плавали мраморные рыбки.
-- Продай! -- сказал пораженный администратор.
-- Зачем?
-- Ну! Нужно!
-- Что нужно? Завтра я обнародую его!
Арион ожидал эффекта. Эффекта не было.
-- А где ты найдешь человека без галлюцинаций? -- спокойно спросил патрон.
-- При чем здесь это? -- возмутился Арион.
Через полчаса экскурсовод понял, что администратор совершенно прав.
Проклятое чудо вместо добродетелей рода человеческого показывало одни галлюцинации. Даже сторож, который был вызван администратором, дабы оценить чудо Ариона, увидев свои галлюцинации в винных чертогах, заявил, что Арион -- человек, который крепко заслуживает по зубам.
Из кабинета хранителя музея Арион вышел подавленный, с остатками кафельной плитки, которая треснула после десяти часов титанической работы найти святого человека, а не галлюцинатика.
-- Эх, ты! -- сказал администратор, глядя на осколки. -- И сам не гам! И другом не дам! Собака на сене!
Приниматься вновь за бумажный труд Арион больше не мог. Буквы «Ф» и «А» вызвали у него сильнейшую головную боль.
Экскурсовод до вечера бродил по музею, пока в его голове не проклюнулась очередная идея.
Свою вавилонскую башню Арион выстраивал неусыпным наблюдением за администратором и пришел к потрясающему открытию.
Патрон находил «Служебный вход» только по шуму вертушки, установленной в проходной. Арион провел пробный эксперимент и остался доволен, когда утром, вырубив пробки, лишил механизм его электрической жизни.
Администратор так и застыл с растерянным лицом на мраморных ступеньках. Арион прошелся по музею. Эксперимент превзошел все его ожидания. Вахтерши спали, забросив шерстяное хозяйство, над которым усердно трудилась моль. Служащие не замечали его, словно Арион был бесплотным человеком. Экскурсовод даже лишил их пишущих орудий и подсунул палочные. Они все также писали сухими вишневыми веточками. Бухгалтер, щелкавший на деревянных счетах, прощелкал по пуговицам Ариона со звуком пушечных выстрелов, когда тот изъял счеты. И кадровик усидел на своем месте, хотя Арион и вытащил из-под него кресло.
Через неделю Арион убрал все посторонние звуки из музея, дабы эксперимент оказался совершенно стерильным. Он ввел строжайшее табу даже на шепот среди посетителей и пожертвовал собственным языком, пришпилив его сапожной иглой к нёбу.
В полночь перед понедельником Арион тайно проник в музей, снял вертушку, положил ее на байковое одеяло и, благословив себя крестным знамением, двинулся к входу для посетителей.
Вертушка была тяжелой. Ноги скользили по паркету. Сто метров, отделявших «Служебный вход» от входа для посетителей, Арион преодолел за три часа.
Утром торжествующий Арион включил вертушку и увидел, как хранитель музея, а за ним и служащие направились на шум вертушки, прошествовали через вход для посетителей, где работала вертушка, и вместо того, чтобы отправиться по своим служебным местам стали рассматривать метеориты.
Патрон не узнавал Ариона, называл его «молодой человек», «дорогой товарищ экскурсовод» и очень интересовался: а из каких созвездий космические пришельцы падают на планету.
Арион был потрясен. Перед ним стоял человек с лицом администратора, но с мыслями пенсионера-посетителя. Возле самого большого метеорита, похожего на пушечное ядро, администратор вздохнул.
-- Хочется взять на память? -- ласково спросил Арион.
-- Хочется!
-- Так это же просто!
Он сунул небесную вещицу за пазуху администратору со словами, что народное богатство принадлежит всем, и шепнул милиционерам, что в музей проник человек, который покушается на народное богатство. Патрона с вещицей выловили два милиционера.
-- Но это же народное богатство! -- сказал администратор.
-- Моря и реки тоже народное богатство! -- ответил Арион. -- Но вы же не суете их за пазуху!
Вавилонская башня рухнула, когда Арион оказался в администраторских покоях. За столом сидел человек не с администраторским лицом, но с мыслями администратора.
-- Это же мое кресло! -- возмутился Арион.
-- А документ у тебя на него есть?
Полгода Арион таскал вертушку в байковом одеяле от «Служебного входа» к входу для посетителей. Байковое одеяло превратилось в половую тряпку. Сам Арион -- в крепкого деревенского мужика.
За эти же полгода Арион сменил тридцать администраторов и всех тридцать посадил на деревянную лавку. Он сдался, обнаружив в кабинете администратора человека, который был похож на кусок льда. От него несло инеем. Новый патрон расстрелял Ариона крепкой ледяной дробью.
Можно было сменить и этого. Но Ариону надоело таскать вертушку. Она истощала его силы, и надоело таскаться по судам, где его бывших патронов обвиняли в расхищении государственного добра.